Вильгельм Телль-младший в этом смысле совершенно согласен со своим отцом: тот, кто примет подобный вызов, заслуживает уважения (хотя и не удостоится звания героя). Ведь он идет на ничем не оправданный риск. На самом деле сын принимает вызов только для того, чтобы доказать отцу, что все те шутки, которые он отпускает в адрес родителя, не более чем просто шутки. Он задает свои вопросы, зная, что причиняет Вальтеру боль, только потому, что хочет чувствовать себя взрослым и независимым от него и от всего этого мира национальных героев. Однако в самой глубине души — разве не хотелось бы ему тоже приобщиться к миру героев? Чтобы принять предложение отца, требуется еще большая отвага. В один миг он превзойдет обоих предков, потому что никто не узнает о его смелом поступке, который он совершает бескорыстно. Стоит ему принять вызов, и он станет взрослым. Мальчишка бежит на кухню, хватает яблоко, возвращается в сад, отмеряет восемьдесят шагов до дерева, прислоняется к стволу и кладет себе на голову яблоко, пока его отец натягивает тетиву.

Однажды утром насекомое, пережив последнюю линьку, обнаружило, что превратилось из нимфы в толстого юношу. Лежа на неожиданно мягкой и незащищенной спине, бывший таракан мог, приподняв голову, увидеть свой бледный и вздутый живот. Количество конечностей резко сократилось, и те немногие, которые он у себя ощущал (позднее бедняга насчитал четыре штуки), были болезненно мясистыми и такими толстыми и тяжелыми, что двигать ими оказалось практически невозможно.

Что с ним случилось? Комната казалась ему теперь совсем маленькой, а знакомый запах плесени стал менее насыщенным. На стене он увидел зажимы для подвешивания швабры и половой щетки. В углу — два ведра. У противоположной стены стоял стеллаж с сумками, коробками, банками и пылесосом, к которому была прислонена гладильная доска. Какими маленькими казались ему теперь эти предметы, которые раньше он с трудом мог охватить взглядом. Он повернул голову. Ему захотелось лечь на правый бок, но его огромное тело оказалось таким тяжелым, что он не справился с этой задачей. Вторая попытка, третья… Наконец, выбившись из сил, бедняга решил отдохнуть.

Однако вскоре несчастный снова открыл глаза в волнении. А как же его семья? Он повернул голову налево и увидел их на неопределенном расстоянии: они замерли, рассматривая его с удивлением и страхом. Ему было неприятно пугать родственников; если бы он мог, то попросил бы у них прощения за все те неудобства, которые доставлял им. Все его жалкие попытки приблизиться к ним закончились неудачей. Особенно трудно оказалось ползти на спине. Инстинкт подсказывал ему, что, возможно, перевернувшись на живот, он смог бы двигаться лучше, хотя, располагая только четырьмя конечностями (да к тому же такими неуклюжими), бедняга не представлял себе, как ему удастся перемещаться. К счастью, до него не доносилось никакого шума, который бы мог навести его на мысль о присутствии в доме человеческих существ. В комнате были дверь и окно. Слышался стук дождевых капель по оцинкованному подоконнику. Он заколебался, в какую сторону ему двигаться — к окну или к двери, но затем решил приблизиться к окну, потому что по пейзажу можно было с точностью определить свое местоположение, хотя он и не знал точно, зачем ему могло понадобиться определить свое местоположение. Собрав все свои силы, бедняга сделал попытку перевернуться. И сил у него было предостаточно, но выяснилось, что он не умеет направить их в нужное русло, отчего все его движения казались нескладными, неуклюжими и не скоординированными между собой. Как только он научится управлять своими конечностями, дела пойдут на лад и он сможет воссоединиться со своими родственниками. Неожиданно для себя он осознал, что мыслит, и сей очевидный факт заставил его задаться вопросом, обладал ли он этой способностью раньше. Ему казалось, что он мыслил и до этого дня, но по сравнению с его новыми мыслями предыдущие казались ему очень незначительными.

