Она подошла к двери в спальню и остановилась,

«Что со мной? — горестно подумала она. — Это потому, что я сделала ему больно? Я так подавлена, потому что обидела его? Он мужчина, он молод и свободен. У него столько всего будет, а теперь ему не надо беспокоиться за меня: хорошо ли мне, сплю ли я, нравится ли мне моя работа. Ему не нужно будет беспокоиться о нас, и он будет так одинок». Она прижалась лбом к дверному косяку.

Талли подумала о девушке на футбольном поле. Он может теперь быть с ней. Может быть, поэтому он ушел? Может быть, она пообещала ему что-то, что не дала ему я? Может быть, он будет с ней, когда я оставлю его одного в Канзасе.

Талли открыла стенной шкаф. Он был пуст. Куртки, рубашки, брюки Робина — все исчезло. Он увез все свои костюмы. Ящики тоже были пусты, — ни джинсов, ни футболок, ни масок для игры в поло, ни шортов, никакого белья, ни даже простых белых футболок, которые она нюхала под мышками, перед тем как загрузить в стиральную машину.

«Ничего не осталось, даже запаха, — подумала она в отчаянии. — Даже запаха!»

В воскресенье утром, без Милли и Робина, Талли металась по дому между двумя детьми. Она поехала с ними в церковь Святого Марка, потом — на Лейксад Драйв к Джеку. Оттуда все вместе отправились на озеро Шоуни. Для двоих взрослых и двух детей на озере Вакеро было слишком мало места. Они взяли напрокат водный велосипед и поплыли на середину озера. Джек, Бумеранг и Талли с Дженни в нагрудной сумке, — все работали педалями.

— Это озеро совсем не похоже на Вакеро, правда, Талли? — спросил Джек.

— Да, — грустно согласилась Талли.

Джек внимательно посмотрел ей в лицо, потом отвернулся и опустил руки в теплую воду.

Вечером Талли пошла ужинать к Джулии. Бумеранг и Винни почти ничего не ели, они хотели только одного: играть в «Нинтендо». Талли тоже мало ела, она тоже хотела только одного — уползти куда угодно, лишь бы подальше от Канзаса.

— Спасибо, что зашла, Талли, — сказала Джулия. — Я не очень-то часто видела тебя этим летом.

«Что верно, то верно», — подумала Талли.

— Я не очень-то часто видела тебя последние десять лет, — отозвалась она.

— Вряд ли ты так уж из-за этого страдала, — отшутилась Джулия. — Шейки прекрасно меня заменила.

— Тебя никто не заменит, Джул, — сказала Талли. — Никто не может заменить друзей детства. К ним относишься, как… как к родным.

— Но я была не такой уж родной, правда, Талл? — сказала Джулия. — Я всегда была на вторых ролях.

Талли ущипнула ее.

— Прекрати.

— Согласись, Талли, у тебя никогда не было ко мне таких чувств, какие ты испытывала к ней.

— Пусть так, — сказала Талли, ущипнув ее еще сильней. — Но все равно, Мартинес, не строй из себя мученицу дерьмовую. Ты тоже никогда не любила меня так, как ее.

— Это неправда, Талли, — возразила Джулия. — Я всегда больше любила тебя.

Талли пристально посмотрела в лицо Джулии.

— Черт бы меня побрал, — тихо проговорила она. — Ведь ты, кажется, не шутишь.

— Конечно, нет.

Талли кашлянула.

— Ты сказала любила…

Теперь Джулия больно ущипнула Талли за руку.

— Ты моя самая старая подруга, — сказала она. — Ты мне как сестра, ведь у меня не было сестры, Талли Мейкер. Я рада, что наконец вернулась домой.

Позже Джулия сказала:

— Мне, наверно, лучше здесь совсем остаться. Вот только долго ли я выдержу у матери… — Она улыбнулась. — Я уже подумывала о том, чтобы найти работу поприличнее. Знаешь, если я еще хоть раз сяду на комбайн, меня просто стошнит.

— Ну, ну, — сказала Талли. — Не торопись. Сколько там прошло с тех пор, как ты уехала с северо-востока? Десять лет? Может, этого мало? Гляди, еще соскучишься по айовской кукурузе?

— Кукуруза, кукуруза, чепуха это все, — сказала Джулия. — Я скучаю по тебе.

— Ну вот она я, — сказала Талли, — я-то никуда не уезжала.

