Они спустились к пристани.

— Озеро Шервуд почти все застроено, — сказала Талли.

— Да оно всегда было таким, — сказал Джек. — Но здесь всегда было пустынно. Дорогу даже никогда не мостили, а посмотри на нее теперь! — добавил он грустно.

Он зашел в воду прямо в шортах.

— Слушай, Талл, кто-то взял нашу лодку!

Она уселась на песок.

— Да ладно, она все равно была старая!

Джек вышел из воды, отряхиваясь.

— Это была наша с тобой лодка, — сердито сказал он, — какой мы стишок сочинили, помнишь?

— Мы сочинили целых три стишка, — улыбнулась Талли.

— Я имею в виду последний.

— Джек Пендел и Талли Мейкер в озеро вместе прыгнули, — ты это имеешь в виду?

— Да! — Он поцеловал ее в щеку. — Именно это. Джек Пендел и Талли Мейкер и Буми туда же кинули.

Талли подхватила:

— Они сказали: Смотри! Они сказали: Нырни!

— А дальше как?

— Разве ты не помнишь? Нам ничего не приходило в голову, и я предложила: Так тому и быть.

— А я что предлагал?

— Ты сказал: Пора уходить.

Джек покачал головой.

— Нет, мне в голову пришло еще кое-что: Они сказали: Смотри! Они сказали: Нырни! А ты, Талли, меня сейчас обними! Ну как тебе?

Она улыбнулась.

У меня тоже есть вариант. Может быть, там не все в порядке с рифмой, но… Они сказали: Смотри! Они сказали: Нырни! Жизнь быстротечна, но люблю тебя вечно.

Джек опрокинул ее на песок.

— Мне понравилось, — прошептал он ей в лицо. — Когда ты это придумала?

Талли позволила себя поцеловать.

— Еще тогда, — ответила она, — всю дорогу домой сочиняла.

Прошел июль и часть августа. Живот Талли все больше становился похож на баскетбольный мячик. Джек, как настоящий джентльмен, делал вид, что не замечает этого. «Он наверняка считает, что я просто слишком много ем», — решила Талли. Ей так хотелось, чтобы он спросил ее! Так хотелось сказать ему!

В конце августа она вдруг сообразила, что опять надвигается сентябрь и Джек опять уедет.

Во время одной из воскресных вылазок на озеро Вакеро Джек сказал:

— Талли, ты сегодня просто великолепна!

Она решила, что это подходящее начало.

— Может быть, это оттого, что я на шестом месяце беременности?

— Беременна? — пробормотал он. — Ты беременна?!

Джек не сказал ничего, даже не посмотрел на нее, но просто сел и начал бросать камешки в воду. Спустя какое- то время он спросил наконец:

— Это мой ребенок?

— Я не знаю, Джек, — ответила она. — Я очень на это надеюсь.

Он холодно посмотрел на нее.

— Ты же говорила мне, что, когда я здесь, ты с ним не спишь!

Талли, чувствуя себя неловко, пробормотала:

— Ну не так уж часто я с ним сплю…

— Талли! Ради Бога! Не так уж и часто! А ребенок? Когда он должен родиться?

— В начале января.

Он молча рассматривал свои руки, и вдруг лицо его просветлело.

— Может быть, это мой. Вашингтонский.

Да. Вашингтон. Этим летом они уже не говорили о том, о чем говорили в Вашингтоне.

— Ты вроде говорила, что дни были безопасные, — вспомнил он.

— Наверное, я ошиблась. Я же не Господь Бог. — Она стиснула зубы. Ребенок. Никто на всем белом свете не радуется ему. Никто.

— И что ты собираешься делать?

— С чем? — пробормотала она.

— Что ты собираешься делать с этим ребенком?

— Не знаю, — холодно сказала она. — А какой у меня, по-твоему, есть выбор?

Джек не ответил. Видимо, что-то в лице Талли остановило его, хотя, казалось, у него был ответ.

— Ну, хорошо. Второй вопрос. Что ты собираешься делать со мной?

— Я хочу уйти с тобой.

— Тогда уйдем сейчас.

— Я не могу сейчас.

— Нет можешь. Собери чемоданы. Скажи Робину, что ты уходишь от него. Забери Бумеранга и уходи.

Она покачала головой. Или это просто нервное?

— Я не могу сейчас уйти, — повторила она. — Тебе некуда привести нас, нам негде жить вместе. Ты сам это говорил. Я без работы и двое детей. Никакой страховки — вдруг что-нибудь случится? Нет, я хочу подождать, пока родится ребенок.

