— Звучит заманчиво, — сказала Талли без энтузиазма. — Ты с кем-нибудь знакома?

— С Лаурой, моей соседкой по комнате. Она едет со мной.

— Это хорошо. Действительно очень удобно.

— Что ты хочешь этим сказать? — спросила Джулия с вызовом.

— Ничего. Бросить учебу и уехать в пустыню… Очень хорошо.

— Это поможет мне вырасти.

— Джулия, ты не помидор. Ты — человеческое существо.

— Подожди, дай мне закончить. Это должно помочь мне… исцелиться. Доктор Кингэллис сказала, что такой опыт мне нужен.

— О, ну тогда конечно. Доктор Кингэллис знает, что говорит, правда? — усмехнулась Талли.

Джулия тихо сказала:

— Твое богатство там, к чему лежит твое сердце. Кто это сказал? Святой Матфей? Святой Марк?

«Какая разница?» — подумала Талли.

— Уже почти лето, — произнесла она вслух. — Так т жарко, и уже целых два дня не было серьезного торнадо. В воздухе разлит такой чудный аромат. Мы с Джереми как то ездили к озеру Клинтон, и там тоже чудесно пахло — теплом и зеленью.

— Ты часто видишь Робина? — спросила Джулия.

Талли не понравился этот вопрос..

— Время от времени. Он много работает. Начал играть в регби, и теперь у него постоянно что-нибудь болит. На прошлой неделе ему сломали нос.

— А Джереми предлагал тебе выйти за него замуж? — спросила Джулия.

Все больше раздражаясь, Талли ответила:

— Нет, не предлагал. Он знает, что я не хочу этого. Знает, что Робин сделал мне предложение и я сказала «нет». Так вот, Джереми говорит, что хочет иметь перед Робином преимущество, быть не таким, как он.

— О, я уверена, что он не такой, как Робин, — сказала Джулия.

Талли сделала глубокий вдох и повернулась на бок, чтобы видеть лицо подруги.

— И как это понимать?

— Я хотела сказать, — ответила Джулия, — что на свете очень мало таких мужчин, как Робин. И очень трудно найти хорошего человека.

— Ну, конечно, а хорошим, образованием можно швыряться хоть каждый день.

Джулия вскинула руки.

— Ну кому какое дело? Кому какое дело? Я хочу жить.

— А ты подумала о том, что будет, когда ты уедешь с этого Солнечного Луга? Конечно, это не мое дело, но мне кажется, что ты делаешь шаг вперед и два назад.

— Знаешь, я бы не хотела видеть, как поведешь себя ты, Талли Мейкер, когда в твоей жизни произойдет перелом.

— Ничего такого со мной не случится. Перелом у меня происходит каждое воскресенье. Раз за разом.

— Чушь, — сказала Джулия. — Ты говоришь чушь, Талли. Боже ты мой, а что ты-то делаешь? Все продолжаешь злиться? Ты не сможешь сделать и трех шагов, пока не справишься с этим.

— Благодарю вас, доктор Мартинес. Наше занятие на сегодня окончено.

— Ты когда-нибудь ходишь туда? Хотя бы проходишь мимо Сансет-корт?

— Господи, конечно, нет, — сказала Талли, подумав: «Боже мой, я не хочу говорить о ней».

— Я вчера проходила там, — сказала Джулия. — Просто шла по Уэйн-стрит и заглянула посмотреть, живет ли там кто-нибудь.

— Ага, — отозвалась Талли, глядя на звезды.

— У подъезда стояла машина, а на заднем дворе я видела горку и качели.

— Ну, что ж, это здорово, — сказала Талли. — Ты бросаешь учебу и идешь на Сансет-корт. А у меня средний балл 3,8, и я туда никогда не хожу. Ты считаешь себя исцелившейся?

Джулия слегка отвернулась.

— Да, я называю это исцелением. Ты же не можешь исцелиться, возможно, потому, что ни с кем не разговариваешь.

— О-о, — язвительно протянула Талли, — а тебе для этого нужно говорить, да?

— Нужно делать что-нибудь! — громко сказала Джулия. — Хоть что-нибудь.

— Я делаю что-нибудь, — сказала Талли садясь. — Я работаю, много занимаюсь, у меня по всем предметам твердая пятерка, и я собираюсь ехать в Калифорнию. И слава Богу, у меня есть мужчина, с которым я встречаюсь.

— Фактически их у тебя двое. Да, это явный прогресс, безусловно.

