— Спасибо… — еле слышно прошептал он.

— За что благодаришь? — негромко отозвался Джовдат. — Это наш священный долг! Ты не думай, что я тебе все из хвастовства показываю. Пока это лишь капля в море! Когда я был на военной службе, мне пришлось видеть и в России и на Украине множество благоустроенных просторных сел, с дворцами культуры, кинотеатрами и больницами городского типа, с общественными банями, хлебопекарнями, телефонными переговорными пунктами, не отличишь город или деревня. И все построили уже после войны. А мы за это время один клуб и то с трудом осилили. Почему? Да потому, что наши колхозные руководители пеклись только о том, чтобы выполнить план госпоставок, подумать о чем-нибудь другом им в голову не приходило. Да разве только в нашем селе так? Ничего подобного! Соседним селам тоже нечем похвастаться. Вот мы часто жалуемся, что молодежь норовит из села в город перебраться!

Окончат десятилетку — и в город. Получат высшее образование, а в село возвращаться не хотят. Кто виноват? Да мы, руководители, аксакалы! Не желаем думать о том, что у молодежи свои запросы, свои интересы и требования. Не могут они по старинке возле калиток сидеть или смотреть телевизор. — Джовдат замолчал, задумавшись о чем-то, и, вдруг, улыбнувшись своим мыслям, продолжал: — Знаешь, о чем я вспомнил? Когда мы подросли, это было в самом конце войны, — сделали из тростника дудочки и организовали этакий самодеятельный оркестр. Кто-то на зурне играл, бубен заменяли ржавые ведра или дырявые тазы. По вечерам собирались мы в пустой, полуразрушенной избе соседа, веселились, играли, танцевали, пели. Парни постарше, призывники, тоже приходили. Доставалось нам от наших бабушек и матерей — и били нас, и ругали, ведь многие из них носили траур по убитым, где было понять им наше желание повеселиться? Сколько неприятных слов пришлось выслушать! А мы продолжали свое, — едва выдавалось свободное время, устраивали концерты, ставили спектакли. Разве мы это делали из желания досадить старшим? Или не понимали, что творится вокруг? Все прекрасно понимали и вместе со взрослыми горевали о погибших. Но ведь жизнь продолжается, ничто не остановит ее… А нынешняя молодежь выросла совсем в других условиях, да и время иное. Большинство родилось уже в пятидесятых годах. Откуда им знать, что такое голод, холод, лишения? Развлекаются, наряжаются — естественная потребность. У них совсем другие требования к жизни, чем были у нас. Что ж, осуждать их тягу к городской жизни? Да вместо того чтобы жаловаться, какая, мол, нынче молодежь неблагодарная, надо думать о том, чтобы в селе они жили так же интересно и с удобствами, как в городе. А это значит — неуклонно, всесторонне и всеобъемлюще повышать культурный уровень. И не возведением одного-двух общественных зданий, клубов, не радиоприемниками и телевизорами решается эта проблема. Духом современности должна быть пронизана вся наша жизнь, и материальная, и духовная. Вугар молча слушал друга.

На просторном школьном дворе было шумно и многолюдно. Ученики старших классов выстроились в линейку на спортивной площадке. Учителя столпились чуть поодаль, с нетерпением поглядывая на дорогу. Казалось, они собрались, чтобы встретить почетного официального гостя.

Вугар еще издали увидел торжественные приготовления, и волнение с новой силой охватило его.

— Сми-ирно! — раздался звонкий ребячий возглас, едва Вугар и Джовдат приблизились к школьным воротам.

Вугар узнал голос той девочки, что сегодня утром так бойко и непринужденно разговаривала с Джовдатом. Говор в рядах смолк. Навстречу Вугару вышел худощавый, убеленный сединами директор школы. Обеими руками пожал он руку бывшего своего ученика и провел его мимо строя школьников, туда, где стояли учителя.

К Вугару подошла пожилая женщина. Она обняла его, по-матерински нежно поцеловала в лоб. Лицо ее светилось внутренним волнением, глаза блестели. Первая учительница! Это она учила его держать перо, выводить буквы, складывать слоги в слова. Как давно это было!

