— Назначая вас на эту должность, сеньор И., я лишь награждаю вас за верную службу на благо нашего предприятия. Вы можете очень далеко пойти. Это становится ясно с первого взгляда, когда анализируешь ваше продвижение по служебной лестнице, особенно за последний год.

И. стоял перед сеньором У. Теперь у него уже не так сильно, как прежде, бурчало в животе. И все же, оказываясь лицом к лицу с начальством, он до сих пор чувствовал себя не в своей тарелке. Доказательством его волнения служило то, что ему никак не удавалось услышать мысли сеньора У. А может быть, этот человек вообще не думал?

— Огромное спасибо, сеньор У. Надеюсь, вы не обвините меня в ложной скромности, если я скажу вам, что просто всегда старался честно выполнять свои обязанности, — ответил И., радуясь тому, что за последние месяцы научился отвечать пустыми готовыми фразами. Мысленно он потирал руки: ему будет нетрудно покончить с этим болваном, перед которым он сейчас стоял, и через несколько месяцев (в крайнем случае, через год) сесть в кресло по другую сторону этого стола.

— Не будьте так самоуверенны, — сказал У., пристально глядя ему в глаза. — Вам будет гораздо труднее сделать это, чем вы предполагаете.

Сеньор Нонель пообедал в ливанском ресторане с человеком, которого считал своим лучшим другом. Они отпраздновали семидесятитрехлетие сеньора Нонеля. Он уже очень давно не обедал так плотно и не пил спиртного и пришел домой немного навеселе. Несмотря на это, он без особых усилий справился с дверью; по дороге домой, с того самого момента, когда, выйдя из ресторана, он почувствовал, что выпил лишнего, сеньор Нонель представлял себе, как он будет пытаться попасть ключом в замочную скважину: ему не раз доводилось видеть подобные сцены в фильмах. Праздничное настроение привело его в то состояние духа, когда человеку хочется пропустить еще одну рюмочку. Поэтому он отправился в комнату (служившую ему спальней и кабинетом одновременно) и вытащил из шкафчика, где когда-то хранился богатый выбор самых разных напитков, бутылку анисового ликера, единственную, которая еще оставалась на полке, после того как врач запретил ему употреблять алкоголь.

В бутылке не оказалось ни капли ликера. Сеньор Нонель уже давно подозревал, что Матильда к ней прикладывается. Правда, ему никогда раньше не доводилось вынимать из шкафчика совсем пустую бутылку; это случилось потому, подумал бедняга, что в последние несколько недель он, впервые за много десятилетий, совсем не притрагивался к бутылке, каких бы страданий это ему ни стоило. Сеньор Нонель моментально понял, как развивались события: Матильда отхлебывала из бутылки чуть-чуть сегодня, чуть-чуть завтра, думая, что в промежутке между двумя ее глоточками хозяин тоже пропускал рюмочку. Убежденная, что с каждой ее вылазкой уровень ликера в бутылке убывал лишь слегка, и не ведая того, что сеньор Нонель совсем перестал пить, она потихоньку в одиночку опорожнила бутылку.

Сеньор Нонель никогда не придавал никакого значения этим украденным глоточкам анисового ликера. Матильда служила в его доме уже сорок семь лет и всегда была на высоте. Однако в этот день хозяин почувствовал себя глубоко задетым. Если уж ему удалось, прилагая огромные усилия, не пить на протяжении недель, то он имел полное право потребовать по крайней мере того, чтобы, вернувшись домой после прекрасного обеда и желая выпить одну (одну-единственную) рюмочку, у него была возможность осуществить свое желание: выпить эту самую рюмочку.

Поговорить со служанкой об этом напрямую казалось ему не слишком достойным. Пожалуй, будет лучше застукать ее. В тот же самый вечер сеньор Нонель пошел в магазин и купил новую бутылку анисового ликера. Придя домой, он налил себе стопочку и сделал на этикетке, украшавшей горлышко бутылки, незаметную отметку, чтобы зафиксировать уровень жидкости и иметь возможность определять, когда и сколько пила плутовка. На протяжении дня, пока Матильда убиралась в его комнате (то застилая постель, то ставя на место книги, которые он просматривал накануне), сеньор Нонель не спускал с нее глаз.

