— Конечно… — сказала Талли, сознательно оттягивая время. — Но вы понимаете, это так неожиданно. — Талли покачала головой, борясь с подступающим к горлу комком боли. — Мне сейчас много о чем придется думать.

— Деньги, Талли?

— Нет, мистер Хиллер, — отмахнулась она, — деньги здесь ни при чем. У меня столько денег, что я не знаю, куда их деть.

— Что же тогда?

— Я сама не знаю, — ответила Талли. Что она могла сказать? — Иногда, — неторопливо продолжила она, — мне кажется, что я бегаю как белка в колесе с девяти до пяти, и все это совершенно бесполезно. «Бегаю как белка в колесе круглые сутки», — подумала она. — Мы вмешиваемся в жизнь этих малышей, забираем их от родителей и думаем, что помогаем им, а они хотят одного — чтобы их любили мамы и папы. Можем мы помочь им в этом? По-настоящему нет. Раньше я думала, что если как следует постараться, я сумею им помочь, но потом начала понимать, что я даже подступиться к их проблемам не в состоянии. Совсем. Раньше я думала, что если я приложу много сил, внимания, если найду для них хорошую семью, хорошего адвоката, хороший дом, кому-то из них станет лучше.

— Это действительно так, — сказал мистер Хиллер. — За вас просят дети. И семьи, которым вы нашли детей.

Талли покачала головой.

— У нас сейчас самое лучшее агентство во всем Канзасе, самая эффективная программа. И все-таки дети не стали счастливее.

— Некоторые из них стали. Верно, конечно, что многим это ничего не дало. Многие прогуливают школу, есть наркоманы, малолетние преступники. Но некоторые оказались в хорошей любящей семье. Некоторым стало лучше. И все благодаря вам. Это вы нашли для них хорошие семьи, вы как следует эти семьи подготовили. В этом году испытательный срок увеличился до десяти недель. Десяти! Это потрясающе, Талли. И кое-кто из этих детей, когда вырастет, поблагодарит вас.

«Кто — хотела бы я знать? — думала Талли. — Кто поблагодарит меня? Мой сын?»

— У них грустные лица, — сказала Талли, — у них безжизненные глаза. Они оживляются, только тогда, когда за ними приезжают их мамы и папы:

— Не у всех Талли. Сжальтесь.

Она не могла. И над кем, собственно?

— Я думала пойти работать в агентство по усыновлению.

— Вы думаете об этом уже много лет. Но почему? Почему вы хотите туда?

— Потому, — медленно произнесла Талли, — что я несчастна.

— А разве наша работа имеет отношение к счастью? — сказал мистер Хиллер. — Вы знаете свое дело. У вас доброе сердце. Мы обеспечим вас всем необходимым. Мы будем теснее сотрудничать с Агентством по усыновлению. Я знаю, вы добивались этого.

— Мистер Хиллер, знаете, что мне не нравится в нашей организации? Это похоже на анальгин.» Разовый прием дает временное облегчение. Усыновление мне кажется естественным. Это навсегда.

Мистер Хиллер покачал головой.

— Люди, подобные вам, не должны работать в Агентстве по усыновлению. Там должны работать счастливые люди. А несчастливые — их место рядом с несчастьем.

— Превосходно, — Талли слабо улыбнулась. — Мистер Хиллер, всего год назад вы собирались уволить меня за то, что я была груба с одной несчастной мамашей. Теперь же вы хотите, чтобы я стала директором целого агентства. Вы думаете, став директором, я сделаюсь мягче?

— У вас доброе сердце, — повторил мистер Хиллер. — Вы знаете свое дело. Я очень ценю вас.

— Вы собирались выгнать меня.

— Нет, Талли. Это было просто двадцать второе последнее предупреждение. Я бы делал вам такие предложения бесконечно. Я всегда очень ценил вас. Я буду счастлив, если вы займете этот пост. Это я порекомендовал вас.

— Спасибо, мистер Хиллер, — тихо сказала Талли. — Спасибо. Обещаю, что подумаю об этом, хорошо?

Он кивнул.

— Хорошо, Талли. Наверное, от такого уклончивого человека, как вы, большего ожидать было нельзя.

Они пожали друг другу руки.

— Если не вы, то кто же? — спросил мистер Хиллер, задержав ее руку в своей. — Вот о чем подумайте.

