Уже четыре долгих месяца никто не ласкал Талли, и ей очень этого не хватало. Однажды ночью, когда у нее особенно сильно жгло сердце, она пришла к Робину. Она легла рядом с ним, обняла его и вдохнула запах его волос. Той ночью он не повернулся к ней, но на следующую ночь не устоял. Потом, когда она лежала в его объятиях, Робин спросил:

— Когда он приезжает?

— Я не знаю, — ответила она.

— Ты надеешься, что скоро?

— Не знаю. Наверно, да.

— «Наверно, да», — передразнил ее Робин, не зная, что сказать. — И когда ты уезжаешь?

— Я не знаю. Ты отдашь мне моего сына? — спросила Талли.

— Талли, ради Бога! Дело не в нем.

— Именно в нем. Я не могу уехать без него.

— Ясно, ты не можешь уехать без него… Это до меня не доходит. Ты готова отказаться от всей твоей жизни: от прекрасной новой работы, от дома, от друзей, от матери. От меня. Почему тогда и не от него?

— Он мой сын! — закричала она.

— Тссс! — Он прижал палец к губам.

— Он мой сын. Он не собака! Я не могу без него! И он не жертвенный агнец, которого приносят на алтарь.

— Понимаю. Значит, мы — собаки. Мы — все остальные.

— Я еще здесь, — всхлипнув, сказала она и отвернулась от него.

— Да, но не по доброй воле. Хорошо, я надеюсь, что он скоро приедет за тобой, Талли. Скажи мне, ты думаешь, он был тебе верен?

— Если даже ты не был мне верен, — всхлипывая, сказала Талли, — значит, никто на свете не может хранить мне верность.

Недели две спустя Талли опять спала на полу в детской. Было совсем раннее утро: часа три или четыре. Она проснулась и заметила, что укрыта одеялом.

Талли не могла понять, что ее разбудило. Она закрыла глаза и попыталась задремать, но уйти в сон было так страшно, что она тут же снова проснулась. Она никак не могла понять, в чем причина страха. Нет, ей не приснился кошмар. Что-то другое, неуловимое. Что же?

Талли решила было, что все это сон, но страх был таким реальным, таким свежим, что Талли приподнялась и села на полу. И тут она почуяла дым.

Она отшвырнула одеяло, на четвереньках доползла до двери, дотянулась до ручки и, ухватившись за нее, встала на ноги. Она распахнула дверь. В коридоре пахло сильнее.

Талли закричала. Потом она не могла вспомнить, что именно она кричала. Бумеранг рассказал, что проснулся оттого, что мама выкрикивала имя папы.

— РОБИН! РОООООБИИИИН! РООООБИИИИН! — Талли пробежала мимо ванной, мимо комнаты Бумеранга, прямо в спальню. В комнате стоял густой дым, и Талли показалось, что кровать охвачена пламенем.

Она упала на колени, сделала глубокий вдох, задержала дыхание и поползла к кровати. Робин лежал на дальней от двери и ближней к окну стороне, — там, где обычно спала она. Дым разъедал глаза, и Талли с трудом разглядела Робина. По комнате расплывался дым; весенний воздух, врываясь в полуоткрытое окно, раздувал огонь на постели. Она схватила Робина за руку, но он не двигался. Она боялась окликнуть его, боялась дышать, она дернула его за руку, и его голова свесилась с кровати. Талли дернула еще раз, она тянула и тянула его за руку до тех пор, пока он не упал на пол. «Все в порядке, все в порядке, все в порядке, — твердила про себя Талли, — все в порядке, он просто потерял сознание». В соседней комнате — а Талли показалось, что где-то очень далеко, — захныкал Бумеранг. Она с трудом доволокла Робина до окна и невероятным усилием, заставившим ее зарычать, взвалила его на подоконник. Настежь распахнув окно, она высунула его голову на свежий ночной воздух и сама начала жадно дышать. Дым становился все гуще. Пламя уже распространилось по всей постели, горели одеяла, подушки. Ждать, пока Робин придет в себя, было нельзя. «Я должна вытащить его отсюда, — подумала она. — Если я этого не сделаю, он не выйдет отсюда никогда». Талли трясла его, вдувала воздух ему в рот, она делала искусственное дыхание, снова трясла его. И снова вдувала, в его легкие воздух.

— Проснись, Робин, проснись! кричала она.

В доме напротив зажегся свет. Из окна высунулась соседка.

