— Никогда не покидала Топики?

— Да. Я сам впервые выбрался за пределы штата, уже когда окончил школу.

— Ну теперь ты наверстал упущенное.

Джек молча разглядывал стену.

— А ты не знаешь, что стало с твоим отцом, Джек? — спросила Талли.

Он все еще лежал спиной к ней.

— Мой отец, ну он, понимаешь, уехал. Уехал из штата.

Талли покусывала кулак. «Простая история», — думала Талли, чувствуя на губах металлический привкус.

Джек продолжал:

— Мне было восемь. После этого я не видел его около девяти лет. Но потом мы услышали, что он вернулся в город, и не в лучшей форме, он сильно пил, понимаешь? Моя мать попыталась разыскать его, но он избегал ее, не посещал местные бары. Переезжал из отеля в отель. Так он мучил ее целых шесть месяцев или около того.

— Продолжай…

Без всякого выражения, не поворачиваясь к Талли, Джек сказал:

— И однажды зимним утром мы нашли его мертвым на заднем дворе.

— О Боже!

— Да. Мертвым, понимаешь? Лежал там, в рваном пальто и старых ботинках, совсем обледеневший. Пришел умирать к дому моей матери. К ее белым розам.

Талли закрыла глаза. «Розы!»

— Так вот где ты берешь белые розы? В мамином саду?

— Да. Позади дома у нее оранжерея. Там они цветут круглый год.

— Боже! А он не мог зайти внутрь?

— Мама переживает за свои драгоценные розы, она всегда запирает теплицу на ночь, — ответил Джек.

Талли сидела на постели, покачивая головой.

— Это ужасно. Мне так его жалко. — И, подумав, спросила: — А Джен знала об этом? Ты рассказывал ей об отце?

— Рассказывал. Она все знала.

— Чертовски невероятно, — пробормотала себе под нос Талли, думая: «Он приходит к Святому Марку и приносит ей белые розы, потому что она любила их, но она любила их, потому что они много значили для него. Но это даже не чертов О’Генри». Талли разглядывала стену, но прямо между ней и стеной находилась его голая спина, так что она скорее смотрела на нее.

— Это ты нашел его?

— Нет, не я. У нас был коккер-спаниель. Барки. Это он его нашел.

Небо за окном из синего стало серым, когда они заговорили снова.

— Ну, Талли теперь ты так много знаешь обо мне, а я до сих пор ничего о тебе не знаю. Почему? Ответь мне.

— Джек Пендел, — Талли постаралась, изобразить улыбку, — ты знаешь обо мне все. Очень много. Ты человек, который слишком много знал. Причем тогда, когда я даже понятия не имела о твоем существовании. Ты знаешь, что я танцевала в клубах, ты знаешь о моей матери, ты знаешь о Дженнифер. А больше обо мне и знать нечего.

Она смотрела в сторону, и Джек развернул ее лицом к себе, нежно обхватив его ладонями, потом опрокинул ее на постель и поцеловал в глаза.

— Талли, ты такая лгунья. Даже со мной ты не можешь остановиться. Пожалуйста, перестань. Сними свою броню. Сними и расскажи о своем отце. Расскажи мне о нем.

— А если я расскажу тебе, ты поверишь, что я сняла броню?

Он серьезно взглянул на нее.

— Нет. Никогда. Разве что чуть-чуть, так сказать, подняла забрало. Ты никогда не говорила со мной о шрамах у тебя на запястьях, которые, кажется, уже никогда не сойдут. Теперь я знаю, что в твоей жизни было что-то, что оттолкнуло тебя от Дженнифер, толкнуло к этим шрамам, к танцам, ко мне. Что-то. Но я чувствую, что большинство твоих секретов умрут вместе с тобой, Талли. Мне все равно. Это не волнует меня. Я не очень любопытен. Мне было бы вполне достаточно, если бы ты стала спать по ночам, поменьше ходила к Святому Марку, побольше времени проводила со мной. И была ко мне хоть чуть-чуть неравнодушна.

Талли гладила его волосы, его лицо. Чувства переполняли ее.

— Неравнодушна? Джек Пендел, я люблю тебя.

Он поднял на нее изумленные глаза.

— Любишь меня?

— Я люблю тебя, — повторила она, удивляясь, как легко произносятся эти слова.

Джек расплылся в улыбке, как чеширский кот, вскочил, потом подпрыгнул на кровати, вопя:

— Она любит меня! Она любит меня! ОНА! ЛЮБИТ! МЕНЯ!