— Нет, — возразил Джек. — Я так не хочу. Что может случиться? Ты что, когда ребенок родится, поймешь, что он — его?

— Да что ты говоришь, Джек? Ты что — хочешь сказать, что не возьмешь меня с двумя детьми?

— Я-то тебя возьму и с десятью, — сказал Джек. — Но отпустит ли он тебя, с двумя детьми?

Талли зажала руки между колен, чтобы Джек не увидел, как у нее дрожат пальцы.

— Я не знаю, — спокойно ответила она, — не знаю даже, отпустит ли он меня с одним?

Растерянные и встревоженные, они сидели молча. С другого берега озера доносился детский смех.

— Джек, сколько бы детей у меня ни было, я не могу уйти от него, не получив развода или хотя бы не составив соглашения о раздельном проживании.

— Это я понимаю, — сказал Джек. — Но ты твердо решила уйти со мной?

— Конечно. Как только родится ребенок, — с трудом произнесла она. — Единственное, чего я хочу, — это быть с тобой. Но я должна уйти от него достойно.

— Разве достойно вообще уходить от кого-нибудь? — спросил Джек.

— Я не знаю, — ответила Талли. — Я это скоро пойму на практике.

Чуть позже она спросила:

— Джек, ты снова уезжаешь?

— Талли, а ты уйдешь от Робина? Завтра? И уедешь со мной? Если да, то я останусь в Топике.

Положив ладони на живот, Талли больше не заговаривала на эту тему. Джек расслабился. Он потрогал ее выросший живот пальцем.

— Ребенок, — сказал он. — Это ж надо!

Джек пробыл в Топике еще месяц. Его мать умерла от рака груди, с которым она очень долго боролась. Джек похоронил ее в середине сентября и остался еще на две недели.

— Талли, я вернусь. Я обещаю. — Они сидели в доме у Джека. Он собирал чемоданы.

Она сидела очень тихо.

— Ты ведь не собираешься возвращаться, разве не так?

Джек, посмотрел ей в лицо.

— Я обещаю. Я обещаю. Ты же не собираешься уходить от Робина, не так ли?

— Я обещаю. Я обещаю. Я обещаю, — сказала Талли. — Почему ты уезжаешь?

Джек надавил коленом на чемодан и увидел, как она смотрит на него. Он подошел и поцеловал ее в живот, потом выпрямился и улыбнулся.

— Не расстраивайся, малыш, не расстраивайся. Я уезжаю, потому что ты не хочешь уйти от своего мужа. Но я вернусь. Я вернусь к тебе. В декабре. Между прочим, ты прекрасно выглядишь.

Талли сказала, что не верит ему.

— Это правда, Талли, — сказал он серьезно, — ты просто прекрасно выглядишь. Ты вся светишься.

Она подошла ближе и толкнула его животом, потом прижалась к нему.

— Я имела в виду не это, — заметила она.

Обняв ее за плечи, Джек сказал:

— Я знаю, Талли Мейкер. Мне не к кому возвращаться, кроме как к тебе. Я обещаю, что это будет в декабре. Я приеду к рождению твоего ребенка.

— И твоего тоже, — заметила она.

— И моего тоже. — Он прижал ладонь к ее животу.

— А ты не мог бы вернуться в ноябре? — спросила она. — Ты не мог бы устроить так, чтобы я увидела, как тебе исполнится тридцать?

— Чем меньше людей увидят, как мне исполнится тридцать, тем лучше, — заметил Джек.

Он вернулся после Дня Благодарения, и девятый месяц у Талли выдался просто сумасшедшим: она занималась любовью сразу с двумя мужчинами и предавалась безумным мечтам.

Однажды декабрьской ночью в субботу, когда Робин уехал в Манхэттен, Талли осталась у Джека на Лейксайд Драйв. Раньше они ночевали в мотеле «Медоу Экрс», но с тех пор, как умерла мать Джека, они переместились в его дом. Талли тут нравилось. Ей нравились кусты роз во дворе и близость церкви Святого Марка. Ей нравилась двуспальная постель, в которой однажды побывала Дженнифер. Талли все тяжелее становилось проводить ночи с Джеком, но Робин все реже и реже бывал дома, если вообще можно было бывать реже. Талли сказала матери, что она ночует у Джулии — та как раз приехала на Рождество, и снова без Лауры, — и всегда отключала телефон внизу, прежде чем уйти из дома. Робин по воскресеньям никогда не возвращался домой раньше Талли.