— И что же это за выражение? — спросила Талли, глядя в сторону.

— Виноватое.

Они легли в постель и лежали несколько минут, не прикасаясь друг к другу, затаив дыхание.

— Он вернулся, верно?

Талли в темноте кивнула. Она услышана, как Робин сглотнул слюну. Ей хотелось зажать уши.

Наконец Робин сказал:

— Суд состоится в июле.

— В августе.

— И до тех пор ты останешься здесь?

— Конечно, — сказала Талли, сжимая пальцами простыню. Брюс Спрингстин вернулся и снова укрыл ее одеялом боли. Она отдыхала от него так недолго.

— Я хотел сказать, — произнес Робин медленно, — ты останешься в этом доме?

— Вместо того, чтобы что?

— Вместо того, чтобы поселиться с ним.

Талли была далеко. Она унеслась к океану. Она слышала плеск волн у своих ног. Она ощущала на губах вкус соли, океанской соли, как ей и мечталось. Но она вытерла рот. Она знала, что это была не океанская соль!

— Робин, — сказала она, не поворачиваясь к нему, — я прощу тебя. Пожалуйста. Пожалуйста. Я не могу уйти… — у нее сорвался голос.

— Так не уходи, — спокойно сказал он.

— Я не могу уйти без него, — прошептала она едва слышно, — я не могу уйти без моего мальчика.

— Так не уходи, — повторил он.

— Робин, я не могу остаться…

— Жестокая необходимость? Так останься по доброй необходимости. Останься ради Бумеранга.

— Умоляю, Робин, — шептала она. — Каждые выходные. Приезжай каждые выходные. А я стану играть с вами в футбол, хочешь, даже в софтбол. Все, что пожелаешь. Просто… Умоляю…

— Прекрати, — резко бросил он и повернулся к ней спиной. — Перестань клянчить. Это тебе не идет. Ты сама можешь приезжать каждые выходные. Денег я тебе дам.

— Робин! — Талли вытерла лицо о подушку. Обняв эту подушку и закрыв глаза, она пыталась освободиться от… океана. — Пожалуйста. Пожалуйста, отдай мне моего мальчика.

— Талли, хоть раз в жизни попробуй не быть такой эгоистичной свиньей.

Талли вспомнила о девушке на футбольном поле.

— Робин, та девушка… если хочешь, я не знаю, хочешь ли ты, но если да, ты можешь жениться на ней. Ты можешь завести с ней детей. Ты можешь завести детей, с кем захочешь. Столько детей, сколько захочешь. Но я… у меня только Бумеранг и Дженни — и больше у меня никого никогда не будет. Никогда. Пожалуйста, отдай мне его.

Робин выпрыгнул из постели.

— Да замолчишь ли ты наконец! — закричал он. — Что ты несешь! Завести детей! Разве ты не понимаешь? Он — это все, что у меня есть. У тебя, по крайней мере, есть Дженни. А у меня только один ребенок, один, ты и твой Джек Пендел позаботились об этом. Все, хватит, мне осточертело слушать тебя.

Он ушел, а Талли всю ночь желала того забвения, при котором ее пульс падал до 35 ударов в минуту и из ее вен медленно вытекала жизнь.

Был чудесный субботний день. Бумеранг просил ее поехать с ним и Робином в Манхэттен, но Талли отказалась.

Когда они ушли, Талли, сделав необходимые приготовления, взяла Дженни и поехала с ней на уэшборнскую автостоянку, где их ждал Джек.

Увидев Дженни, Джек просиял.

Он поднял ее над головой и стал с нежностью ее разглядывать, ласково с ней разговаривать, целовать ее личико. Когда Джек уткнулся носом в ее шею и стал ее щекотать, Дженнифер засмеялась, а Талли захотелось заплакать.

Они отправились на озеро Вакеро. Когда подъезжали к озеру, Талли стала наблюдать за выражением лица Джека: на отлогих берегах озера теперь вплотную друг к другу стояли дома. Песка, на котором они сидели когда-то, уже не было. Вероятно, кто-то использовал его для строительства. И упавшее дерево исчезло. Теперь на этом месте стоял сарай. Они остановили машину на Индиан Хиллз Роуд. Им пришлось изрядно поплутать, прежде чем они нашли наконец ничейный участок леса. Спуска к воде здесь не было, лесистый берег кончался крутым обрывом. Джек сразу же сбросил с себя одежду и прыгнул в воду.