Джулия провела рукой по коротко стриженным волосам Талли.

— Пока не уезжала, Талли, — грустно сказала она. — Пока.

Ночью Талли не могла уснуть. Одна в их с Робином спальне, она не могла отделаться от ощущения пустоты вокруг.

Минула полночь, потом два часа ночи, потом три, и Талли услышала, как запели птицы. Талли была не одна? Где-то капала вода. В доме было дыхание Бумеранга. Слава Богу, он снова с ней дома. В доме было дыхание Дженни и ее собственное, Талли, дыхание. Но было еще и дыхание призрака, дыхание одиночества — оно было так близко, уселось на груди, придавив ее своим весом, и от этого Талли казалось, в доме еще кто-то есть.

Талли сидела в гостиной на краю дивана, зажав руки между колен и глядя на стул Робина. В пять проснулась Дженни, и Талли, спотыкаясь, поднялась к ней и покормила ее. Потом она очень долго стояла под душем и еще дольше гладила себе одежду на предстоящую неделю. Бумеранг проснулся в полвосьмого, и Талли приготовила ему завтрак. В восемь пришла Милли, и Талли проводила Бумеранга на автобусную остановку.

— Вы ужасно выглядите, Талли, — сказала Милли, когда Талли вернулась домой.

— Угу, — буркнула Талли, гладя на нее мутными глазами.

— Вы говорили, что сегодня не пойдете на работу.

— Да, верно. Мне дали две недели отпуска в связи со смертью матери.

— Тогда почему вы так одеты?

— Ну, вы знаете, я решила все-таки пойти. Лучше работать, чем просто сидеть и думать, верно? Вы справитесь с Дженни?

— Все будет в порядке, миссис Де Марко. А где мистер Де Марко?

— Он ушел, Милли.

— На работу?

— Нет, — через силу проговорила Талли, — просто ушел.

На работе Талли первым делом провела, как всегда по понедельникам, утреннее совещание — «утреннюю зарядку», как она это называла.

Потом на собеседование пришла одна семья, затем она присутствовала на освидетельствовании одной дамочки — матери пятилетнего мальчика. Эта дамочка меняла мужчин чаще, чем выкидывала пустые бутылки из-под виски. В будни она была хорошей матерью и отрабатывала полный рабочий день в издательстве «Волден-букс». Зато в выходные отправлялась развлекаться, запирая малыша одного в доме. Наконец, когда она в пятый раз привезла в больницу своего ребенка с диагнозом «обезвоживание организма», об этом известили социальную службу и ребенка отобрали. Это случилось около трех месяцев назад. Теперь мамаша клялась доктору Коннели, что, с тех пор как у нее забрали Томми, она даже не прикасалась к спиртному и что она теперь никогда, никогда, никогда, никогда, никогда-никогда не оставит его одного. Доктор Коннели с сомнением посмотрел на Талли.

— Талли? — обратился он к ней.

Она заторможенно посмотрела на мать пятилетнего мальчика, потом перевела взгляд на доктора Коннели.

— Да, — сказала она скорее самой себе. — Да, конечно. Шестимесячный испытательный срок. Нам придется каждые выходные посылать к вам нашего сотрудника. Мальчик не должен оставаться один, вам понятно?

— Да, конечно. Все что захотите. Я понимаю, — сказала мать Томми.

— Каждую неделю вы должны будете приходить к нам на освидетельствование. Если вы не сможете это оплачивать, мы что-нибудь придумаем, — сказала Талли.

Доктор Коннели открыл было рот, но от удивления не смог вымолвить ни слова.

Мать Томми заплакала.

— Значит, мне отдадут моего мальчика?

— Да, — сказала Талли. — Вам отдадут вашего мальчика.

В этот день Талли обедала с Джеком. Ей не очень-то этого хотелось, но стоило увидеть его счастливое лицо, и у нее сразу полегчало на сердце, — на один час Талли забыла обо всем — просто смотрела в его лицо и была счастлива. «Его лицо и океан, — подумала она. — Его лицо и океан». Губы были соленые — но всего лишь от кукурузных чипсов. Она никак не решалась сказать Джеку, что Бумеранг едет с ними — ведь тогда пришлось бы произнести «Робин», и она боялась — боялась, как бы Джек не увидел, что творится в ее душе. Талли так и не заговорила об этом, пока не принесли счет.