Робину хотелось курить, но он не смел выйти из комнаты. Но, Господи, как хотелось курить! «Песня Кэти», — подумал он. — Песня Талли… И вот я пришел к сомнению, ко всему, что я почитал за истину, я стою один без веры, и все, во что я верю, — это ты…

Он вытащил зажигалку и щелкал ею, размышляя. Прости нас грешных… «Так, что еще я помню? Спасибо, мама, за то, что привела меня в церковь, когда я еще был ребенком, и за то, что заставляла меня учить эти молитвы, в которых я не нуждался все мои тридцать лет».

От всех зол и несчастий; от греха и от мук вечных, Великий Боже, помилуй нас. От слепоты сердца нашего, от гордыни; от зависти, ненависти и злобы; от блуда и всех других смертных грехов, от всех обманов мира, от войны и убийства, и от внезапной смерти… Всеблагой Боже, избави нас. Я так надеюсь, Талли, что ты не умрешь и не оставишь меня в одиночестве, как она оставила тебя и сделала одинокой…

Прошло еще два часа. Сто тридцать девять минут. Восемь тысяч триста сорок секунд… сорок одна… сорок две… сорок три…

Вошел доктор.

Робин и Джек встали. Джулия осталась сидеть.

— Все хорошо, все в порядке, — сказал доктор Бруннер, снимая хирургические перчатки. — Теперь можете быть спокойны. Она выкарабкается.

Робин упал в кресло. Но Джек продолжал стоять.

— Это ведь была плацента, да?.

— Да, мистер Пендел. Вы оказались правы. Часть плаценты осталась в матке. Эндометрия. На рентгене ее практически невозможно увидеть. А поскольку орган мертвый, он очень быстро разлагается, создавая ряд проблем, как вы уже знаете. Кровотечение, высокую температуру, сепсис, кроме того, серьезные повреждения самой стенки матки. Матка у миссис Мейкер всегда была слабая и нездоровая. У нее и раньше были проблемы с отделением плаценты. На этот раз, рожая дома, она попала в отчаянное положение. Но теперь все позади. Пульс уже поднялся до пятидесяти пяти и продолжает расти. Давление по-прежнему низкое, но все будет хорошо. Да, вот еще что… — Доктор Бруннер повернулся к Робину. — Чтобы спасти ее, матку пришлось удалить. Все остальные органы целы, но матку она потеряла. Я сожалею, — добавил он, отворачиваясь от Робина. — Еще раз спасибо вам за сданную кровь, джентльмены. И за вашу помощь, мистер Пендел, — добавил доктор Бруннер, пожимая ему руку.

Джек пожал ее в ответ. Робин откинулся в кресле. Был час ноль пять дня, второго дня нового 1990 года.

Робин вернулся домой ночью в среду. За Бумерангом ухаживали сразу три женщины: Милли, заламывающая бровь и повторяющая про себя молитвы о Робине, Хедда, прохромавшая в кухню, чтобы спросить, не хочет ли Робин поесть, и Шейки, которая укладывала Бумеранга спать.

— Спасибо, Шейки, — благодарно сказал Робин.

Шейки дотронулась до его руки.

— Как Талли?

Больше никто про Талли не спросил. Может быть, Шейки молилась за Талли?

— Замечательно, — сообщил Робин. — Скоро ты сможешь навестить ее и ребенка.

— Она все еще без сознания?

— Ей уже лучше, — сообщил Робин, складывая губы в подобие улыбки.

— Ты говорил со мной так раздраженно вчера вечером, когда звонил мне по телефону, — заметила Шейки. — С ней действительно все в порядке?

— Все хорошо. Я просто немного устал, вот и все, — сказал Робин, подавляя зевок. — Уже поздно.

Вскоре он уже сидел у кровати сына.

— Как мама, па? — спросил Бумеранг.

— Ей гораздо лучше, Буми. Ох, прости, Робин, РОБИН. Она скоро придет в себя.

— Вот она удивится, когда узнает, что у нее родилась девочка, правда, папа?

— Она будет просто поражена, — согласился Робин.

— Ребеночек просто прелесть, — сказал Бумер. — А когда она начнет говорить и все такое?

— Скоро, может быть, на следующей неделе, — сказал Робин.

— На следующей неделе? Уходи, папа. Я лучше спрошу маму, а то ты совсем ничего про детей не знаешь.