— Пожар! — раздался ее вопль. — О Господи, пожар!

— Позовите на помощь! — крикнула ей Талли.

Она дышала в него, трясла, дышала, трясла, дышала, трясла. О Господи! Наконец Робин пошевелился, и тут Талли затрясла его с удвоенной силой.

— Робин, проснись! — кричала она. — Ну пожалуйста! Проснись, помоги мне!

Он закашлялся, и его вырвало на подоконник, — теперь его трясло уже без помощи Талли.

— Помоги мне, Робин, помоги мне! Ну же!

— Все в порядке, — прошептал он. — Дети?…

^: — Пойдем, пожалуйста!.. — Сама задыхаясь, Талли помогла ему встать. Они на четвереньках выползли из комнаты. Робин несколько раз падал. Талли помогала ему, подталкивала сзади. Бумеранга в спальне не оказалось, и Талли, страшно испугавшись, бросилась к окну, а Робин — в спальню Дженнифер. Бумеранг был там, он: лежал под кроваткой Дженни, держа ее на руках. Робин взял у него девочку, позвал Талли, и все трое побежали вниз по лестнице. Робин был во влажных пахнущих рвотой трусах и майке, Талли — в старом мокром от пота синем костюме, дети — почти голые. Но стоял май, было тепло. Уже открыв входную дверь, Талли вдруг вспомнила о Хедде.

— Мать, — сказала она Робину;

Тот повернулся и хотел, бежать обратно в дом, но тут Талли услышала, как к дому подъехали пожарные машины.

Хедду Мейкер, тяжелую, парализованную, беспомощную, пожарные вынесли из дома. До прибытия «скорой помощи» они положили ее на газон.

— Что случилось? — спросила Хедда, лежа на траве и испуганно хлопая глазами.

— Робин курил в постели, — ответила Талли.

«Скорая помощь» доставила всю семью в больницу.

Пожар потушили за пятнадцать минут. Огонь не вышел за пределы спальни, но там не уцелело почти ничего: кровать превратилась в кучку угля, занавески и ковер обгорели, а некогда белоснежные стены покрылись черной копотью..

— Надо же, пожар! — никак не могла успокоиться Шейки. Семья Де Марко, за исключением Хедды, которую оставили в больнице, временно поселилась у Боуменов. — Пожар, Господи! Ну что вы за люди? Почему ни с кем в Топике ничего не случается, только с вами?

«Это неправда, — подумала Талли. — Всего несколько месяцев назад в Топике без всяких причин убили двоих детей. А у нас всего лишь сгорела кровать». Талли еще не отошла от потрясения и боялась оставаться одна.

— Талли, если ты не возражаешь, я буду называть тебя Фарра, — сказал Робин.

Талли закатила глаза.

— Что-о? Если я Фарра, то знаешь, кто ты? Грубый, безмозглый, дрянной пьяница.

— И разведенный к тому же, — добавила Шейки. — Они были разведены, когда Фарра подпалила его.

Талли и Робин переглянулись.

— Даю голову на отсечение, что он не возражал, когда Фарра тащила его бездыханное тело к окну, чтобы спасти его задницу, — сказала Талли, не глядя Робину в глаза. Она едва могла смотреть в глаза даже Шейки.

— Я до сих пор не могу понять, — сказала Шейки, почему Робин потерял сознание, а ты нет?

Талли и Робин переглянулись.

— Она кормила Дженни и заснула в ее детской, — объяснил Робин.

— Ты что, рехнулся — куришь в постели?! — сказал Фрэнк Робину.

— И ты тоже хороша — позволяешь ему! — сказала Шейки Талли.

— Позволяешь! — воскликнула Талли. — Да я только и делала, что ругалась с ним из-за этого.

— Да, с тех пор как сама бросила курить, ты не давала мне покоя, — сказал Робин.

Талли проигнорировала его слова. Она повернулась к Шейки.

— Представляешь, он курит даже в комнате Бумеранга, у кровати собственного сына!

— Робин, — возмутилась Шейки, — ай-яй-яй! Придется мне позвонить в агентство… Постой… Ведь у нас Талли — агентство… Значит, Талли придется отобрать у тебя сына и отдать его в некурящую семью.

Талли и Робин снова посмотрели друг на друга, и Талли опустила глаза, потому что то, о чем они оба в этот момент подумали, нельзя было произносить за чужим кухонным столом. Это осталось невысказанным. Как прежде — в те далекие дни.