— Прекрасно, прекрасно, продолжайте.
— Так вот, я был поражён не только самой битвой, как таковой, но и её особым э, э, э… Как-то Вы это слово неоднократно произносили…
— Очевидно, — антуражем?
— Да, да, Сир! О, каков был её антураж! Солнце пылает на синем-синем небе так, что оно приобретает какой-то фантастический и абсолютно нереальный цвет, а само светило невыносимо режет глаза. Невдалеке высится огромный, серый, мрачный замок, который мощно контрастирует и с ярким бездонным небом, и с залитым кровью полем брани. Шум, гам, вопли, звон стали! Это наша доблестная кавалерия обрушилась на пиратов. Над всем этим дикий крик ШЕВАЛЬЕ: «За Императора, за Империю!». Его поддерживают конники, но что их голоса по сравнению с Гвардией!? Вот это бойцы-удальцы! Подбежали к месту схватки, мгновенно выстроились в три шеренги, одна за другой, щиты сомкнули и вперёд! Латы сияют, все во всём алом, а на шлемах белоснежные плюмажи, копья выставлены вперёд, ноги чеканно впечатываются в землю, отчего она, бедная, вполне ощутимо постанывает и вибрирует. А над ними — невыносимая голубизна и покой, и всё это на фоне бесконечной, насыщенной всевозможными красками, осенней степи! Представляете, какое это было зрелище!? Боже мой, ну почему я такой никудышный художник! Да и поэт, так себе. Как жаль, как жаль!
Летописец встал, нервно провёл рукой по, очевидно, пылающему лбу, сделал театральную паузу. Пламя свечей в канделябре суетливо заметалось, тени запрыгали по стенам и потолку комнаты. Все присутствующие смотрели на рассказчика, затаив дыхание и раскрыв рты, даже Гвардейцы, которые совсем недавно сами принимали участие в описываемом сражении.
— Дружище, да чёрт с ними, с этой живописью и поэзией! Ну, их! — восхищённо произнёс я. — Из вас получается превосходный прозаик! Прекрасно, прекрасно, давайте выпьем за эту грань Вашего таланта!
— Спасибо, Сир!
— За ваш талант! Всё, теперь я за Летопись полностью спокоен!
— Благодарю Вас, Государь, за тёплые слова, — ПОЭТ от души хлебанул из бокала Можжевеловки.
— Ну, продолжайте же, сударь, ваше повествование! — воскликнул я и тоже выпил.
Мы закусили, пожевали какие-то овощи, а потом ПОЭТ кашлянул и продолжил.
— Как я уже говорил, сначала наши Гвардейцы пошли в темпе тремя алыми, стройными, монолитными шеренгами, чеканя шаг. Впереди — ВТОРОЙ ШЕВАЛЬЕ с обнажённым мечём, за ним клином три Сотника также с обнажёнными мечами, а в центре между ними — огромный гвардейский Сержант с Имперским Штандартом в руках. Представляете!? ПОСОХ, ЗВЕРЬ и молния на алом! О, какое это было зрелище! Сотрясают Гвардейцы землю, топочут и с интервалом в семь секунд орут во всю мощь своих глоток: «Император — Гвардия! Император — Гвардия! Император — Гвардия!». А глотки-то у ребят лужённые! Перекрыли они все звуки, существующие на тот момент в мире. Как я рассказывал, битва за крепость к тому времени уже прекратилась в силу полной деморализации противника.
— Прекрасно, прекрасно, — с восторгом произнёс я.
— Кстати, Сир, а этот Командующий из Второй Провинции так и не вышел из состояния транса до окончания сражения. После того, как все бросились в атаку на пиратов, остался в Ставке один-одинёшенек, стоит бледный, как мел, глаза безумные. До сих пор лежит в своей спальне, не может отойти от нервного шока и морального потрясения.
— А что остальные? — хрипло произнёс я, сглатывая слюну и прикладываясь к бокалу с Можжевеловкой.
