— Ты меня совсем сбила с толку.

— Прости, пожалуйста.

— Я знаю только, что люблю тебя, а ты меня сводишь с ума своими вопросами. Я ими сыт по горло.

— Наверное, это потому, что ты меня не любишь.

Эта юная девушка так прекрасна, что, увидев ее, Пигмалион сразу решает создать ее статую. Он приводит ее в свою студию и проводит много часов (сначала набрасывая эскизы карандашом, потом рисуя ее портрет маслом), прежде чем сделать первую глиняную скульптуру. В отличие от персонажа известного фильма девушка образованна и говорит на вполне литературном языке. К тому моменту, когда мастер заканчивает свою работу, они уже влюблены друг в друга.

В постели Пигмалион обнаруживает, что его подруга столь же прекрасна и воспитанна, сколь неопытна. Осознавая свою роль в этой истории, он учит ее всему, что знает сам, и поражается той легкости, с которой девушка усваивает его уроки. Наконец она превращается в великолепную любовницу, сознающую свою силу, то есть как раз в такую, о какой он всегда мечтал. Девушка следует любой игре, какую он только ей ни предлагает, пока не наступает момент, когда его привычный репертуар оказывается исчерпанным. Движимый готовностью девушки отвечать на любой его призыв, он роется в мешке фантазий, которые никогда раньше не осуществлял на практике. И наступает день, когда не только он дает ей идеи, — они вместе восходят по ступеням наслаждений. Сейчас девушка сидит у его ног с открытым ртом и блестящими глазами. Пигмалион собирает ложкой с ее лица смесь своей спермы и ее слез, которая течет по ее щекам, и кормит ею подругу, как ребенка. С восхищением и тревогой скульптор смотрит, как девушка облизывает ложку. Что еще он может ей предложить? Она умоляет его делать с ней все, что ему только будет угодно.

— Стоит тебе только пожелать, и я пойду на улицу; если хочешь, я буду приводить мужчин сюда, чтобы ты смотрел, как они меня трахают. Назови меня шлюхой, ты сам сделал меня такой.

Это чистая правда. Пигмалион знает, что, стоит ему приказать, и она пойдет на панель. Однако ему ясно и другое: даже если он не отдаст ей этого приказа, девушка все равно поступит так. Стоит только взглянуть на нее. Любой человек, который заглянул бы ей в глаза, увидел бы в них вулкан похоти. Она не только никогда в жизни не отвергнет ни одного предложения, но и воспользуется первой же возможностью изменить ему, чтобы испытать наслаждение измены, предавая того, кто был ее учителем. А что, если она уже изменила ему и, зная, что ему хотелось бы узнать об этом и выслушать ее подробный рассказ, нарочно молчит из-за своей извращенности? Его сводит с ума мысль о том, что какой-то другой мужчина может трахать ее не у него на виду, что будет лишен этого зрелища. Пигмалион смотрит на нее с яростью и страстью, потом отбрасывает ложку и встает. Когда он оборачивается к девушке, его сердце бешено колотится. В порыве негодования он собирает те немногие вещи своей подруги, которые она держит в студии (расческу, сережки, губную помаду и книжку), засовывает все это в сумку, хватает девушку за руку, запихивает сумку ей под мышку, выталкивает ее за порог и с грохотом закрывает дверь.

— Шлюха!

Муж и жена любуются силуэтом башни. Ее сердце наполняется особой нежностью, и она обнимает супруга:

— Я так мечтала об этой поездке…

Они целуются. Муж гладит ее волосы. Их взоры снова устремляются к башне.

— В котором часу нам надо быть во Флоренции? — спрашивает женщина.

— К вечеру. Ты уже проголодалась? Возьмем такси и поедем обедать в какой-нибудь ресторан поблизости?

— Хорошо. Но сначала поднимемся на башню.

— На башню? Об этом не может быть и речи.

— Как это — не может быть и речи? Что же это получается: мы приехали в Пизу и уедем, так и не поднявшись на башню?

— Именно так. Я, по крайней мере, туда лезть не стану.

— Но почему?