После многочисленных неудачных попыток ему наконец удалось положить правую руку на пол по другую сторону от туловища и таким образом перенести центр тяжести на левую сторону. Сделав заключительное усилие, он перевернулся и плюхнулся ничком. Родственники поспешили отбежать подальше и остановились на почтительном расстоянии, боясь, как бы великан не раздавил их, сделав следующее резкое движение. Ему стало жалко свою семью, и он замер, прижавшись левой щекой к полу. Родня приблизилась на расстояние нескольких миллиметров от его глаз. Он увидел, как двигались их усики, как сжимались в недоверчивой гримасе их челюсти, и почувствовал страх потерять своих близких. А что, если они от него отрекутся? Словно услышав его мысли, мать погладила своими усиками его ресницы. Конечно, — подумал бедняга, — это единственная часть моего тела, которая кажется ей знакомой. Растроганный этой лаской (слеза скатилась по его щеке и превратилась в большую лужу у ног его сестры), он захотел ответить на нее и попытался сделать движение правой рукой. Она поднялась в воздух, но затем, не подчинившись ему, тяжело упала на пол, отчего все родственники пустились наутек и нашли себе укрытие за бутылкой ополаскивателя для белья. Отец осторожно выглядывал оттуда. У гиганта не было сомнений: родственники отдавали себе отчет в том, что он не хотел причинить им зла и что все эти опасные движения являлись лишь следствием его неумения управлять своим чудовищно огромным телом. Его уверенность сразу же получила подтверждение: родственники снова приблизились к нему. Какими крошечными они теперь ему казались! Крошечными и (ему было нелегко в этом себе признаться) далекими — словно с этой минуты их жизни должны были разойтись навсегда и бесповоротно. Ему хотелось попросить их не покидать его, подождать немного, пока он не сможет присоединиться к ним, но бедняга не знал, как это сделать. Как бы было хорошо нежно погладить их усики, зная, что ласка не причинит им вреда, но, как он уже успел убедиться раньше, его неловкие движения несли в себе совершенно очевидную для них опасность. Он пополз на животе в направлении окна, потихоньку, помогая себе своими конечностями, пересек комнату (все семейство наблюдало за его передвижениями) и добрался до стены. Однако окно было очень высоко, и великан не знал, как до него добраться. Ему стало жаль своего прежнего тела — маленького, ловкого, жесткого и снабженного большим количеством ног, с помощью которых он передвигался так сноровисто и быстро — и из глаз его снова покатились слезы, на сей раз от бессилия.

Несколько минут ушло у него на то, чтобы научиться пользоваться своими конечностями, координировать движения рук и прилагать необходимые для этого усилия. Он понял, как двигать пальцами, и схватился ими за подоконник. Минут через сорок ему наконец удалось поднять свое туловище, и это показалось ему большой победой. Теперь он сидел, согнув ноги, прижимаясь левым плечом к участку стены под самым подоконником. Родственники наблюдали за ним из угла, в их взглядах ему виделись и восхищение, и ужас. Наконец он встал на колени и, опираясь руками о подоконник, чтобы не упасть, посмотрел в окно. По другую сторону улицы четко вырисовывалась часть дома напротив — это было очень длинное темное здание с симметрично расположенными окнами, которые скрашивали однообразие фасада. Дождь еще не кончился, но сейчас падали только редкие крупные капли, каждая из которых была видна в отдельности. Благодаря последнему усилию ему удалось подняться на ноги и встать в полный рост. Вертикальное положение показалось ему одновременно и необычайно интересным, и неудобным. Голова у него пошла кругом, он прислонился к стене, чтобы не упасть, и тут его ноги стали ватными, и ему пришлось снова опуститься на пол. Он опять встал на колени и в этом положении стал двигаться к двери, которая была приоткрыта. Ему захотелось распахнуть ее настежь, но от удара (определять необходимое для каждого действия усилие оказалось делом весьма непростым) створка стукнулась о стену, отскочила от нее и чуть не захлопнулась совсем. Он повторил свое движение, стараясь действовать не так резко, как в первый раз, и, открыв дверь, двинулся по коридору, не вставая с колен.