— Иди ты к черту, — рассердилась Талли. — А выращивать в Аризоне помидоры в обществе каких-то хиппующих куриц, это как называется?

— Исцеление, — ответила Джулия. — А как назвать то, что ты спишь с двумя?

Талли вскочила на ноги и стукнула кулаком по каркасу палатки.

— Черт возьми, хватит! — закричала она. — Ты не понимаешь? Она мертва! Мертва! Она умерла не на день и даже не на месяц. Она умерла навсегда! Какая разница, какой парень, или какой штат, или какая коммуна? Когда она была жива, ты была так чертовски занята своим дурацким историческим клубом, что не обращала на нее внимания. Ты что думаешь, теперь, когда она умерла, ты можешь вот так просто бросить учебу и исцелиться? Вот это действительно чушь. Давай отрасти себе волосы подлиннее и не мойся целыми днями. И посмотри, вернет ли это ее обратно!

Джулия тоже встала.

— Господи, Талли, ты жестока. — И начала плакать.

Талли смотрела на нее, пытаясь успокоиться, потом посмотрела на звезды и закатила глаза; а потом подошла к Джулии и обняла ее.

— Она умерла, — повторила Талли сорвавшимся голосом, — ничто не вернет ее, Джул.

Джулия заплакала сильнее, крепко обхватив Талли руками. Она плакала долго, и все всхлипывала и всхлипывала, а Талли стояла и смотрела перед собой, легонько похлопывая Джулию по спине.

— Я скучаю по ней, Талли, — сказала Джулия, высвобождаясь из ее объятий.

— Все мы скучаем по ней, — сказала Талли, снова садясь на землю и нашарив в траве пачку сигарет. Она закурила; Джулия, постепенно успокаиваясь, тоже села на траву. Докурив сигарету до конца, Талли взяла следующую. Глаза ее были сухими.

— Ты никогда не плачешь, да, Талли? Даже по ней.

— Я нечасто плачу, — сказала Талли, глубоко затягиваясь и закрыв глаза.

Они полежали на земле.

— Когда-то я любила учиться, — услышала Талли голос Джулии. — Очень любила, помнишь?

— Помню, — с непонятной интонацией сказала Талли, не зная, куда пристроить свои руки.

— Помнишь все эти клубы, в которые я ходила: дискуссионный, шахматный — она меня туда привела, а сама сбежала — международное общество друзей по переписке, исторический клуб, — перечисляла Джулия. — Помнишь, как мы учились? Хотя ты вряд ли помнишь, как мы занимались. Это было так смешно. Она помогала мне с математикой, и мы сидели втроем у нее на кухне и пытались заниматься. Ты не занималась, ты приходила просто так, за компанию, правда? Ты притворялась, что пришла заниматься, а сама хрустела чипсами и все время болтала, и мы не успевали оглянуться, как уже поедали чипсы и болтали, а там уж и наступало время обеда. Наконец мы решили заниматься вдвоем, потому что когда мы собирались втроем, то ни разу не смогли ничего сделать. Помнишь?

— Конечно, помню, — сказала Талли, чувствуя желание встать, закурить еще сигарету… уйти, может быть.

— Я надеюсь, что ты не разочаровалась во мне, Талли. Я не хочу, чтобы ты разочаровалась во мне.

— Я не разочаровалась в тебе, Джулия Мария Мартинес, — сказала Талли и подумала: «Я разочаровалась в ней. Будь она проклята».

— Мне понадобилось два года, чтобы потерять интерес к учебе, — продолжала Джулия. — Когда-то это было для меня все, а теперь — ничто. Я больше не могла делать вид, что мне это нужно. Потому и бросила университет. И еще… Мне только двадцать. Я ведь еще смогу вернуться к учебе, ты так не думаешь?

«Нет, — подумала Талли. — Раз уж ты ее бросила, ты никогда к этому не вернешься. Против тебя статистика, друг мой». Но вместо этого она сказала:

— Конечно, ты сможешь вернуться. Если захочешь.

— Это так, будто… — Джулия умолкла и высморкалась. — Для нее это было все, помнишь? Вся ее жизнь была посвящена учебе. Она брала частные уроки, занималась с репетиторами, она училась музыке и балету, ее всегда окружали книги, книги, книги. Она собиралась стать врачом. Она хотела стать врачом всегда, сколько я ее знала, а ведь я узнала ее раньше, чем тебя. Когда нам было пять лет, она, как врач, осмотрела меня и сказала, что когда вырастет, будет врачом и хочет этим заняться как можно раньше.