— У нас вряд ли будет много денег.

— А много и не надо, — ответила она.

— Все, что я имею, я потрачу на дом в Кармеле.

— Ну и хорошо.

— Мне все-таки надо поехать и купить нам дом, Талли. Я бы позвал тебя, взял бы тебя с собой прямо сейчас, Талли, но твоя жизнь здесь еще не завершена. Ты же не хочешь всю жизнь убегать, правда? — Его губы тронула легкая улыбка. — Ты должна оторвать себя от Робина, и от своего дома, и от матери, и от работы. Ты же сама это говорила.

— Без проблем, — сказала Талли.

Джек покачал головой.

— Успокойся, Талли, — сказал он. — Ты уходишь ко мне. Это самое главное. Я вернусь через несколько месяцев. У нас уже будет дом. А в Калифорнии у нас будет много денег, потому что я смогу работать целый год.

— И ты не хочешь ни минуты дольше здесь оставаться? Просто чтобы побыть со мной лишнюю минуту?

Джек вздохнул.

— Талли. Я еду, чтобы найти нам дом. И я должен работать. Зарабатывать деньги здесь я не могу. А они нам понадобятся.

— Мне наплевать на деньги, Джек, — сказала Талли. — Я просто хочу, чтобы все было как можно лучше.

Джек притянул ее к себе еще плотнее.

— Талли, если тебе не отдадут Бумеранга, будешь ли ты считать, что все идет хорошо?

— Нет, — ответила она, — но я не хочу сейчас об этом думать. Я вообще об этом думать не хочу.

Талли вошла в дом и направилась на кухню.

— Ох, Милли, как холодно! — Она передала ребенка горничной и сняла пальто.

— Можно посильнее включить батареи, — сказала Милли.

Талли покачала головой.

— Что это даст?

Она села у стола и стала смотреть в окно. Ей всегда было интересно смотреть на двор через георгианские с мелким переплетом окна кухни. Через эти недавно покрашенные окна.

— Милли, он уезжает в Калифорнию, — скучным голосом произнесла она.

Милли тоже присела к столу.

— Малышка плачет, — сказала она. — Нужно покормить ее.

Талли встала и подогрела бутылочку. Поднявшись с Дженни на руках наверх, она перепеленала ее. Потом она вернулась на кухню. Милли все так же сидела у стола.

— Миссис Де Марко, это, конечно, не мое дело, но… вы скоро уезжаете от нас?

— Почему вы спрашиваете, Милли?

— Это у всех нас не выходит из головы. Я уверена, что и мистер Де Марко тоже хочет знать.

— Да, я в этом не сомневаюсь. Однако мистер Де Марко не облегчает мне задачу, ведь так?

— Раз он понимает, что вы хотите уйти, он даст вам развод, я уверена.

— О да! Он даст мне развод, — подтвердила Талли.

— Знаете, — начала Милли осторожно, — мне кажется, хорошо, что он хоть на какое-то время уедет отсюда. То, что он живет здесь, сводит мистера Де Марко с ума.

— О да! Это всех сводит с ума. Мистера Де Марко. Меня. Шейки. Мою мать, которая с радостью снова назвала бы меня шлюхой, если бы не боялась, что ее выгонят из дому, — сказала Талли.

Милли робко высказала предположение, что Хедду мало волнует собственное будущее.

— Думай как хочешь, но я так не считаю. Она до сих пор злится на меня.

— Но вы же не хотите сказать, что желаете ее смерти? — спросила Милли.

— Нет, нет, — поспешно ответила Талли, — конечно, нет.

Талли пила чай и смотрела в окно. И вспоминала бесконечные вечера, когда они с Робином сидели в этом дворе за столиком, жевали гамбургеры и смотрели на Бумеранга, который прыгал вокруг них. Ей вспомнились их зимние воскресенья: они лепили снеговиков, снежных баб и снежных детей и, хохоча, валялись в снегу. Она закрыла глаза и спросила:

— Милли, как мне избавиться от всего этого?

— Избавиться, Талли?

— Все так переплелось, — сказала Талли и умолкла. «Что, если Джек не вернется? — думала она. — Что, если он решит не возвращаться? — Она смотрела на свою малышку, с чмоканьем сосавшую бутылочку. — Он вернется. Он вернется к Дженнифер».

— Я умоляю вас поступить разумно, миссис Де Марко, — сказала Милли.

