— Будет исполнено, Ваше Императорское Величество, — склонился в глубоком поклоне КАПИТАН.

— Да ладно уж, будет вам, — усмехнулся я и направился к ГРАФИНЕ, которая что-то увлечённо обсуждала с ПОЭТОМ.

Я вдруг почувствовал, что ветер слегка усилился. Небо потяжелело, воздух стал прохладнее. На западе, совсем недалеко от нас, заклубились чёрные тучи. Нам ещё только шторма не хватало! А если это вовсе и не шторм, а подготовительная часть впечатляющего представления под названием: «Явление испепеляющих молний!?». А может быть название несколько иное, ну например: «Падение небесного гигантского змея или дракона»?

А вдруг нам на головы свалится пара сотен молодцов со способностями Ускоренных? Но, впрочем, это навряд ли. Я на данную тему уже размышлял неоднократно. Всё-таки Ускоренные, как не крути, — товар штучный, эксклюзивный, так сказать. Ладно, посмотрим… Как не раз говорилось ранее до меня, и будет говориться после меня: «Война войной, а обед по расписанию!». Разумный и вечный принцип. Почему вечный? Потому что войны вечны, увы, увы, как не крути…

Я, немного ускорившись, бесшумно и легко приблизился к сладкой парочке, расположившейся на носу яхты, громко кашлянул. ГРАФИНЯ и ПОЭТ, до этого о чём-то горячо спорящие, вздрогнули, вскочили со своих мест.

— Сир, так и сердечный приступ можно получить! — возмутилась побледневшая девушка. — Вы же только что, вот-вот, несколько секунд назад находились в капитанской рубке!? Ах, да, собственно о чём я говорю…

В это время к нам быстро подскочили три матроса, поставили на палубу два больших удобных шезлонга и маленький столик, на котором появились графин с Можжевеловкой, бутылка красного вина, фрукты, зелень, соления, копчения, дымящееся ароматное мясо и ржаной хлеб. Ах, как я люблю простую крестьянскую еду!

— Господа, прошу к столу, — весело произнёс я. — Кто знает, как сложатся дальнейшие обстоятельства нашей жизни. Мы всё ближе приближаемся ко Второму Острову. Меня очень сильно тревожит тот факт, что на своём пути мы ещё ни разу не встретили ни одного судна. Почему? Непонятно… Где пираты, что там замышляют люди РЕГЕНТА, какова обстановка на Острове? Чёрт его знает! Неизвестность и неопределённость меня всегда угнетают больше всего. Говорят, что нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Чушь, неправда! Можно и неторопливо подождать, и с азартом пуститься в погоню, главное знать — кого и зачем ждём и догоняем.

— Вы, правы, Сир, — сказал ПОЭТ. — Неизвестность и неопределённость — главные враги человека с момента его рождения. Все дети боятся темноты, особенно когда они одни. А что такое темнота? Это те же неизвестность и неопределённость. Мы все боимся смерти. А что такое смерть? Всё те же неопределённость и неизвестность! Ах, как было бы нам легче, если бы мы знали о том, что же находится там, за чертой, отделяющей бытие от небытия! Вот главный вопрос, который нас мучает на протяжении всего нашего земного пути!

— Но если бы мы узнали ответ на него, то тогда бы потерялась основная интрига романа, название у которого «ЖИЗНЬ», — улыбнулся я, опрокидывая в рот рюмку Можжевеловки — Не находите? Неизвестность рождает не только сухость тревоги и беспокойства, но и жажду познания.

— Сир, если говорить о смерти в масштабе… — начал ПОЭТ, но его решительно и раздражённо прервала ГРАФИНЯ.

— Боже мой, хватит! Довольно! Ну что за тема для разговора на борту судна, которое плывёт по неспокойному морю навстречу тысячи опасностей! Господа, опомнитесь, давайте поговорим о чём-нибудь другом!

— Графиня права, мой друг, — усмехнулся я. — Мы с вами говорим не о том. Вернее, о том, но не к месту и не ко времени. Предлагаю тост!

— Сир, ну это совсем другое дело! — повеселела ГРАФИНЯ. — Мы Вас внимательно слушаем.

— Как говорил уже известный вам Конфуций: «Как мы можем знать, что такое смерть, когда мы не знаем, что такое жизнь?». Так давайте же выпьем за познание жизни во всей её полноте и за жизнь, как таковую, даже без её познания! Виват!

— Виват, виват! — воскликнули мои собеседники вслед за мною и осушили бокалы с вином.

