— Ну хорошо, Оля, мы не будем тебе мешать, — наконец сказала Вера Ивановна. — Продолжай готовить уроки…

И вот обе женщины снова вдвоем, за небольшим круглым столом. Вера Ивановна положила на стол руку, и Нина сразу же заметила на указательном пальце небольшое чернильное пятно.

— Устаете вы, наверное, — улыбаясь, говорит она учительнице. — Мало того, что в школе с ними возитесь, еще и домой к ученикам ходить приходится…

— Нет, почему же, — мягко возражает та. — Ведь я не в один день обхожу своих детей. Сегодня к вам зашла, завтра — к другим…

Вера Ивановна умолкает. Молчит и Нина. Она говорит с ней об Оле, но все время неотступно перед ней стоит Яков. Почему он ходит к ним, о чем беседует там? Нина не может сейчас спросить об этом. То ли ласковая улыбка Веры Ивановны, то ли недавняя сценка с Олей обезоружили ее, но ей не хочется бестактным вопросом обидеть Олину учительницу…

А все же: о чем разговаривает Яков с ее мужем? Что он говорит о ней?..

— Я хочу с вами поговорить, Нина Федоровна, — тихо произносит Вера Ивановна.

«О Якове», — думает Нина, и в ней вспыхивает надежда: может быть, он попросил Веру Ивановну, чтобы та помирила их?

— Я хочу поговорить об Оле, — уточняет Вера Ивановна, и Нина тихонько вздыхает. Но тут же в ней пробуждается тревога: «Оля все-таки что-то натворила в школе!»

— Вы простите, Нина Федоровна… Но я — Олина учительница и несу не меньшую, чем вы, ответственность за то, чтобы она выросла хорошим человеком…

Тон у Веры Ивановны уже немного официальный, и лицо ее совсем серьезно. Нина растерянно смотрит на нее: «Что случилось?»

— Я однажды слыхала, как Оля, поссорившись с подругой, сказала очень грубое слово. Она могла услышать его, возможно, здесь, в семье…

Нина чувствует, как ей становится жарко. У нее пылают щеки, она не смеет взглянуть на учительницу… Да, она знает, что Оля слышала ее ссоры с Яковом. Разве мало их было с ним! Не до того было в те минуты Нине, чтобы думать, слышат ее дочки или нет. Но она не может признаться в этом Вере Ивановне…

— Оля не могла научиться дурному в моей семье, — возражает она и сердито хмурится, чтобы скрыть свое замешательство. — Я очень строго накажу ее.

— Очень строго не надо, — спокойно возражает Вера Ивановна. — Она и так у вас нервная. Вы лучше спокойно поговорите с ней. Я именно потому и пришла к вам, что вы сами, как мать, должны все разъяснить ей…

Краска снова заливает Нинино лицо. Вера Ивановна, как видно, считает дело законченным и не хочет больше к нему возвращаться. Она спрашивает:

— А где же ваша маленькая?

— На улице.

— И вы не боитесь одну ее выпускать!

— О, она у меня вполне самостоятельная! У нее характер, как у мальчишки… А как Оля учится? — после паузы спрашивает Нина.

— Учится хорошо. Оля очень прилежная девочка. Только нервная…

— Да, нервная, — соглашается Нина. — Да и как не быть нервной при такой жизни!..

— Детей нужно оберегать от всего, — замечает Вера Ивановна. — Ведь детская душа — нежный лепесток. Малейшая несправедливость может нанести ей тяжелую рану…

— Ах, Вера Ивановна, легко вам говорить!.. Вы бы лучше ему об этом сказали! — не выдерживает Нина.

— Вашему мужу? — нисколько не смущаясь, спрашивает Вера Ивановна. — Да, он бывает у нас…

Нина, опустив глаза, молчит. Вот снова зазвучала струна, по которой жизнь безжалостно водит своим грубым смычком и заставляет ее стонать этой бесконечной песней отчаяния… Не лучше ли было б, если бы она совсем оборвалась, пусть даже очень больно ранив сердце?..

И вдруг в ней просыпается гордость: она не хочет, чтобы Вера Ивановна рассказала Якову, что она, Нина, убивается о нем.

