— Хватит, — отрезала Джулия. — Ну все, береги себя.
Талли все еще продолжала обнимать Джулию.
— Что-то случилось, Джул? Что-то не так?
Джулия лишь отмахнулась.
— Не бери в голову. Все в порядке. Я просто никак не привыкну обходиться без нее, понимаешь?
— Но ведь прошло семь лет, Джул?! — воскликнула Талли.
Джулия недоуменно взглянула на Талли, потом рассмеялась.
— Ну что ты! Я же имела в виду Лауру, — сказала она.
Несколько дней спустя Талли пошла в церковь без Бумеранга. Джек уже поджидал ее там. «Какой он красивый», — подумала Талли, чувствуя, что у нее перехватывает дыхание. В коричневой кожаной куртке, с черным шарфом и неизменных джинсах он и вправду был очень хорош. Она подошла, и они улыбнулись друг другу. Джек, который все время держал руки за спиной, теперь протягивал ей букет белых роз.
— Где ты их взял? Зимой их нет ни в одном магазине, — удивилась Талли,
— Это тебе, — только и сказал Джек.
Но Талли не спешила взять букет.
— Спасибо, Джек, — произнесла она совсем тихо, стараясь не встречаться с ним взглядом. — Может быть, мы прикрепим их к розовому кусту? В конце концов что мне с ними делать?
— А что будет делать с ними она? — спросил Джек.
За новогодним столом у Брюса и Линды Талли думала о том, что сейчас делает Джек. Ей вспомнился Новый год семь лет назад, когда Джек, казалось, был увлечен Дженнифер, так нежно ухаживал за ней, — и Талли испуганно постаралась поскорей отогнать от себя эти мысли. Но, помимо ее воли, где-то на заднем плане ее сознания продолжалась эта почти невидимая работа, и вдруг с очевидностью, причинившей ей боль, она поняла, чего хочет. Талли хотела, чтобы Джек был увлечен ею.
Джек пригласил Талли вместе отметить ее двадцать пятый день рождения. Вообще-то настоящий день рождения приходился на четверг, и этот день Талли провела с Робином. Но в субботу Робин уехал в Манхэттен вместе с Бумерангом и собирался заночевать у Брюса. Он, конечно, звал ее с собой. Но Талли, как обычно, отказалась. Робин не спросил у Талли, что она собирается делать субботним вечером, а она не сочла нужным докладывать.
Талли поехала к Святому Марку и стала ждать Джека. На ней были черные брюки и белая блузка, Джек подъехал к семи. Они отправились в Канзас-Сити и заняли столик в маленьком французском ресторанчике с забавным названием.
Полумрак. Французская речь. Скрипач. В нескольких футах от них площадка для танцев. Сладкое вино. Она пила, а он говорил. Она смеялась его шуткам. Они ели.
И где-то во время трапезы, где-то между основным блюдом и десертом, после того, как они выпили уже по третьему бокалу, но еще до того, как успели убрать тарелки, после того, как она спросила его, когда он снова уедет, и до того, как он спросил ее о работе, она взглянула на него через стол. Он что-то рассказывал, как рассказывал всегда — с необычайной живостью и воодушевлением, и подумала: «Бог мой, разве у него не самые красивые губы в мире?»
Это испугало и смутило Талли. Она сосредоточенно уставилась в свою тарелку, хотя у нее вдруг пропал аппетит. Она подняла глаза, встретилась с его взглядом и испуганно отпрянула, — так откатываются волны Тихого океана, разбиваясь о прибрежные утесы. Его глаза были мучительно великолепны и серьезны. Его глаза и губы. Губы казались кроваво-красными, но глаза, глаза были светлые, неопределенного оттенка, что-то между зеленоватым и нежно-голубым. Она не могла понять. Не могла бы назвать цвет этих глаз. Да и кто бы мог? Все это время она не отрываясь вглядывалась в его лицо. Так же, как она рассматривала его прошлым летом, на песке у озера Вакеро, или когда он катал ее на лодке под сверкающими лучами летнего солнца, или когда он потешался над ней, а она над ним, — она так и не разглядела цвета его глаз. И теперь, ошеломленная, Талли не отводила взгляда.
— Натали, ты что, — не слышала ни одного слова из моего рассказа?