Мы некоторое время были заняты едой, молчали. Насытившись, я налил себе ещё одну рюмку Можжевеловки, не торопясь, выпил её, смакуя несколько грубую ароматную горечь. ПОЭТ снова открыл уже виденную мною ранее книгу.

— Что вы читаете, сударь? — спросил я его.

— Это книга из библиотеки БАРОНА, — ответил ПОЭТ. — Называется «Мудрость веков».

— Ну-ка, ну-ка, прочтите нам что-нибудь!

— Сир, я открыл страницу на главе второй. «Жизнь и смерть». Как раз о том, что мы с Вами только что обсуждали.

— Странно, вроде бы это основная тема нашего бытия. Она должна стоять на первом месте. — удивился я. — А как озаглавлена первая глава?

— «Смысл и цель жизни», — ответил ПОЭТ.

— Ну что же, резонно, резонно…, — задумчиво произнёс я.

— Сир, послушайте, какая фраза помещена в предисловии, — неожиданно рассмеялся ПОЭТ. — «Мир — прекрасная книга, но бесполезная для того, кто не умеет читать».

Мы с ГРАФИНЕЙ засмеялись вслед за ПОЭТОМ. Я опрокинул в себя ещё одну рюмку Можжевеловки, закусил её хрустящей квашеной капустой, поднял свой взор к небу. Оно становилось всё более серым, кое-где стало заметно чернеть, ветер постепенно, не торопясь, но вполне решительно усиливался. Тревога внутри меня также постепенно и уверенно нарастала и всё больше и больше заполняла мою сущность. Чего же всё-таки ждать, — небесных сверхъестественных явлений или банального шторма? Собственно, и то, и то нам крайне нежелательно.

— И так, ну-ка, выдайте нам ещё порцию какой-нибудь мудрости, — весело обратился я к ПОЭТУ, не ослабляя наблюдения за небом и морем.

— Вот, послушайте, Сир. Некий Валлювар написал: «Смерть — это лишь сон, — таково мудрецов убежденье. А что же рожденье? От сна пробужденье».

— Великолепно! — воскликнул я. — Близко к теме реинкарнации.

— Боже мой, ну хватит же всё об одном и том же! — возмутилась ГРАФИНЯ.

— Сир, а кто такой Валлювар? Что такое реинкарнация? — спросил ПОЭТ.

— Да что вам сдался этот Валлювар? — раздражённо буркнул я в ответ. — Какая разница, кто он такой? Главное, вдумайтесь в смысл произнесённого. Какое вам дело до этого полу мифического индийского автора сборника афоризмов? Помер он давным-давно, ну и бог с ним. Человек превратился в прах, а его мысли остались нетленными, вот в чём парадокс и высший смысл бытия! Человек, существо сугубо материальное, в результате умственной деятельности, то есть взаимодействия клеток головного мозга, рождает гениальную мысль, которая является чем-то нематериальным, метафизическим, неосязаемым, эфемерным, с лёгкостью исчезающим и растворяющимся в пространстве. Этого не случится, если мысль отразить на материальном её носителе, например, на стене пещеры, или на папирусе, или на бересте, или на бумаге, или на плёнке, или на диске, или на любом другом носителе информации. Творец исчезает навсегда, его творение живёт в веках. Как всё сложно, а вернее, как всё печально и просто!

— Странно, но я вижу, что проблемы жизни и смерти почему-то интересуют Бессмертного больше, чем смертных! — воскликнула ГРАФИНЯ, рассеянно глядя куда-то в пространство. — Парадокс!

— Никакого парадокса нет, милочка! — со злостью произнёс я, пристально вглядываясь в сгущающееся на глазах небо. — Чем совершеннее существо, тем более его волнуют основополагающие вопросы бытия. Чем больше времени для их осмысления, тем больше их понимаешь, а чем больше их понимаешь, тем ещё непонятнее и запутаннее становится всё вокруг! Помните те самые пресловутые круги познания, о которых я говорил давеча!? Они, проклятые, всё расширяются и расширяются! Стагнацией даже не пахнет!

Я злобно топнул ногой по палубе, отчего одна из дубовых досок слегка треснула, а потом крепко сжал ПОСОХ. Он моментально нагрелся, слегка завибрировал. РЕЛИКВИЯ ответила ему тем же. Рядом из ниоткуда, из лёгкой и зыбкой дымки стал возникать ЗВЕРЬ.

— Успокойся, милый, всё будет хорошо, — сочувственно произнесла женщина.