Старый город когда-то давно погиб, весь, полностью, со всеми его старыми жителями и ни за что прошлое, нынешнее население Солёного Плёса не отвечало, не будучи никак связано с тем прошлым наследием. Только вот то, что они, не подумав взяли старое название и построились на месте бывшего здесь ранее поселения — вот где была их ошибка. Серьёзная ошибка первых поселенцев. Теперь их наследникам придётся отвечать по чужим долгам.

И никакой больше свободы, никакой самостоятельности. Потому как даже земля, на которой стоит ныне их город, принадлежит баронам де Вехтор. Вся земля вокруг залива на сорок вёрст протяжённостью, считая от уреза береговой кромки, как сказано в старых разрядных книгах. Которые, кстати, никто не отменял, и отменять не собирался. И которые, будь они трижды прокляты, найти можно у любого бургомистра любого здешнего приморского города, с планами, схемами, промерами глубин залива и подробным описанием. Не говоря уж про владетельных приморских баронов, у которых подобные записи дублируются в обязательном порядке и не по одному разу. И хранятся в таких местах, что и захочешь, не найдёшь.

Даже старые межевые знаки — каменные тумбы, не догадались вовремя свернуть и побросать в море. До сих пор стоят по урезу воды в заливе немым укором его личной бесхозяйственности. Всё было б тогда больше шансов на переговорах с бароном. Правда, в переговорах непонятно о чём…

Теперь у горожан оставался один лишь выход. Собирать вещички и валить в соседнюю бухту. Благо таких, никому не принадлежащих свободных глубоководных бухт по всему ближнему и дальнему побережью в этих краях было не сосчитать. Правда, не так хорошо обустроенных и без наличия в достатке пресной воды, но… хватало.

Но тогда придётся бросить здесь и дом свой, и всю свою недвижимость, и налаженное хозяйство. И бросить лично им любовно выпестованный великолепно оснащённый любимый морской порт. Его будущее, его личный пенсионный фонд, то, что он персонально и трепетно пестовал и взращивал многие и многие годы, буквально по медной монетке отрывая от себя, от своей семьи, недополучая положенное жалованье и вкладывая эти деньги в развитие любимого дела.

— "Чтоб ты провалился куда поглубже, проклятый барон, — с тоской, обречённо подумал немолодой уже шляхтич".

На душе Иеронима фон Вышецкого, чуть ли не всю жизнь отдавшего любимому морскому делу было муторно. Как же не хотелось идти сейчас на службу, что-то там делать и видеть рядом этого новоявленного хозяина, который и пальцем не пошевелил, а ему всё свалилось буквально прямо в рот. Как он ненавидел таких ублюдков.

Ведь он ничего не жалел для своего выпестованного за долгие годы любимого дела. Ни денег, ни труда, ни здоровья, ничего!

Даже на собственные деньги купил в Устьинском княжестве и за прошлую зиму перегнал сюда дноуглубительный земснаряд, надеясь за счёт её мелководной восточной части расширить глубоководную часть этой бухты и тем увеличить проходимость порта.

— "Дурак! Ну, какой же он всё-таки дурак", — с горечью думал теперь уже явно бывший начальник порта.

Теперь придётся всё здесь бросить. И что делать с безумно дорогим земснарядом, который кроме него никому здесь не нужен, совершенно непонятно. И от одной лишь мысли об этом сводило скулы от ненависти. Снова придётся начинать на пустом месте и снова всё с нуля? Но уже без денег, которые необдуманно вложил в этот чуть ли не драгоценный агрегат.

Удавил бы тварь эту залётную, владетельного барона этого, не вовремя вспомнившего о том, что все давно и прочно забыли.

Собственно, выход был. Пусть эфемерный и полностью зависимый от доброй воли нынешнего барона и откровенно бредовый, но был. По крайней мере, надо было попытаться хоть что-то сделать.

Надо было уговорить барона отказаться от Западной бухты. Надо подобрать и привести ему такие доводы, чтобы он сам, добровольно от неё отказался. Денег дать, наконец-то, чтоб отстал от них. Много! Чтоб точно отстал. И тогда всё будет хорошо, всё будет как прежде.

Только вот где взять столько золота, чтоб это было интересно барону? Негде!