— Перестань, ненормальный! Кто-нибудь вызовет полицию. — Талли принялась дергать его за волоски на ноге.

Джек свалился на нее и сгреб ее в охапку.

— Она любит меня, — прошептал он в лицо Талли. — Она любит меня.

И они снова занялись любовью. А после, прижавшись грудью к его груди, Талли любовалась им, гладила его руки, целовала в губы. Она целовала его лоб и русые волосы, его скулы и брови. Она целовала его нос и терлась лицом о его небритые щеки. Потом снова целовала его глаза, губы, дышала и не могла им надышаться…

«Я люблю тебя, Джек, я люблю тебя, Джек Пендел, знаешь ли ты, что это значит? Я люблю тебя — и это все, и в этом все, и как же сильно я люблю тебя, если бы ты знал. Я люблю в тебе все. Иначе зачем бы я рассказала тебе секреты моей лучшей подруги и почти все свои? Я люблю тебя, и я расскажу тебе все, все, и все отдам тебе».

Джек Пендел, не открывая влажных глаз, прошептал ей в ответ:

— И я люблю тебя, моя Талли. Я люблю тебя. Знаешь ли ты, как сильно я тебя люблю? Знаешь ли ты, как давно я тебя люблю? Как давно я пал пред тобой? Сколько лет я приезжал и шел в церковь, чтобы увидеть там тебя, нес живые цветы — тебе, сколько лет я искал тебя и расспрашивал о тебе Шейки и приезжал на Канзас-авеню, чтобы увидеть тебя, и ходил на Белые озера, и ел в «Каса», чтобы только встретиться с тобой, увидеть тебя, увидеть твое милое лицо, наблюдать, как ты ходишь, разговариваешь, и целовать твоего малыша. Когда я увидел тебя на дне рождения Дженнифер, я был пьян. Прошло больше года с тех пор, как я видел, как ты танцевала, но я сразу узнал тебя и, помню, подумал: «Все-таки я встретил ее. Я следил за ней в школе, не зная ее имени, и вот — она, это Талли. Та самая Талли, о которой мне столько говорила Джен». Я еще не знал твоего имени. Но я любил тебя даже тогда, немного уже любил. Так, как любят что-то далекое, что-то вне реальной жизни. И все эти годы, после того, как она умерла, я мечтал, чтоб ты узнала: я не ничтожество, мечтал стать твоим другом, и вот, словно по волшебству, мы стали друзьями, и тогда я потерялся в тебе, слился с тобой, ты стала для меня всем… Ты была так сурова, так молчалива, так замкнута… Как я хотел, чтобы ты хоть чуть-чуть открылась мне! Я уезжал, возвращался, опять уезжал, возвращался снова, подолгу задерживался тут. Когда я уезжал, я не мог дождаться Рождества или лета, когда я смогу вернуться и увидеть тебя, увидеть и увезти на озеро Вакеро. Я помню, как танцевал с тобой на свадьбе Шейки, а твой муж бросился спасать тебя из моих цепких пальцев. Все это время я пытался заставить тебя полюбить меня. Я думал: «Я завоюю ее сердце, она разрешит мне покрасить ее дом, когда наконец захочет быть рядом со мной». И вот я понял, что уже скоро…

— О Джек, — прошептала Талли, — почему же ты тогда так долго ждал?

— Потому что я хотел быть уверенным в тебе. Я хотел, чтобы ты была уверена в себе. А почему ты так долго?..

— Я люблю тебя, Джек Пендел. Я не хотела, чтобы моя короткая-короткая жизнь превратилась в цепи боли.

Но Джек уснул под нею, под ее бедрами и губами. Немного спустя Талли тоже заснула, заснула прямо на нем. Почувствовав ее сонную тяжесть, проснулся Джек. Они снова занялись любовью, а после побежали под душ, а потом вернулись в постель, шепча друг другу ласковые глупости в полном изнеможении.

— Мне пора домой, — сказала Талли. — Надо же все-таки соблюдать приличия.

— Кому какое дело? — грубо возразил Джек. — Его самого никогда не бывает дома.

«Это правда, — думала Талли. — Но он работает или играет в регби. Это совсем не одно и то же».

— И все же… — нерешительно возразила она.

— И все же ничего. Ты не можешь уйти. Ты обещала, что все расскажешь.

Талли пихнула его локтем под ребро.

— Вовсе нет. Я спросила, что ты хочешь узнать.

— Я не знаю, — ответил Джек улыбаясь. — А что у тебя есть?

— Тут тебе не ресторан, — заявила Талли. — Спрашивай, или я в два счета засну.