— Держи крепче руль да будь повнимательней!
— Нет на земле человека несчастнее меня. Все, что в мире плохого есть, всё на мою голову валится…
— Не виноват, так никто и не станет тебя понапрасну винить.
— Где там! Свидетелей нет, доказательств никаких… — Он снова тяжело вздохнул. — Пока лиса докажет, что она лиса, с нее шкуру сдерут.
— Ты не прав. Правда всегда дорогу найдет.
— Найдет… Когда невмоготу станет да сердце остановится! — вздохнув, с жаром продолжал водитель. — Я на своем веку уже немало пережил, вкусил, так сказать!.. Получат права, применив тысячу уловок, сядут за руль, радом еще фифочка какая-нибудь, а машину водить не умеют. Напьются и ищут себе дешевой смерти. Один такой смертник этим летом вынырнул откуда-то сбоку и врезался в мою машину, что стояла на положенном месте. Разбился и тут же дух испустил. А наказали меня, штраф наложили. Пока виновного выясняли, жена слегла, детки без присмотра остались. А теперь опять несчастье… Видно, судьба моя такая, с мусором перемешанная.
Водитель говорил так искренне, что Вугару стало жаль его.
— Не горюйте, я помогу вас…
Но водитель, вздохнув, недоверчиво махнул рукой.
* * *
Мархамат-ханум с воплем ворвалась в больницу. Щеки ее были расцарапаны, она рвала на себе волосы. Наполнив рыданьями и криками приемную, кинулась к дежурной медсестре:
— Где моя дочь?! Что с ней? Я хочу видеть свое дитя!!!
Молоденькая медсестра растерялась, не зная, что ответить обезумевшей от горя матери. Эта растерянность лишь увеличила тревогу Мархамат-ханум, она вдруг смолкла, стала жалкой и беспомощной, слезы ручьями полились по щекам, она умоляюще сказала:
— Девушка, дорогая, почему ты молчишь? — Я мать Алагёз Гюнашли, скажи правду, что произошло?
Медсестра молчала, язык не поворачивался сказать правду. Да и где взять слова, которые могли бы утешить эту сгорбившуюся от горя женщину? Она крикнула куда-то в боковую дверь:
— Доктор, где вы?!
Не успел седовласый врач показаться в дверях, как Мархамат-ханум бросилась к нему:
— Что с девочкой? Где мое дитя?
Врач кивнул головой, указывая на дверь: следуйте, мол, за мной, и шагнул вперед.
— Почему вы молчите?! По телефону мне тоже ничего не сказали… Зачем терзаете мое сердце? Неужели…
— Будьте мужественны, — серьезно ответил врач.
От этих слов ноги Мархамат-ханум подкосилась, тело обессилело.
— Вай, рухнул мой дом!
Она покачнулась и стала валиться на спину, но медсестра, подскочив, с трудом удержала ее за руки. Врач вернулся, подал стул.
— Сядьте, так нельзя. Вы не первый год живете на свете… Возьмите себя в руки.
Но Мархамат-ханум не стала садиться, она вдруг ощутила неожиданный прилив сил и решительно двинулась к двери:
— Отведите меня к дочери!
Алагёз находилась в морге. Мархамат-ханум с трудом узнала дочь, лицо ее было обезображено. Вздрогнув, она попятилась, издали глядя на нее, и вдруг с жутким криком упала на труп, потеряв сознание.
Очнулась она не скоро. Ее долго приводили в чувство. С удивлением разглядывала Мархамат-ханум склонившиеся над ней лица, не понимая, где находится. И лишь когда ее немой бессмысленный взгляд, обежав сумрачное помещение, остановился на мертвой дочери, вопль, который мог заставить содрогнуться целый мир, вырвался из ее груди. Рванув спутанные, рассыпавшиеся по лицу волосы, она стала клочьями выдирать их и сквозь рыданья спрашивала:
— Кто не пощадил невинного моего ребенка? Единственная она была у меня! Краса и свет моего дома, а-а-а-а…
Она била себя по голове, по коленям. Потом снова бросилась к Алагёз, гладила ее волосы. Легко, словно боясь причинить боль, стала трогать ушибы на лице и, наклонившись, целовала ссадины.
— Ну можно ли так, доченька? — приговаривала она. — За что ты причинила мне такое горе? За что оставила маму одну на земле? Как я стану жить без тебя, как вынесу нашу разлуку?! О-ох, о боже, о-ох!