— "Бред, конечно, — вяло подумал барон. — Полный бред. Ну, кто же сам, по собственной воле, без принуждения откажется от такого богатства, которое будет не только тебя самого кормить, но и твоих потомков долгие и долгие годы? Да никто".

Сигизмунд Иероним фон Вышецкий, сам, будучи потомственным дворянином, прекрасно понимал пришлого барона и осознавал, насколько подобное предложение прозвучит эфемерно, глупо и откровенно говоря, бредово. А нынешний барон при всей его экстравагантности не производил впечатления слабоумного.

Вялые обречённые мысли равнодушно скользили в голове шляхтича, не цепляя сознание. Ни идти в порт, ни делать что-либо не хотелось. И всё равно, как настоящий профессионал, Иероним фон Вышецкий не мог пустить дело на самотёк. Прибывшие лодьи надо было принять. И самому лично проконтролировать, чтоб всё было, как положено.

Тем более что прибывший немалый караван уже составил портовым службам серьёзную проблему. Стоять стольким лодьям в Западной бухте было просто негде, если только они не боялись повредить такелаж друг друга.

Впрочем, о чём тут рассуждать. Собственно у городского магистрата и у него лично не было выбора. Скоро придётся расстаться с давно обжитым местечком. Выгонит их новый хозяин города из своих домов, не выгонит — неизвестно. А пока следовало честно выполнять взятые на себя обязательства.

Хотя, был ещё один, "традиционный" так сказать способ решения подобных дел — подложить в постель барона ночную кукушку. По слухам барон был один, хотя вроде бы как, и женат. Но здесь его жены точно не было, так что можно было и попробовать.

Сигизмунд Иероним на миг замер, мысленно перебирая дочек всех значимых людей города, из числа которых можно было бы выбрать достойную кандидатку, и мысленно же поморщился. Выбор был небогат. Убогий был, честно говоря, выбор. Не было в их городе в достатке дворян и дочек у них, кого можно было бы, потревожить на сей счёт. Если только…, — внутри фон Вышецкого на миг всё похолодело. — Если только не подложить под барона дочку самого бургомистра?"

На миг, представив, ЧТО ему выдаст на подобное предложение сам бургомистр, в прошлом вольный торговец, сиречь — пират, и всякие сомнения в возможности подобной сделки растаяли бесследно. Жить всё ж хотелось, пусть даже уже и без любимого порта. А стоило заикнуться о чём-то подобном, не сносить ему головы. Убьёт, как есть убьёт".

— Захвати печати, мы в порт, — уныло бросил фон Вышецкий суетящемуся в кабинете секретарю. — Впрочем, печати можешь не брать, — обречённо махнул он рукой. — У нас сегодня, кажется, дежурный по порту сотник Дубов?

Дождавшись молчаливого согласного кивка, ещё более обречённо махнул рукой секретарю.

— Всё, печати можешь точно не брать. Если этот сказал, что баронский груз, значит, баронский. И значит, про мыто можем забыть.

— А аренда портовых кранов? — пискнул откуда-то из-за спины секретарь. — Он же будет разгружаться. Не вручную же тяжести таскать. Да и некому у нас. Грузчики то давно уже тю-тю. Разбежались от бескормицы.

Последнее время с заходом торговых кораблей в их порт была большая напряжёнка, и люди в портовых службах уже с прошлой осени сидели на половинном жалованье. Тот, кто его получал. Часть из них уже разбежалась, и их уже можно было и не искать. И когда такая тенденция переменится, не знал никто. Точнее, знали, что не раньше середины лета хоть как-то оживится каботажное плавание, но пока что доходы порта были на нуле. Так что понять их можно было.

— "Впрочем, понять можно любого, — раздражённо подумал чиновник. — Только это не добавит звона монет у тебя в кармане. А понять можно кого угодно".

Начальник порта в очередной раз обречённо, с внезапно прорвавшимся лёгким раздражением тяжело вздохнул. Возни с разгрузкой прибывшего каравана впереди было много, а вот возможной прибыли как-то не наблюдалось. Вступать в конфликт с бароном и требовать с того денег за разгрузку в его, формально как будто бы порту, он бы не рискнул.