Рука была теплая, и пожимать ее было приятно. У Талли вдруг полегчало на душе — хорошо, что пришла.

— Расскажите мне, что случилось? — спросила она. Если стало возможным выгнать Лилиан, значит произошло что-то ужасное?

Мистер Хиллер кашлянул в ладонь.

— Погибли Ким и Джейсон Слэттери.

У Талли подкосились ноги, и она буквально упала на стул.

— Теперь я понимаю, — прошептала она.

— Слэттери поругался с женой и пристрелил обоих.

— А она осталась жива? — спросила Талли.

— О да. Обоих арестовали. Ее — как соучастницу в непредумышленном убийстве. Но почему он не застрелил ее? Вот что меня удивляет.

— Непредумышленное убийство, — повторила Талли, — непредумышленное убийство… Этот человек многие годы пытался убить своих детей, а жена ему потворствовала, и вот, значит, как это назвали? Непредумышленным убийством?

— Слэттери говорил, что потерял голову. Он не хотел убивать детей. Прямо так и сказал: не имел в виду убивать детей.

— А что с младшим, с Робби? — спросила Талли.

— Он, слава Богу, спал. Это и спасло его. Те двое пытались разнять родителей.

— Какой ужас!

— Теперь вы понимаете, почему Лилиан не могла больше оставаться директором? Суд запросил все наши отчеты по Слэттери. Там было и о том, как Слэттери поступил с вами. Окружной прокурор спрашивал, как мы могли вернуть детей таким людям. Мы с трудом уберегли саму Лилиан от обвинения в соучастии.

— Да, — мрачно сказала Талли. — Ее следовало бы арестовать. Этот тип всю жизнь был законченный преступник. Его к детям и подпускать было нельзя. — Она перекрестилась. — Господь да упокоит их души.

— Вы возьметесь за эту работу, Талли?

— Забавно, да? Мой жизненный успех будет построен на трагедии.

— Если бы директором были вы, трагедии бы не случилось. Подумайте об этом.

Талли ехала в машине. Ехала с определенной целью. Путь ее лежал в Манхэттен. В ушах звенело, все слышался голос Джека. Она зашла в «Де Марко и сыновья» и, прихватив Робина и Стива, отправилась с ними обедать. Стив теперь с головой был погружен в семейный, бизнес. Талли смотрела на братьев и думала, как, должно быть, рад Робин, что Стив наконец образумился и занялся делом… Делом, которое их всех кормит.

Талли собралась было рассказать Робину о разговоре с мистером Хиллером, но в ресторане было так уютно, так приятно, что рассказывать расхотелось. И только сев в машину, она поняла, что хотела от этой поездки одного-единственного — побыть рядом с Робином.

Чуть только новость о том, что Талли предложили должность директора, стала известна, все в один голос принялись уговаривать ее. Такая удача. Глупо не воспользоваться таким шансом. Все, за исключением Робина. Они с Талли только что подписали бумаги, которые голубоглазый, доброжелательный мистер Хофман должен был передать в суд.

— Наверное, я соглашусь, — сказала Талли Робину как-то вечером.

Стоял апрель. Окна были открыты. С каждым днем становилось теплее. Пришла весна.

— Это меня ничуть не удивляет, — ответил он. — Ты всегда любила свою дурацкую работу. Но скажи мне, зачем тебе это сейчас?

Талли потерла руки.

— Я не знаю, — сказала она.

— Разумеется, — Робин развернул газету и повернулся к Талли спиной. — Теперь тебе будет казаться, что все, как раньше. Что ничего не происходит. Жалкий самообман.

— Они предложили мне, большие деньги, — сказала Талли так, словно это что-то объясняло.

— Зачем тебе деньги, Талли? — спросил он. — Не беспокойся, — добавил он с иронией, я не дам вам с Джеком умереть с голоду на вашем пляже. Кроме того, деньги никогда ничего для тебя не значили. Иначе ты бы давно меня полюбила. — Он повернулся к ней — его лицо было мрачным и спокойным. Он встал перед ней, сложил на груди руки и спросил; — Талли, наша с тобой жизнь и правда была так плоха?

— Нет, — подумав, ответила Талли, — она не была так плоха.

В конце апреля Талли удвоила Милли жалованье, оставила Дженни на ее попечение и вышла на работу, согласившись стать директором.