Вот тебе и вся экономика. Вот то, о чём Бугуруслан так старательно умолчал — при всей кажущейся выгодности сделки, вложения в шахту окупятся очень и очень нескоро. Что неизбежно негативно скажется на всём развитии нашей компании.

Вот истинная цель продажи. Сам пользоваться не может и понял, что никогда не сможет, но и нам не желает дать развиваться. Спрашивается тогда, зачем ему это надо? Ответ прост. Зависть. Такие люди всегда завидуют более удачливому сопернику. А где зависть, там же рядом и ненависть.

Начинали мы практически одновременно, и в самом начале он нас решительно обошёл. Вспомнить хотя бы как нагло и подло увёл у нас из-под носа эту шахту. А спустя всего лишь пару лет итоговые результаты разительно противоположны. Я в своём замке, а у него — кроме рубленой раны в боку и поломанных костей ничего нет. И никаких перспектив.

Бугуруслан очень самолюбив. ТАКОГО он мне никогда не простит. Не тот он человек.

Потому-то он так легко и согласился с идеей о продаже шахты. Словно ждал её и был готов. И ловко ухватился за первую же оговорку. А если проанализировать весь разговор, то становится понятно, что он сам незаметно, старательно меня к тому предложению подталкивал. Даже сама завязка разговора про изумруды толкала к подобному предложению с моей стороны. Ловок шельма, ничего не скажешь.

Но и не покупать её я не могу. И, слава Богу, что хоть этого он не знает, иначе цена будет просто запредельной. Хотя, этот может и догадываться, что я ДОЛЖЕН контролировать ВСЕ источники поступления на рынок поморских изумрудов. И пока эта шахта в чужих руках, пока есть малейшая вероятность выброса на рынок хоть малой партии неучтённых поморских изумрудов, я не могу быть уверен ни в чём.

Значит, решено, шахту мы покупаем. А вот за какие деньги, и на каких условиях — вот тут придётся с атаманом серьёзно побороться. И мне это уже не нравится. Чую, что-то он опять задумал".

Срочно поднятый с постели посреди ночи по какому-то срочному и крайне важному делу, о сути которого ему ничего внятного так и не сказали, Сидор стоял рядом со сторожкой городских стражников у крепостной стены, и мрачно рассматривал стоящего напротив человека. Дежурный по отряду размахивал руками и что-то упорно пытался ему втолковать.

Пара одиноких факелов скупо освещала неказистый одноэтажный домик — сторожку, как с лёгкой руки егерей даже сами местные уже называли это неказистое строение для городских стражников, охраняющих короткий, примыкающий к устью реки Мутной участок городской стены.

Раннее утро. Причём, раннее даже для Сидора, привыкшего и любящего подыматься с первыми петухами, а за неимением оных, просто с рассветом. Сегодня же он вообще не спал. Не успел лечь, как чуть ли не сразу подняли на ноги, в середине ночи, задолго до первых лучей солнца, в самый тяжёлый для человека час.

Учитывая же, что вчера поздно вечером у него состоялся тяжёлый разговор с Бугурусланом, а утром он вообще собирался отправиться смотреть усадьбу у моря, которую присмотрел для их тайных дел Димон, то впереди у него предстоял длинный напряжённый день, без малейшей возможности отложить эту поездку. Соответственно и настроение у него было соответствующее. Откровенно хотелось кого-нибудь прибить, а дежурного с его проблемами послать куда подальше, лишь бы ему дали хоть пару лишних часов выспаться.

И ведь предупредил же этого мерзавца, чтобы ни в коем случае раньше оговорённого часа не будил. Вместо этого опять подняли ни свет, ни заря и опять чем-то грузят.

Сидор стоял с гудящей от недосыпа головой и слушал, что ему бубнил над ухом дневальный Петро. Правда, сказать что слушал, это, мягко сказать, было слишком оптимистическое высказывание. В ушах стоял шум, заглушающий всё, что пытался ему сказать поднявший его так рано егерь.

— "Что-то такие ранние побудки приобрели нездоровую регулярность, — мрачно думал Сидор. — Дня ещё не было, чтоб с чем-нибудь ночью не побеспокоили. Ох, не к добру это".

