Возможно, мы сталкиваемся здесь с такой же методологической аберрацией, которая видна в «общих» и «конкретных» оценках, например, деятельности Путина (только с обратным знаком). Напомню, что при ответах на вопросы о деятельности президента общие оценки высоки, конкретны, по отдельным направлениям – негативны. Видимо, в оценках разного уровня люди пользуются различными критериями.

«Общие» оценки в большей мере зависят от установок СМИ, «конкретные» – от собственного (или знакомого) опыта. Кроме того, в общественном мнении, вероятно, отсутствует или не развито представление о связи событий разного плана. Странно хвалить отдельные свободы и порицать реформы, которые сделали их возможными. Как будто действует тот же механизм, который отображен в старых баснях: не все понимают, на каком древе произрастают приятные плоды…

С моей точки зрения, для того чтобы оценить, как преломилась перестройка в отечественном общественном мнении, важны данные ответов на следующие вопросы. Прежде всего о том, какие события, произошедшие в те годы, люди сегодня считают наиболее значительными, и о том, как они относятся к М. Горбачеву. Об этом мы спросили их в январе 2005 г. (см. табл. 8, 9). В целом анализ социологических опросов позволяет высказать несколько соображений.

Таблица 5

Почему вы не считаете, что было бы лучше, если бы все в стране оставалось как до 1985 г.?

(в % по столбцу; 2003 г.)

Таблица 6

Какую роль сыграли в жизни нашей страны реформы, начатые в 1985 г. М. Горбачевым под флагом «перестройки»?

(в % по столбцу; 2005 г.)

Таблица 7

Чего больше принесли России реформы?[479]

(в % по строке в соответствующем году замера)

Таблица 8

Какие события, изменения, произошедшие в годы «перестройки», вы считаете наиболее значительными?

(в % по столбцу)

Таблица 9

Как вы сейчас в целом относитесь к Михаилу Горбачеву?

(в % по столбцу)

Если рассматривать перестройку в целом как перелом в жизни страны, а не как совокупность отдельных, более или менее удачных шагов и деклараций, то можно выделить две принципиальные функции этого перелома – разрушительную (она же высвобождающая) и конструктивную. Результаты их реализации существенно различны. Основные успехи перестройки, в том числе, как следует из вышеприведенных данных, отмечаемые общественным мнением, – это разрушение советской модели, освобождение жизни, политики и мышления от стереотипов (единомыслия, непогрешимости, противостояния всему миру и др.).

Одно из условий относительной легкости разрушительной работы перестройки – претензия советских идеологических структур на целостность (интегризм), для которой любая, даже самая благонамеренная и осторожная попытка изменения каких-то деталей конструкции оказывалась разрушительной. Для исполнения «разрушительных» функций на первых порах еще годился старый партийно-государственный механизм. Гораздо более сложными оказались конструктивные задачи: для их эффективного выполнения не нашлось ни соответствующих интеллектуальных ресурсов, ни необходимых средств. Отсутствие способов закрепить достигнутые перемены – необходимых социальных институтов и механизмов массовой поддержки – постоянно питало неуверенность в успехе перестройки.

Изначально перестройка, как показывают многочисленные свидетельства, задумывалась как серия действий с помощью существующих партийно-государственных структур, официально подчиненных Горбачеву. Но использование такого механизма для совершенно не свойственных ему функций неизбежно вело к его дискредитации и саморазрушению. Хотя почти до самого конца своего правления Горбачев и его команда направляли критические атаки не на социализм, КПСС, а как будто только на «застой» и сталинизм, подспудно происходил и подрыв «основ». Получалось, что Горбачев «сжигал мосты» перед собой!

Более серьезное и опасное испытание выпало наследию перестройки уже в последние годы (после 1999 г.). В частности, потому, что носителями реверсивных тенденций выступают не просто представители «старой» элиты, а структуры и силы, воплощающие более глубокий распад «советского» материала, использующие определенные достижения перемен времени перестройки и последующих реформ (в сочетании с советскими и досоветскими традициями державности, произвола, личной власти и пр.). В конечном счете любая эпоха оставляет за собой не только следы собственных успехов и неудач, но также продукты распада (или «полураспада») эпох предшествующих. В такой ситуации разрушительное наследие перестройки просто недостаточно.

Когда-то У. Черчилль упрекал Н. Хрущева, говоря, что тот-де пытался «перепрыгнуть пропасть в два прыжка». Подобный упрек можно было бы адресовать и Горбачеву, конечно, лишь в порядке шутки. Говоря всерьез, никаким смелым «прыжком» пропасть между страной, которая досталась в управление Горбачеву, и тем, что считается «нормальным» обществом, преодолеть нельзя. Но нет такой пропасти, через которую – при соответствующей затрате времени и усилий – нельзя было бы проложить «мост». Исторические примеры таких сооружений хорошо известны: в некоторых бывших колониях (например, в Индии) на сложном пути к современной жизни заранее сооружались необходимые правовые, государственно-политические и прочие институциональные «переходы». Начинания перестройки такую роль играть не могли, потому что как раз обязательных институтов не содержали.

Главным и общепризнанным завоеванием, делом перестройки, как мы видели (см. табл. 8), явилась «гласность» – высвобождение Слова, ранее скованного или запретного. Этим пьянящим Словом и заполнились политика, публицистика, литература и массовая информация тех лет. С этим связано небывалое внимание к телевидению и печати, публичной (и зрелищной) политике. Слово, неожиданно ставшее публичным, не только казалось, но и было Делом. Более того, оно оттесняло на второй план, а то и подменяло практические дела. Решения насущных проблем нередко подменялись разговорами о них. Понятно, что социальный ресурс такого Слова довольно быстро, примерно за два года, оказался исчерпанным.

«Освободительные» перемены времен перестройки не были результатом напряженной борьбы каких-то общественных сил или организаций. Вне зависимости от того, какая добрая воля или какая внутренняя коллизия в правящей верхушке служила тому побудительным толчком, «свободы» воспринимались людьми как дар свыше, а тем самым обесценивались в общественном мнении. «Платить» за подаренное пришлось значительно позже, когда достижения перестройки оказались под угрозой. Гласность как будто стала привычной, довольно высоко ценится и сейчас. Но практически никто не готов не то что «выйти на площадь», но хотя бы заявить о несогласии с травлей независимых СМИ, как и с наступлением на всеобщие выборы и т. д.

Один из самых ярких и показательных моментов перестройки – Съезд народных депутатов СССР, проходивший в прямом эфире телевидения. (В 1989 г. опрошенные назвали это самой интересной телепрограммой года, сейчас, как видно из табл. 8, мало кто это захватывающее зрелище вспоминает.)

Образ открытой публичной политики представлялся полной противоположностью всему стилю «кабинетной» политики предшествующих лет. На деле съезд был не столько властной, сколько декоративной структурой, происходили лишь публичные разговоры вокруг общественно-политических проблем, состязались ораторы (впервые страна видела блестящие образцы публичной риторики и целую плеяду ораторов, умеющую работать «на публику»), а не политические лидеры. Как известно, призыв А. Сахарова объявить съезд высшей властью в стране не нашел отклика. Съезд остался зрелищем, где «публика» (и та, что была в зале, и та, что сидела у экранов телевизоров) следила за актерами на «сцене» (на трибуне), а «серьезные» решения принимались, как и прежде, за кулисами. Позже Б. Ельцин наследовал и эффективно использовал зрелищность политических жестов (публично подписанный указ и т. п.), что скорее дискредитировало, чем утверждало действительно публичную политику…