— Место это ненадежное. Мне бы вовсе не хотелось, чтобы башня обрушилась как раз в тот момент, когда мы отправимся туда на экскурсию.

— С чего бы ей вдруг упасть? Она уже много веков так держится. Неужели ты думаешь, что она специально дожидается нас, чтобы рухнуть?

— Она действительно много веков падает. Но на самом деле никогда раньше не наклонялась так сильно. С каждым днем она кренится все больше и когда-нибудь обязательно упадет. И все скажут: «Надо же, это случилось именно сегодня, кто бы мог это предвидеть?» Но мне вовсе не улыбается оказаться внутри в тот момент, когда это произойдет.

— Ты разве не знаешь, что башня была закрыта много лет, пока наконец не стало ясно, что ничего страшного нет, пока целый комитет геологов, архитекторов и невесть каких еще специалистов не решил, что она не представляет собой опасности?

— Вот именно: раз она столько лет простояла закрытой, значит, тут опасно. Когда башня рухнет, тогда уже опасности не будет, потому что никто не сможет больше на нее подняться. Кроме того, они только опоясали башню стальными ободьями, закрепили на бетонной платформе и сделали свинцовый противовес. Но заметь, одновременно туда могут подниматься только небольшие группы, и количество людей в них ограниченно, а это означает, что ничего они не исправили.

— Неправда. Это лишь подтверждает, что были приняты необходимые меры предосторожности. Теперь ничего страшного случиться не может.

— Вовсе нет. Именно сейчас шансов, что башня рухнет, больше, чем раньше. По прошествии веков эта конструкция постепенно обрела некое равновесие. А сейчас со всеми этими ободьями и прочими фокусами башню лишили даже ее собственной относительной устойчивости. Именно сейчас она и может рухнуть. В любую минуту.

— У меня нет слов. Ты правда не хочешь подняться на башню? Мы добрались до Пизы, и ты не поднимешься со мной наверх?

— Это совершенно неоправданный риск.

— Все в этой жизни неоправданный риск: летать на самолете, ездить на машине, курить. Даже в собственном доме ты не защищен. Например, соседка с нижнего этажа может плохо закрыть газ, а кто-то чиркнет спичкой, и все здание взлетит на воздух.

— Уж если ты пристанешь, то не отстанешь ни за что.

— Я все равно пойду. Если хочешь, можешь подождать меня здесь.

Дует яростный ветер. Конец платка, который завязан на шее женщины, облепляет ей лицо. Она отбрасывает ткань рукой и смотрит на мужа, поджав губы. Тот понимает, что его отказ станет первой трещиной в той стене, которую они вместе строили годами. Муж готов на все, лишь бы только уберечь стену от трещин, и потому соглашается.

— Ладно, пошли, — говорит он.

Женщина улыбается и обнимает его за талию; они идут к башне и начинают подниматься вверх. Ей не хватает времени даже на то, чтобы оценить это доказательство его любви.

Каждый раз, когда здравомыслящая женщина ложится в постель с новым любовником, она сообщает своему постоянному поклоннику, что поступила так вовсе не из-за внезапного приступа похоти, а потому что влюбилась в этого человека. И дело совсем не в том, что она чувствует себя виноватой (женщина и ее постоянный кавалер с самого начала заключили совершенно определенный договор, предполагающий некоторую гибкость отношений в этой области); просто ей кажется, что ее совесть остается незапятнанной, если, ложась в постель с кем-нибудь, она делает это из любви. А вот когда ее хахаль заводит роман на стороне, женщина считает, что им движет только похоть, и это ее раздражает. И не считайте, пожалуйста, ее ревнивицей. Вовсе нет. Она вообще не ревнива. Просто-напросто ей неприятно, что ее поклонник настолько вульгарен и его так увлекает плотская страсть. А вот он-то как раз ревнует ее, когда узнает, что она переспала с очередным любовником. Но эту ревность можно понять: она ведь влюбляется в этих мужчин. А когда человек, с которым ты заключил договор о совместной жизни (каким бы гибким он ни был), увлекается кем-нибудь еще, то ревность вполне уместна.