Несмотря на то что ему не удалось поймать ее с поличным, на следующий день уровень жидкости в бутылке снизился. Следовательно, решил хозяин, Матильда боялась, наверное, совершать свои вылазки, пока он бодрствовал. Должно быть, она действовала по утрам, до десяти часов — в это время служанка раздергивала шторы, чтобы разбудить его. Итак, с этих пор сеньор Нонель просыпался раньше, чем Матильда, и исподтишка следил за ней. Но застать ее врасплох ему не удалось. Объяснений этому могло быть только два: или, сам того не замечая, он снова задремывал и не просыпался, пока служанка не раскрывала шторы, или она отпивала из бутылки в другое время. Так или иначе, каждое утро уровень ликера в бутылке снижался на палец. Это заставило его предположить, что, вероятно, Матильда совершала свой недостойный поступок перед тем, как лечь спать, а не поутру.

Через три недели сеньор Нонель чувствовал себя окончательно одураченным. Одержимый своей идеей, он не ложился спать, пока не удостоверялся в том, что Матильда уже давно заснула. Утром он вставал раньше, чем служанка, и целый день следил за шкафчиком. Когда Матильда подходила к нему под предлогом (теперь сеньору Нонелю было совершенно ясно, что речь шла именно о предлоге) вытереть пыль, он не спускал с нее глаз ни на минуту. Когда женщина прищелкивала языком (потому что поведение хозяина и его напряженное выражение лица казались ей признаком старческого слабоумия), сеньор Нонель видел в этом прищелкивании выражение досады: служанка чувствует, что за ней следят, и поэтому может приложиться к бутылке только исподтишка. По ночам хозяину снилось, что он обречен не только не пить, но и постоянно созерцать, как уровень ликера непрерывно понижается. От гнева, который вызывало в нем подобное издевательство, язва в его желудке все росла, и росла, пока наконец не становилась больше его самого. Во сне он умирал, так и не разрешив загадки, и из гроба, который был поставлен на его кровать, в пламени свечи наконец-то видел среди теней, как Матильда подходила к шкафчику, вытаскивала бутылку и прикладывалась к ней. Ярость охватывала его в этой части сна не потому, что при жизни он так и не смог застать служанку на месте преступления, а оттого, что, поймав ее с поличным после смерти, уже не мог ничего сказать или сделать.

Здоровье сеньора Нонеля с каждым днем ухудшалось. Теперь он уже проводил большую часть дня в постели, не имея сил подняться, и Матильде пришлось выполнять одновременно работу прислуги и сиделки. Хозяин между тем не сводил глаз с заветного шкафчика, и когда один раз в день поднимался с постели с большим трудом, чтобы проверить уровень анисового ликера в бутылке, то неизменно замечал, что жидкости стало меньше. Сеньор Нонель начал думать, что существовала некая прямая зависимость между уровнем жидкости в бутылке и отпущенной ему жизнью, хотя объяснить себе, почему и как это происходило, было трудно. Когда наконец ликера осталось только на самом донышке, сеньор Нонель пошел на решительный шаг: улучив момент, когда Матильда ушла на рынок, он подмешал яду в остаток анисовки. Бедняга уснул с улыбкой на губах, очень похожей на ту, которую на следующее утро увидела на его лице служанка, когда нашла его мертвым.

Все называли его по фамилии — Мурель. Со школьной скамьи он всегда был для всех Мурелем. В университете, когда у остальных ребят из группы уже сложились такие дружеские отношения, которые предполагают употребление имен, все продолжали называть его Мурелем. В конторе судоходной компании, где он работал, все другие были Жузепами, Жуанами и Мариями, а он оставался Мурелем. Вплоть до того, что Баби звала его по фамилии даже в самые интимные моменты их свиданий, вонзая ногти ему в спину.

И если вы подумали, что он отличался резким характером или много о себе воображал, то вы глубоко ошибаетесь. Совсем наоборот: он был любезным и дружелюбным человеком. Баби не могла поверить своему счастью, особенно потому, что за последние четыре года она пережила целую серию романов с молодыми людьми, склонными к депрессии, из тех, которые целый день ищут, кому бы поплакаться в жилетку.