Робин улыбнулся. «Всегда кажется, что прошла всего неделя, — подумал он. — Всего неделя, прежде чем она тоже скажет что-нибудь вроде: «Уходи отсюда, папа». Интересно, скажет ли она это мне?»

— Робин-младший, — прошептал он. — Я так счастлив, что ты у меня есть, сынок.

— Папа, — сказал Бумеранг, отворачиваясь, — прекрати целовать меня. Спокойной ночи.

Талли очнулась. Она чувствовала себя слабой, хотела спать, но все же открыла глаза и увидела Робина, сидевшего напротив кровати. Все было в точности так, как ей грезилось, когда ее глаза были еще закрыты, однако это была реальность. «Он жутко выглядит», — подумала Талли, присмотревшись. Губы обкусаны, а темные круги под глазами занимали половину лица. Она пошевелила губами, и его карие глаза увлажнились.

— Робин, — прошептала она. — Как ребенок?

— Прекрасно, — ответил он, стараясь говорить не очень хрипло. — Получше, чем ты.

Талли заметила капельницу, подсоединенную к ее руке.

— Господи, — сказала она. — Я превратилась в мою мать.

Робин промолчал, скрестив руки на коленях, и она спросила:

— Как Буми?

— Прекрасно, — ответил Робин. — Он считает, что у него прехорошенькая сестра.

— Я уверена, что она именно такая. А какой сегодня день?

— Среда.

— Среда… — грустно повторила она, дотрагиваясь до груди. Ее посетила ужасная мысль: «У меня наверняка уже пропало молоко. Оно ушло». — Чем же они ее кормят? — чуть не плача спросила она.

— У нее все хорошо, Талли, — повторил он. Лучше, чем у тебя.

— А как дела у меня?

— Теперь лучше.

— А что со мной было? Последнее, что я помню, это как приехала «скорая помощь»…

— Верно. Выяснилось, что у тебя не вся плацента вышла. Кусок остался и начал отравлять тебя. Но теперь все хорошо, — добавил Робин, отворачиваясь.

Талли хотелось сказать ему что-нибудь утешительное. Он выглядел таким потерянным.

— С Новым годом, — сказала она. — Она родилась под Новый год.

— Я знаю, — сказал он.

У Талли внутри все сжалось.

— Робин, а где Джек? — спросила она спокойно, почти благоговейно.

Удар, снова такой удар! Откуда-то слышался шум воды и металлический лязг.

— Он за дверью, — сказал Робин. — Хочешь, чтобы я позвал его?

Талли не ответила. Все было таким смутным, странным, липким от пота, каким-то нездешним. Она отчетливо помнила только лицо Джека. Любимое лицо. И его хотелось увидеть снова.

Талли посмотрела на Робина. Он выглядел страшно одиноким. Она подавила в себе желание попросить его сесть поближе, обнять ее. Она подумала: «Наверное, после всего, что произошло, у меня совсем не осталось молока». А вслух сказала:

— Прошу тебя. Пожалуйста. Только на минуточку.

Робин встал и положил руку себе на горло. Жест, который Талли не поняла и который ей не понравился. Не в силах больше смотреть ему в глаза, Талли прошептала:

— Робин, прости меня, пожалуйста. Но она не была уверена, что он услышал ее — он был уже у самой двери.

В палату вошла сиделка, и Талли попросила принести ей ребенка. И тут через стеклянную дверь бокса заметила Джека. Он шел к ней и улыбался. С огромным облегчением она прошептала:

— Джек…

Он вошел, сел на кровать, обнял ее и прижался к ней.

— Привет, малыш. Пора просыпаться, спящая красавица. Ты побила даже собственный рекорд.

Талли пробормотала что-то нечленораздельное, и счастливый Джек улыбнулся и прижался лицом к ее щеке. Она подняла свободную руку и погладила его по голове.

— Джек, как она?

Он приподнялся, и она как следует рассмотрела его. Черные круги вокруг серых глаз и светлая щетина на щеках. Даже губы были бледными. Джек выглядел не лучше Робина.

— Талли, она такая красавица!

— Вы что, оба тут сидели все это время?

Джек кивнул.

— О Господи, — сказала Талли, отпуская голову Джека. — Бедный Робин.

— Бедный Робин, — согласился Джек. — Ничего страшного. Ты нас объединяла.