Талли поднесла руку к лицу. Щеки горели. Она не знала, что ответить. Рассматривала его рот. «Где я была? Что так поглотило мое внимание? — размышляла Талли. — Он уже не первый год разговаривает со мной этим ртом, и я никогда не замечала, как прекрасен, как он прекрасен, как чувствен, как совершенен». Талли не в состоянии была дальше смотреть на него, она опустила глаза к грязным тарелкам. Его указательный и средний пальцы коснулись ее подбородка, заставив поднять лицо. Он не убрал руку, встретившись с ней взглядом.
— Что? — тихо спросил Джек. — Что?
«У меня пропал голос, — подумала Талли. — И все это написано у меня на лице. Все мои чувства отражаются на моём лице».
— Ничего, — собственный голос показался ей чужим.
— Почему ты не обращаешь на меня внимания?
«Внимания? Я? Я просто в восхищении. Разве я не обращаю внимания?» — спросила она себя, а вслух сказала:
— Я? А ты?
— Талли, когда я с тобой, я только на тебя и обращаю внимание.
— Это неправда, — храбро возразила она. — Ты путешествуешь. Красишь дома. Твоя жизнь — в Калифорнии.
— Но когда я с тобой, я занят только вашей милостью.
Талли почти хотелось, чтобы завязался флирт. Она ничего не могла с собой поделать, ей хотелось распушить волосы перед ним, кокетливо улыбнуться, повернуть в самом выгодном свете голову, хотелось… чего-то. Ее хватило только на то, чтобы, закрыв лицо руками, спросить:
— Ты обращаешь на меня внимание? Правда? Какого же цвета у меня глаза?
Джек так долго молчал, что она не удержалась и взглянула на него сквозь пальцы. Глядя на нее с чувством, которое Талли затруднилась определить, он качал головой.
— Талли, Талли, Талли, — произнес Джек наконец. — Натали. Лучше я спрошу тебя. Какие у меня глаза, Талли Мейкер?
— Я спросила первая. — Она давно перестала поправлять его, когда он называл ее девичьей фамилией.
— Серые, — немедленно ответил Джек. — Как понедельник.
«Серые, как понедельник. Серые. Как понедельник». Она продолжала смотреть на него сквозь пальцы.
— Серые, — повторил он, убирая руки от ее лица. — Как мои.
Она внимательно всмотрелась в его лицо, радуясь, что может сделать это, не испытывая неловкости.
— Они казались мне зелеными, — сказала Талли.
— Серые. Как твои, — повторил Джек.
«Серые, как понедельник. Серые, как мои. Джек Пендел», — звучало в ушах Талли. Талли взглянула на его мягкие на вид, такие красивые губы, и единственное, чего она хотела в этот момент, что навязчиво крутилось в ее сознании, не давая перевести дыхания, — это желание, чтобы Джек поцеловал ее. «Я хочу, чтобы ты поцеловал меня. Поцеловал меня. Коснулся моего лица, поцеловал мои губы. Серые понедельники. Серые глаза. Поцелуй меня. Здесь, сейчас, склонись ко мне, наклони ко мне голову, дай заглянуть в твои серые глаза, твои серые понедельники, прижми свои губы к моим, о, Джек, забудь, пожалуйста, что мы пережили за эти десять лет. Забудь, как я танцевала на столе, пьяная, с обнаженной грудью, забудь мою лучшую, умершую подругу, любившую тебя, забудь другую, самую красивую девушку Топики, любившую тебя. Забудь о том, что я замужем и у меня есть сын, забудь зовущую тебя Калифорнию, ее пальмы, потому что я так же сильно зову тебя, милый, иди же ко мне, ближе, иди же и утоли мою жажду. Замолчи и коснись меня своими белыми большими руками, подари мне свои поцелуи, как ты даришь мне белые розы, подари мне свои губы и свои руки, — я теряю голову, когда вижу их. Загляни же в мои серые глаза и поцелуй меня. Мой желанный, я жажду твоих прикосновений и твоих поцелуев, и если ты так же хочешь этого, то почувствуешь, как я зову тебя, и поцелуешь меня».
Джек все говорил, а Талли слушала. Когда он задавал ей вопросы, она старалась отвечать, но ей казалось, что не она, кто-то другой говорит эти незначащие фразы. Она совсем растаяла, по венам текла не кровь, а теплое молоко, а в голове ее крутится бесконечная пластинка. Сейчас Талли словно впервые увидела Джека. Словно это было их первое свидание. Казалось, даже скрипка плачет ей: «Талли повстречала Джека…» Джек Пендел. Даже его имя звучало теперь как-то по-новому. А все остальное больше не имело значения.