Вдруг она выпрямилась, обернулась, глаза жадно обшаривали помещение. Ей вспомнилось, среди людей, собравшихся на ее крики, она видела, Вугара, неотчетливо, расплывчато… Но тогда она не успела сосредоточиться и теперь искала его. «Он — враг мой! Из-за него случилось несчастье! Все он, он, этот безродный…»
Вугар стоял в углу, возле двери, подавленный, жалкий. Горестные вопли Мархамат-ханум расслабили его, глаза были полны слез, и он с трудом удерживал их.
— Убийца! Он, он погубил невинное мое дитя! — Мархамат-ханум с криком подскочила к нему, одной рукой царапая его лицо, другой нанося удары куда попало. Вугар молча, выставив вперед руки, пытался заслониться. Этот его жест вызвал у Мархамат-ханум новый прилив ярости. — Я всю кожу сдеру с тебя этими ногтями! Труп твой растяну на полу! Не позволю, чтобы нога твоя ступала по земле! Не позволю!
Вугар не двигался с места, безмолвно перенося оскорбительную и бесстыдную ругань, проклятья.
— Что вы смотрите? Держите ее! — раздался чей-то задыхающийся возглас.
Это был Сохраб, он только что примчался в больницу. Услышав голос мужа, Мархамат-ханум разбушевалась еще больше.
— Уберите ее, чего вы ждете! — твердо повторил Сохраб. Какие-то люди в белых халатах, в немом изумлении наблюдавшие за разыгравшимся скандалом, словно очнулись. Два санитара схватили Мархамат-ханум за руки и отвели в сторону. Топая ногами, рыдая, во весь голос она кричала:
— Пустите! Не ваше дело! Пустите! Я должна сама расправиться с убийцей!
Легко вырвавшись из рук санитаров, она опять кинулась к Вугару. Но тут вмешался Гюнашли:
— Не смеши людей, отойди.
— Не вмешивайся! Ты не отец моему ребенку, ты враг его!
Гюнашли схватил жену за руку и оттащил.
— Отойди! — повторил он твердо.
Забыв про Вугара, Мархамат-ханум плача упрекала теперь мужа:
— Ты и сейчас ему на помощь пришел?! Он убил нашу дочь, а ты его защищаешь?!
Гюнашли, чтобы не нарушать приличия, не вступал в пререкания с потерявшей разум женой. Согнувшись от стыда и горя, он хотел подойти к телу дочери, но Мархамат-ханум преградила ему путь.
— Не смей! Нет у тебя права приближаться к ней! — пронзительно вопила она. — Не пущу!
Обычное спокойствие и выдержка покинули Гюнашли. Стиснув зубы, он грубо и резко отстранил Мархамат со своего пути. И в ту же секунду нестерпимая боль пронзила сердце, словно всадили в него острый кинжал. Все померкло вокруг, и он, покачиваясь, добрался до стены и прислонился к ней, прижимая руку к левой стороне груди.
Глава шестнадцатая
Сохраб Гюнашли не мог присутствовать на похоронах дочери. Там же, в больнице, врачи определили у него инфаркт, и две недели он пролежал между жизнью и смертью. Все самые тяжелые ночи Вугар провел возле его постели. Однажды, придя после работы в больницу, он увидел, что Гюнашли сидит, опершись спиной на подушки.
— Добрый вечер, профессор! — обрадовано воскликнул он. — Кажется, дела пошли на поправку?!
— Да, кажется, — печально улыбнулся Гюнашли. — На этот раз, видимо, удалось сбросить саван.
— Врачи не сомневаются в том, что вы поправитесь. Пройдет несколько дней, и я застану вас на ногах…
— Ах, врачи… — осунувшееся лицо Гюнашли помрачнело. — К сожалению, они понимают далеко не все! Человек сам себе главный врач. Никто, кроме него, не знает, какие рубцы оставили на сердце перенесенные страдания и волнения…
— Нельзя отчаиваться, профессор! Надежда и терпение лучшие друзья человека. Ведь это ваши слова…
— Надежды бывают разные, Вугар, одни основываются на реальности, другие на вымысле. Первые — неистощимый источник жизни, а вторые в народе называют утешением. Ну, а утешение, сам знаешь, что это такое.
Вугару очень хотелось рассеять мрачное настроение профессора.
— Утешение — тоже источник моральной силы, — сказал он. — В тяжелую минуту и от них немалая польза.
Гюнашли ответил не сразу.
— Все зависит и от человека, и от обстоятельств, — негромко сказал он.