— Сир, остальные вели себя достойно. Горные Бароны и СОТНИК, как безумные, сразу же последовали за ШЕВАЛЬЕ в атаку. Представляете, — четыре таких молодца в матовых тяжёлых боевых доспехах на зверях-жеребцах, в развевающихся чёрных плащах, а за ними клином пять сотен орущих конников с пиками!? Врезались они в гущу пиратов, рассекли её на две части, но, немного погорячились, слишком глубоко зашли тем в тыл, растеклись там и в середине, оставив неохваченным фронт. Но не беда! Здесь и Гвардия подоспела! Так вот, наши бойцы-храбрецы перешли на бег, землю по-прежнему сотрясают, алым пылают, плюмажами трясут и дико орут, срывая дыхание: «Император — Гвардия! Император — Гвардия». Тут уж нервы у пиратов окончательно не выдержали, да и кто в такой ситуации выдержит!? Те, кто ещё и пытались сопротивляться, видимо полностью и бесповоротно потеряли всякую надежду на спасение или пленение, но бились хоть и вяло, до конца. Гвардейцы врезались в кучу малу, легко смяли морских разбойников. Сражение переросло в бойню, в избиение. Полегли бесславно все злодеи на этом поле. Тех, кто пытался бежать, наши лучники играючи снимали с сёдел даже на самых дальних дистанциях. А что их снимать? Бродяги в большинстве своём полуголые, незащищённые. Вроде бы с десяток разбойников всё-таки от нас ушли, но это и к лучшему. Как Вы говорили в одной из бесед со мной: «Победа славится и полнится слухами!». Вот так!
Все радостно и облегчённо рассмеялись, даже сиделка. За окном светало, первые птичьи голоса рассекли рассвет. Утренняя прохлада, ещё недавно, казалось, безраздельно царствующая в мире, обречённо впитывала в себя тёплые лучи неумолимо встающего солнца и грустно умирала. Птицы пели всё громче и громче, всё уверенней и уверенней.
ПОЭТ задул свечи, потёр руками глаза, зевнул.
— Ну и чем же всё закончилось? — спросил я.
— Всё закончилось хорошо, Сир. Мы победили, пиратов разбили, замок пал, враг капитулировал. К сожалению или к счастью, Третий Граф погиб во время штурма, ещё во время его начала. Кто-то из наших лучников очень ловко засадил ему стрелу прямо в голову. Вошла она Графу в глаз, пробила черепную коробку и даже немного вышла через шлем сзади.
— Да, лучники в Первом Графстве, что надо, — задумчиво произнёс я.
— Не то слово, Сир, — поддакнул ПОЭТ. — С такими ребятами мы быстро завоюем весь мир!
— Не торопитесь, сударь, — помрачнел я. — Мир, судя по всему, намного больше, чем мы его себе представляем.
— Что Вы имеете в виду, Сир?
— О, сколько в последнее время я всего имею в виду, не имея на это вида! — с горечью произнёс я.
— Государь, я не совсем понял, о чём это Вы, но сказано, как всегда, великолепно! — восхитился ПОЭТ. — Сколько же мне всего надо отразить в Летописи и в Цитатнике, голова кругом идёт! Но как всё интересно, как интересно! Обожаю кипение бытия! Наша жизнь, подчас, так скучна и пресна. Будни, рутина затягивают, как болото.
— Да, совершенно с вами согласен. Кстати, мы всё время как-то плавно уходим от одной темы. Что с ШЕВАЛЬЕ? — подозрительно спросил я. — Где этот шпион доморощенный? Я всё-таки хочу с ним серьёзно поговорить.
— Сир, чтобы не забыть, — снова ловко извернулся мой Летописец, словно червячок, соскользнувший с крючка. — Вы перед боем угрожали нашему герою какой-то каторгой и Сибирью. Что это такое?
— Ах, ты плут! Всё тянешь время? — хищно рассмеялся я, а потом раздражённо произнёс. — ШЕВАЛЬЕ уже стал «героем»?! Так вот, запомните, милейший. Героем в Империи становится только тот, кого таковым считает Император! Понятно!?
— Ваше Величество! Мне всё совершенно и предельно понятно! — побледнел ПОЭТ.
— То, то! Распустились, однако, все здесь у меня! — убавляя тон, сказал я. — А что касается Сибири… Есть такая местность, расположенная очень далеко от сюда. А может быть и не далеко. В голове такая мешанина и путаница! В общем, — края там просторные, красивые и богатые. Очень сильные морозы. Очень и очень… Много снега. Небо бездонное и голубое, кругом тайга, по которой бродят медведи, волки, рыси и росомахи. И лоси, и косули, и олени. Ну, вот пока и всё…
— А что такое «каторга», Сир? Ну, — что это за место, куда Вы собирались сослать нашего претендента на звание ГЕРОЯ?
— А это то самое место, куда отправляют тех людей, которые задают подобные вопросы! — захохотал я.
ПОЭТ мне несколько нерешительно, но, вполне искренне и облегчённо, вторил. Я, приподнявшись с кровати, налил ему и себе по бокалу Можжевеловки, мы молча чокнулись, выпили, закусили фруктами из большого блюда, стоявшего на столе. Тарелка с овощами была, к сожалению, пуста. Мы одновременно поморщились, рассмеялись. Да, Можжевеловку, как и Звизгун, всё-таки следует закусывать именно овощами, желательно солёными или маринованными, и ничем более.
