Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

50. СТРОИТЕЛЬСТВО

Оно идет тяжелыми шагами
И медленно обходит города.
От грузных ног
Следов большие ямы,
И в ямах собирается вода.
А мы уселись на его спине
И каменной походкой управляем.
Оно замрет на миг
В коротком сне,
Тогда и мы немного засыпаем.
Случается:
Бредет проселком прямо,
Стена встречается наперекор пути,
В стену упрется
И мычит упрямо
Однообразное, тяжелое: пусти!
Здесь путь закрыт,
Здесь заперты дороги,
Здесь надобно искать
Окольный путь.
Товарищи!
Попробуем немного
Каменную шею повернуть…
Оно идет тяжелыми шагами
И медленно обходит города.
От грузных ног
Следов большие ямы,
И в ямах собирается вода…
Мы за работой тяжкою не дремлем,
Нам каждая минута дорога,
Чтоб выравняла сморщенную землю
Строительства
Упрямая
Нога.
1926

51. ПЕСНЯ УГЛЕКОПОВ

Ты ответь мне, моя земля,
Кто хозяин и уголь чей?
Мы кидаем куски угля
На лохмотья твоих ночей.
Нас к земле привязала мгла,
Оглушила нас тишина,
И бессонница обняла,
Словно преданная жена…
Нынче песню одну с утра
Мы выстукиваем киркой.
Ах, ни разу еще, мой брат,
Ты не слышал песни такой!
Брат мой, вслушайся в эту боль
Злого голоса моего:
— Жил на свете один король,
И министры вокруг него.
Солнце, вставшее на заре,
Освещало весь день подряд
Королевский его дворец
И министров его парад.
Под землею на две версты
Мы подземной ночи живем,
Мы взрываем ее пласты,
Именуемые углем.
Пой, кирка моя, пой, стучи!..
Ночь раскинулась широко,
И поди разбери в ночи:
Кто король и кто углекоп!
Чья ты будешь теперь, земля?
Кто хозяин и уголь чей?
Мы кидаем куски угля
На лохмотья больших ночей!
Ну-ка, братцы, давай споем
Песню радостную одну,
Чтоб засы́пать нашим углем
Королевскую седину!
1926

52. КЛОПЫ

Халтура меня догоняла во сне,
Хвостом зацепив одеяло,
И путь мой от крови краснел и краснел,
И сердце от бега дрожало.
Луна закатилась и стало темней,
Когда я очнулся и тотчас
Увидел: на смятой постели моей
Чернеет клопов многоточье.
Сурово и ровно я поднял сапог:
Расправа должна быть короткой,—
Как вдруг услыхал молодой голосок,
Идущий из маленькой глотки:
— Светлов! Успокойся! Нет счастья в крови,
И казни жестокой не надо!
Великую милость сегодня яви
Клопиному нашему стаду!
Ах, будь снисходительным и пожалей
Несчастную горсть насекомых,
Которые трижды добрей и скромней
Твоих плутоватых знакомых!..
Стенанья умолкли, и голос утих,
Но гнев мой почувствовал волю:
— Имейте в виду, о знакомых моих
Я так говорить не позволю!
Мой голос был громок, сапог так велик,
И клоп задрожал от волненья:
— Прости! Я высказывать прямо привык
Свое беспартийное мненье.
Я часто с тобою хожу по Москве,
И, как поэта любого,
Каждой редакции грубая дверь
Меня прищемить готова.
Однажды, когда ты халтуру творил,
Валяясь на старой перине,
Я влез на высокие брюки твои
И замер… на левой штанине.
Ты встал наконец-то (штаны натянуть
Работа не больше минуты),
Потом причесался и двинулся в путь
(Мы двинулись оба как будто).
Твой нос удручающе низко висел,
И скулы настолько торчали,
Что рядом с тобой Дон-Кихота бы все
За нэпмана принимали…
Ты быстро шагаешь. Москва пред тобой
Осенними тучами дышит.
Но вот и редакция. Наперебой
Поэты читают и пишут.
Что, дескать, кто умер, заменим того,
Напрасно, мол, тучи нависли,
Что близко рабочее торжество…
Какие богатые мысли!
Оставив невыгодность прочих дорог,
На светлом пути коммунизма
Они получают копейку за вздох
И рубль за строку оптимизма…
Пробившись сквозь дебри поэтов, вдвоем
Мы перед редактором стынем.
Ты сразу: «Стихотворенье мое
Годится к восьмой годовщине».
Но сзади тебя оборвали тотчас:
«Куда вы! Стихи наши лучше!
Они приготавливаются у нас
На всякий торжественный случай.
Красная Армия за восемь лет
Нагнала на нас вдохновенье…
Да здравствует Либкнехт, и Губпрофсовет,
И прочие учрежденья!
Да здравствует это, да здравствует то!..»
И, поражен беспорядком,
Ты начал укутываться в пальто,
Меня задевая подкладкой.
Я всполз на рукав пиджака твоего
И слышал, как сердце стучало…
Поверь: никогда ни одно существо
Так близко к тебе не стояло.
Когда я опять перешел на кровать,
Мне стало отчаянно скверно,
И начал я тонко и часто чихать,
Но ты не расслышал, наверно.
Мои сотоварищи — те же клопы —
На нас со слезами смотрели:
Пускай они меньше тебя и слабы —
Им лучше живется в постели.
Пусть ночь наша будет темна и слепа,
Но всё же — клянусь головою —
История наша не знает клопа,
Покончившего с собою.
1926
23
{"b":"260697","o":1}