— И что значит, по-твоему, «разумно»?

Милли задумалась:

— Разумно — это значит извлекать уроки из прошлого, — серьезно сказала она.

У Талли стало закрадываться подозрение, что Милли чересчур много беседует с Хеддой.

— Прекратите разговоры с моей матерью, Милли. Это не доведет до добра, — сказала она.

— Хотите верьте, хотите — нет, но ваша мать любит вас.

— Ну и что с того, Милли? И потом, за что меня любить? Я стала такой неприятной. И как только Робин до сих пор терпит? Чего это ему стоит?

— Ему, конечно, приходится нелегко, миссис Де Марко.

Талли бросила на нее пристальный взгляд: «Что она имела в виду? Она согласна, что я действительно стала неприятной?» Но трудные вопросы быстро улетучились из ее головы. Она думала о Бумеранге.

Прижимая маленькую Дженнифер к груди, она тихо сказала:

— Милли, я боюсь, он не позволит мне забрать Бумеранга.

— Миссис Де Марко. Талли, — опустив глаза, Милли поглаживала полированное дерево столешницы. — Его жизнь и так сломана. Зачем вам добивать его?

— А я? Ты думаешь, я смогу жить без Буми? — спросила Талли громким и резким голосом. — Ты думаешь, я смогу уйти без моего мальчика? Разве смогу я жить с кем бы то ни было, где бы то ни было, пожертвовав своим сыном?

Милли стала собирать со стола чашки.

— Миссис Де Марко, я знаю, что это тяжело. Мать нельзя разлучать с ее ребенком. Но тогда вы должны остаться здесь. Остаться ради Бумеранга.

Талли вздрогнула.

— Милли я не могу остаться, — сказала она испуганно. — Я не могу бросить Джека.

Милли вздохнула.

— Миссис де Марко. Авраам был готов принести в жертву своего единственного сына ради любви к Господу.

Талли вскочила.

— Я не хочу жертвовать никем. Точка. Никем.

— Попробуйте, — буркнула Милли себе под нос.

Талли услышала ее слова, но решила не реагировать. В сущности, и решать-то не пришлось — она попросту была не в. силах продолжать этот разговор.

Это не было решением.

Она отнесла Дженнифер наверх, уложила ее и сама вытянулась рядом. «Мой жертвенный агнец, — подумала Талли. — Мой ягненочек».

— Все хорошо, мое сокровище, все хорошо, моя маленькая, — шептала она, прижимая к себе дочь. — Может быть, хоть тебя мне не придется приносить в жертву.

Талли лежала долго — до тех пор, пока не пробило три и из школы не вернулся Робин-младший. Талли накормила сына и помогла ему сделать уроки. В четыре все вместе — Талли, Дженни и Бумеранг — отправились гулять. Бумеранг долго возился в своей хижине, а потом, пока Дженнифер спокойно спала в коляске, они с Талли гоняли футбольный мяч.

— Мам, папа сказал, когда мне будет восемь лет, он научит меня играть в регби.

— Он так сказал? Только через мой труп.

— Мам! Он предупреждал меня, что ты так скажешь Это мужская игра, мам.

— Да, тупая мужская игра.

— Мама! Папа говорит, что ты просто не понимаешь.

— Все я понимаю. Ты видел, каким твой папа приходит домой после матча? Хорошо он выглядит?

— Нет, но он выглядит как мужчина, мам. И он же играет полузащитником. А им всегда достается. А я хочу быть защитником. Я буду звездой.

— Иди поиграй в мяч, Бумеранг. Я поговорю с отцом, когда он придет домой.

— Робин, мам. Я хочу, чтобы меня называли Робин.

— Робин, сынок. Робин.

Бумеранг побежал за мячом, а Талли, тихонько качая коляску Дженни, смотрела на своего восьмилетнего сына, и сердце ее становилось все меньше и меньше, а тяжесть вокруг него — все больше и больше.

Робин пришел домой около шести. Они еще гуляли. Он вышел во двор через кухню. Услышав, как хлопнула дверь, Талли обернулась. Бумеранг подбежал к отцу.

— Папа, ты все угадал, ты все угадал! Мама не хочет, чтобы ты учил меня играть в регби! — закричал он.

— Конечно, не хочет, Буми, — сказал Робин, ероша сыну волосы и глядя на Талли. — Она твоя мама. Она не хочет, чтобы тебе делали больно.