Так, — тяжело вздохнул Сидор, глядя слипающимися глазами на беззвучно открывающего рот дежурного. — Давай, Петро, ещё раз, по новой. Что произошло? Ничего не понял, извини, никак проснуться не могу.

— Тебя желает видеть местный сотник, — чётко и ясно выговаривая по слогам каждое слово, медленно проговорил егерь.

— Дуб, который?

— Он.

Дождавшись замедленной реакции удивлённого Сидора, у которого были довольно неоднозначные отношения с тем ящером, егерь живо продолжил:

— Сотник просил передать: "До него дошли слухи, что в портовых амбарах, тех, что возле третьего причала, возле которого чинится наша лодья и где местные работорговцы временно передерживают привозимых сюда для продажи нам рабов, три дня назад появилось четверо новых рабов, которых скрывают ото всех. По его данным, полученным буквально только что, это какие-то жители Поречья, и возможно даже что и наши земляки, левобережцы. Точных данных на то нет, но секретность, разведённая работорговцами вокруг тех амбаров, говорит о многом.

И что самое главное — продавать конкретно этих человеческих особей работорговцы здесь и нам не намерены, что само по себе довольно странно, учитывая ваши с ними прежние договорённости, и тщательность, с которой работорговцы прежде всегда выполняли все взятые на себя пункты вашего соглашения.

Вот он и предложил тебе лично пойти и лично разобраться, что там и как. Потому как ни с кем другим работорговцы разговаривать не будут. И просил поторопиться, потому как, по всему видно, что работорговцами скоро ожидается корабль, на котором новых рабов увезут куда-то в другое место, где продадут и тогда мы никогда их больше не увидим. Это случиться может в любой момент, потому как рабов привезли уже несколько дней назад и счёт времени идёт буквально на часы".

— Слухи, значит, — многозначительно хмыкнул Сидор. — С такой подробной деталировкой и точным знанием места, где содержатся рабы и сроков их доставки. Ещё бы сказал, куда их собрались вывозить и я бы окончательно ему поверил. Ну-ну.

— Сотник особо подчёркивал, что утром никого уже здесь может не быть. Потому как, правило, у них такое, никого из пойманных в одном месте, в тех же краях не продавать. Опасно потому как, могут или сами, или друзья отомстить. Только отправка за тридевять земель, чтоб дорогу обратно не нашли.

— Если мол, ты ему не поверишь, то можешь потом проверить у всех своих рабов. У нас не найдётся ни одного, кто был бы из ближних к Плёсу мест. Все из дальних краёв.

Поэтому, не жди, что работорговцы тебе наших парней предложат. Этого не будет. Потому-то сотник и торопит. Пока на корабль не переправили, и лодья не покинула порт, шанс ещё есть.

— "Какое дело сотнику до наших парней?" — неожиданно пришла вялая, ещё сонная мысль и тут же куда-то сгинула, отвлёкшись на посторонний звук.

— Что там такое? — сердито повернул он голову.

— Ведро под рукомойником разлил, — виновато проговорил стоявший чуть в стороне другой дежурный. — Извините Сидор Матвеич, подскользнулся. Тут у них чёрт ногу сломит, грязь развели.

— Так, — задумался Сидор. — Данных по пропаже наших людей из какого-либо торгового каравана у нас нет. Впрочем, это ни о чём не говорит, могли просто вести не успеть. Так что сотник может быть и прав. Кого-нибудь поймали и стараются тайком убрать с глаз долой, чтоб не освободили. Более чем вероятно.

— А что Бугуруслан? Это могут быть и его люди. У них же много людей пропало, когда разгромили их отряд.

— Бугуруслан лежит без сознания, поплохело ему опять чего-то. Виталик неизвестно где. На месте не обнаружили. Наверное, к шлюхам опять подался в весёлый дом. Искать его там бесполезно, да и долго, пока сам весёлый дом найдёшь, пока его там, можно до утра и не успеть. Так что кроме вас, Сидор Матвеич, больше некому. Да и сотник очень настаивал на вашем личном участии.

— Какой ещё весёлый дом? — озадачился Сидор. — Ни хренась себе? Стоит отвернуться и всё тут же идёт вразнос. И работорговцы творят что хотят, и сутенёры весёлым домом обзавелись. А завтра кошельки из карманов начнут резать? Совсем распустились там за речкой! — рассердился Сидор.