— Порядок! — крикнул ой Талли. — Здесь глубоко.

— А что мне прикажешь делать? — спросила Талли, вытаскивая Дженни из нагрудной сумки. — Прыгать в озеро вместе с ребенком? Или ждать, когда она сама туда свалится?

— Ей нет еще и шести месяцев, она не может это сделать сама! — прокричал Джек, делая руками круговые движения.

— Говори только за себя, — сказала Талли. — Этот ребенок, как и Бумеранг, ни минуты не сидит спокойно.

— И Бумеранг, и Дженни прекрасно сидят спокойно. — Джек выбрался на берег и взял полотенце. — Они не могут сидеть спокойно, когда рядом нет тебя. Вспомни, почему ты назвала Бумеранга Бумерангом. Он бегал за тобой, как щенок.

— А теперь я бегаю за ним, как щенок, — с горечью сказала Талли,

Они занялись любовью. После этого Талли голышом прыгнула в озеро, Джек — за ней. Дженни спала — детское автомобильное сиденье служило отличной кроватью.

Они пообедали и улеглись на одеяло. Дженни все это время спала.

Джек уткнулся лицом в голые груди Талли.

— Я голоден, — ласково сказал он, — Накорми меня.

Талли слегка оттолкнула его.

— Перестань, глупыш, — сказала она. Но он не отставал. Его сильные руки не отпускали ее, но она и не сопротивлялась. В эту минуту она больше всего на свете хотела, чтобы он мог попробовать на вкус ее молоко. Шесть долгих месяцев он не прикасался к ней, и она хотела его до боли.

— Какое оно на вкус, Талли? — спросил он. — На что оно похоже?

— Сладенькое, — ответила она, пытаясь отстранить его от себя, — и теплое. Молоко как молоко.

— Я думаю — лучше, — прошептал он, не отнимая лица от ее груди.

— Намного лучше, — шепнула Талли и перестала сопротивляться.

Так проходили часы. Безмолвные часы блаженства — безмолвные, жаркие, отрешенные от всего часы уединения, — они тянулись очень долго и пролетели очень быстро. Они играли с Дженнифер и брызгались друг на друга водой. Дождавшись, когда заснет Дженнифер, они снова занялись любовью. Один, два, три, четыре, пять раз, — она сбилась со счета, забыв о времени и о том, сколько раз видела солнце над своей головой и кроны деревьев, скрывающих их от остального мира. Когда Талли, сидя на нем, ласкала его грудь и, опустив свои груди к его губам, целовала его мокрые волосы, целовала его глаза и его грудь, чувствуя, как под ее губами бьется его сердце, чувствуя, как ее собственное сердце громко колотится под его губами, ей казалось, что во всей вселенной остались только он, она сама и их мирно спящий ребенок в машине. Она забыла и о своей работе, и о своей матери, и о своей жизни, забыла о муже и даже о Бумеранге. И она заплакала, уткнувшись лицом в его щеку.

— Талли, почему ты плачешь? — спросил Джек.

— Потому что я очень счастлива.

— Что случилось, Талли? — испуганно прошептал он. — Скажи мне, что случилось?

— Все так хорошо, Джек, — шепнула она.

Он приподнял ее лицо и посмотрел в глаза.

— Тогда почему я не верю тебе? — спросил он.

Канзас был добела раскален жарой. Пришло и ушло очередное четвертое июля. Джек оформлял документы на продажу своего дома. Талли работала. Они с Джеком вместе обедали, встречались по выходным дням, а иногда и по вечерам в будни. Робин, Талли и Бумеранг продолжали играть во дворе за домом в футбол и вместе готовили ужины. Талли и Робин по-прежнему делали перед сыном вид, что у них нормальная семья. И бывали моменты, когда обветренным губам Талли было не так уж трудно скрывать свою тайну… Когда все действительно выглядело так, словно у них с Робином нормальная семейная жизнь.

В пятницу 17 июля Талли наконец заставила себя навестить Хедду, которая после майского пожара все еще лежала в больнице.

— Мама, мне нужно поговорить с тобой, — сказала Талли.

— Я плохо себя чувствую, Талли, — ответила Хедда. — Лучше в другой раз. Когда ты возьмешь меня домой?

— Вот об этом я и хочу с тобой поговорить, — сказала Талли.