— Рада видеть тебя, — негромко сказала она. — Вот ты какой стал.

А вот этот темнолицый человек лет пятидесяти, бодрый, энергичный, лишь кое-где в черных волосах поблескивают седые нити, — любимый учитель Вугара. Он преподавал химию. Его лицо в крупных, словно родинки, рябинках расплылось в гордой, счастливой улыбке. Он молча обнял Вугара, крепко, по-мужски. Так отец обнимает любимого сына после долгой разлуки. От избытка чувств на глазах его выступили слезы.

Следом за ним к Вугару подошли и другие педагоги, приветствуй его.

— А теперь пройдем в школу, — предложил директор, снова беря Вугара под руку.

Учительская празднично прибрана. Карты, глобусы, схемы, таблицы аккуратно были сложены на полках. В застекленном шкафу ровными рядами стояли классные журналы и ученические дневники. Даже красная скатерть на длинном столе, который занимал половину комнаты, постелена новая, без следов мела, без чернильных пятен.

Директор усадил Вугара на почетное место, а сам сел рядом вместе с Джовдатом. Преподаватели чинно расположились вокруг стола, а те, кому не хватило стульев, стояли, опираясь на подоконники. Вугар сидел, не поднимая глаз, чувствуя устремленные на него исполненные любопытства взгляды учителей.

«Надо сейчас же, сразу, сказать им всю правду! — мысленно твердил он. — Потом будет поздно».

Он приподнял голову и быстро оглядел собравшихся. Радостные, гордые глаза улыбались ему со всех сторон. Решимость его была поколеблена.

«Порой даже правда бывает бессильна! — подумал он. — Разве они сейчас поверят моим словам? Их не переубедишь! К тому же обращать радость в печаль — человечно ли?»

Тишина делалась все тягостней, и, чтобы нарушить ее, учитель химии громко спросил:

— Вугар, дорогой, теперь расскажи о себе! Как идут у тебя дела? — И, чтобы лучше слышать, почти вплотную пододвинул к нему стул и уселся рядом.

Вугар вконец растерялся.

Согласно педагогике, если ученик смущен, ему задают дополнительные вопросы. Вот и сейчас, видя замешательство бывшего ученика, на помощь пришел красноречивый учитель истории.

— Из газет и журналов, — заговорил он, — нам известно об огромном значении твоего изобретения. В нашем красном уголке есть специальный стенд, посвященный твоей работе. Мы тебе потом его покажем. Но одно дело — читать в газетах и журналах, а другое — услышать рассказ из уст самого изобретателя.

Мы слушаем тебя…

Положение Вугара все усложнялось. Мелкие капельки пота выступили у него на лбу.

— На днях, — медленно, с расстановкой продолжал учитель истории, — в одном из центральных журналов я прочел интересную статью о том, что в начале двадцать первого века, примерно первой его четверти, население нашей планеты достигнет семи миллиардов, то есть увеличится почти вдвое…

— Да, да, — поддержал историка сидевший напротив преподаватель черчения. — Я тоже читал статью. Вопрос этот волнует многих. Выдающиеся социологи и экономисты, основываясь на научных исследованиях, выдвигают гипотезу о том, что через каких-нибудь сто — сто пятьдесят лет на каждом квадратном километре земли будут построены города с населением не менее полумиллиона человек и, таким образом, понятие «село» исчезнет из словарей.

— Это не гипотеза, дорогой коллега! — раздался как обычно размеренный и спокойный голос преподавателя физики. — Социологи говорят сущую правду! Развитие науки и техники, без сомнения, должно привести к тому, что человечество в далеком будущем будет жить в городах. Об этом свидетельствует статистика последнего времени. Почти во всех известных нам странах процент плотности городского населения в три-четыре раза выше сельского…

— Что говорить, развитие науки и техники само по себе явление отрадное, — грустно вздохнув, вмешался в разговор учитель естествознания. Но оно имеет и оборотные стороны. Скопление в городах промышленных предприятий и комбинатов влечет за собой неисчислимый вред. Химические вещества загрязняют воздушные бассейны, что пагубно действует на здоровье людей, а также на животный и растительный мир…