— А мне неплохо и без него, — с вызовом говорит она. — Если он думает, что я жить без него не могу, то очень ошибается. Я еще не такая старая, как он думает… Вы знаете, Вера Ивановна, недавно я была у соседей на вечеринке… Такие милые соседи! — не глядя на учительницу, с деланной веселостью продолжает она. — И там был один преподаватель из института… неженатый… Такой славный!.. Он так смешно ухаживал за мной… Даже руку поцеловал…

— Зачем вы мне об этом рассказываете, Ниночка?.. — тихо спрашивает Вера Ивановна. — Яков во многом виноват перед вами… Но не такой уж он плохой…

— Ах, не говорите мне о нем, не говорите! — внезапно разражается горьким плачем Нина. Она злится на себя за эти непрошеные слезы, но не может остановить их…

Она успокаивается уже на кушетке. Рядом с ней сидит Вера Ивановна.

— Я очень несчастна, — всхлипывает Нина. — Мне так тяжело… Я скоро с ума сойду от этих ужасных мыслей. Целый день одна… Только с дочками и забудешься немного…

— Ниночка, а какое у вас образование? — неожиданно спрашивает Вера Ивановна.

— Среднее.

— И вы хорошо учились?

— Отличницей была, — отвечает Нина.

— Отличницей, — повторяет Вера Ивановна, и Нине кажется, что она чего-то не договаривает.

— Я покажу вам сейчас аттестат…

Нина достает из кучи документов, хранящихся в ящике, пожелтевший, сложенный вчетверо лист плотной бумаги. Она уже и сама не помнит, когда разворачивала его.

— Я училась в железнодорожной школе. Это была лучшая школа в нашем районе, — рассказывает она. — У нас были очень требовательные учителя: даже средние ученики неплохо сдавали экзамены в институт.

— Вы бы могли прекрасно учиться, — говорит Вера Ивановна и кладет Нинин аттестат на стол. — Ну, мне пора… Заходите к нам, не чурайтесь…

Потом Нина еще долго сидела над своим аттестатом. Перечитывала названия предметов, оценки, вспоминала, как всегда волновалась перед экзаменами, как недосыпала ночей, листая страницы учебников. Для чего? Зачем? Разве теперь не все равно, какие у нее были оценки? Кто ее спросит об этом, кого это интересует? И какое значение имело в течение этих восьми лет, училась ли Нина когда-либо, имела ли среднее образование или начальное?..

Вспомнила учителей, подружек, товарищей. Где они? Что с ними? Кто из них жив, а кто погиб в вихре войны?

Нине грустно, снова хочется плакать о своей ушедшей юности, о тех далеких, хороших днях…

Но жизнь брала свое. В воскресенье утром прибежала Оля и стала торопить Нину, словно боялась, что куда-то исчезнет и погожий день, и яркое солнце. Помогала ей одевать дочек в светленькие платьица, умыла и причесала Галочку. Нина тоже надела легкое светлое платье и красные босоножки.

Ее тревожило лишь одно: как будет с Галочкой? Ведь до Марии Дмитриевны было все-таки семь километров. Но Оля успокоила ее:

— Что вы, Ниночка, дойдем — не заметим. Пойдем берегом до самой школы. А устанет она — мужчины понесут.

— Ах, мы должны еще и за Иваном Дмитриевичем зайти! — будто только сейчас вспомнив об этом, сказала Нина.

— Он понравился вам? Правда ведь, милый?

Эта бесцеремонная Оля любого заставит покраснеть! Нина отвернулась от нее и с деланным безразличием ответила:

— Да, он довольно симпатичный…

И все-таки она немного волновалась. И совсем не потому, что Иван Дмитриевич так нравится ей! Разве мало встречается мужчин, которые нравятся?.. Нину смущает другое; она не может забыть, как кокетничала с ним и даже растрепала ему волосы.

«Что он подумал обо мне?» — беспокоилась Нина, ибо ей казалось, что после этой вечеринки Иван Дмитриевич мог считать ее очень легкомысленной женщиной. «А все вино виновато. Никогда больше не буду пить!..»

Вспомнила, как тогда, после вечеринки, она, вместо Оли, которая снова почувствовала себя плохо, вышла немного проводить гостей. Иван Дмитриевич взял ее под руку и шел уже молча, а лицо его было совсем не веселым. Он будто устал смешить гостей, отвечал на вопросы скупо и неохотно. «О чем он думает?» — украдкой посматривала на него Нина. Ей было жаль его — и за семью, которую он потерял во время войны, и за седые волосы, и за эту внезапную грусть, затуманившую его глаза.

Но сегодня она встретила Ивана Дмитриевича, уже ожидавшего их на улице, холодно, почти враждебно. А он, словно не заметив этого, весело поздоровался с ней, подхватил Галочку на руки и пошел впереди всех.