«Вот уж он удивится, когда меня снова увидит», — подумала она.

Ему надо что-то решить.

Ему приходится защищаться.

Сейчас — не тот случай, когда можно сидеть и ждать. И дождаться, что будет слишком поздно. Потом уже сделанного не воротишь и ничего не исправишь. А кто знает, каких дров Дина может наломать. Не угадаешь наперед, что она выкинет.

Устроившись на старом темно-зеленом диване, Питер наблюдал за Кимберли, которая играла в игрушки на полу.

Если с ней что-нибудь случится, он себе не простит.

Он просто не сможет жить.

— Эй, ты!

Он оглянулся на оклик. Джулианна стояла в дверном проеме, ведущем в кухню. Она вытирала руки кухонным полотенцем, и на запястье у нее позванивал браслет — как всегда было и как неизменно должно быть.

— Предполагается, что ты счастлив, доволен и рад, — сказала жена. — Все закончилось.

Если бы это было так! Питер поднялся с дивана и прошел за ней в кухню, Джулианна сняла с вешалки пальто.

— Куда ты? — удивился он.

— На обед у нас кое-что вкусненькое, а к этому делу нужно хорошее вино. Две бутылки. Мы будем кое-что праздновать.

— Давай я схожу, — предложил Питер, не желая, чтобы она выходила из дома. Не сегодня.

— Ты уверен?

— Уверен, — он нежно поцеловал ее на прощание.

Сочок не испытывала к Раулю ненависти.

Те, кто приходил к ним в квартиру, могли думать что хотели, однако ненависти в ее душе не было.

В сущности, она по-своему Рауля любила. Он обращался с ней хорошо, смешил. Покупал красивую одежду. Водил в рестораны. Как-то раз он даже возил ее в Пуэрто-Рико. Он называл это рабочим отпуском, но Сочку все равно там понравилось. Обслуживать клиентов в Пуэрто-Рико было куда приятней, чем в нью-йоркских гостиницах.

Перейдя авеню Д, Сочок достала ключи, крепко зажала в кулачке. В случае чего пригодятся как оружие. Впрочем, вряд ли кто к ней пристанет. Имя Рауля в этой округе имеет достаточный вес, чтобы она чувствовала себя в безопасности даже на самых сомнительных бульварах.

Дверь закрывалась на два замка, которые нужно было запирать поворотом ключа, и еще один, который защелкивался сам. Вставив ключ в первую замочную скважину, Сочок хотела повернуть его против часовой стрелки — однако ключ не поворачивался, словно замок не был заперт. Она не придала этому значения, однако и второй замок оказался открыт.

— Рауль становится забывчив, — пробормотала Сочок с осуждением и прибавила ругательство-другое на своем родном языке.

Ладно хоть третий замок сам защелкнулся — а то бы дверь осталась вообще нараспашку.

Сочок вошла в квартиру. Улица была тиха и пустынна, и запираемые изнутри замки лязгнули непривычно громко. А в остальном все было очень спокойно: ни завывания полицейских сирен, ни плача младенца где-то на четвертом этаже, ни лая собак, ни бормотания телевизора. Машин, и тех не видно; даже туристы, которые обычно пытались найти местечко для парковки в нескольких кварталах на восток от модных ресторанов, — даже они куда-то все подевались.

Мир был тих и недвижен, как экран монитора, на котором Питер не набрал ни строчки.

Пока не раздался страшный крик Сочка.

Проходы были такие длинные, стеллажи с товаром — такие высокие. Всюду, насколько видит глаз, — темное стекло бутылок. Они разделены по странам: чисто урок географии. Белые вина, разумеется, стоят отдельно от красных. Сегрегация. Каждый цвет — в своем собственном гетто.

Питер остановился перед Австралией. Джулианна любит австралийские вина. Он великолепно это помнил. Однако не мог взять ни бутылки — так сильно дрожали руки. И похоже было, что дрожат они уже очень давно.

Он огляделся: проход между стеллажей был пуст, ни одного покупателя.

Под силу ли Дине отыскать его здесь?

Может ли быть, что она как раз сейчас за ним наблюдает?

Или она кинулась к нему домой, зная, что его жена и дочка остались в квартире одни?

Его мобильник зазвонил, когда Питер вышел из магазина с плотным бумажным мешком, в который были упакованы две бутылки.

— Алло, — сказал он.

— Питер, мне надоело играть в эти игры.

— Мне тоже, — ответил он и прервал связь. Он услышал достаточно.

Убрав телефон, Питер направился не домой, а к ближайшей станции подземки. Он намеревался ехать на поезде номер 6 до «Пятьдесят Девятой стрит» — станции, где жил Майк Левин.

Питер всю жизнь ездил обычным поездом.

А экспрессом — никогда.

Рауль сидел в луже собственной крови возле широченной кровати. Дорогой персидский ковер стал темно-красный, мокрый, и орнамент из цветов и листьев был безнадежно испорчен кровью его владельца.

Руки Рауля были заведены за его безмозглую голову и наручниками прикованы к фигурной ножке кровати. В груди была одна-единственная колотая рана. Громила умер от потери крови: удар нанесли не в сердце, а рядом, чтобы смерть не была мгновенной, но наступала бы медленно, долго.

Рауль имел возможность видеть, как умирает.

Однако в свои последние минуты он был не один.

Детектив Пола Росси смотрела, как судмедэксперт приподнял пропитанную кровью рубашку убитого. Рана была маленькая, аккуратная.

— Знакомо? — спросил он.

— Джеффри Холливелл? — отозвалась детектив.

Эксперт согласно кивнул, и Росси прошла в гостиную, где на роскошном кожаном диване съежилась Сочок, дрожа и плача. Росси присела на корточки перед безутешной девушкой, оказавшись с ней лицом к лицу:

— Сколько времени ты отсутствовала?

Сочок лишь пожала плечами, не удостоив Росси даже взглядом. Иного ответа детектив не дождалась.

— Как долго? — повторила она свой вопрос.

— А то я будто чертовы часы ношу? — На сей раз Сочок подняла голову: испуганное лицо казалось совсем детским, несмотря на ее враждебность.

Росси смотрела на нее, пока Сочок не сдалась. Смягчилась, насколько смогла, и ответила по существу:

— Не знаю. — Она выплюнула эти слова детективу в лицо, давясь отвращением, горечью прошлых воспоминаний. Полицейских она терпеть не могла. Никто из них ни разу пальцем не шевельнул, чтобы защитить ее, когда она была маленькой. И ее мать они тоже не защитили. — Ну вроде… — Сочок пыталась сообразить, сколько же времени в самом деле прошло от ее ухода до возвращения. Нелегкое дело — соображать, когда нервничаешь. — Может, часа три.

— Так, ясно. Не знаешь ли ты, кто мог желать смерти мистеру Сантьяго?

Сочок закусила нижнюю губу и потрясла головой: дескать, понятия не имею кто. «Он мертв, — подумала она. — Он совсем умер!»

— Рауля все любили, — проговорила девушка, задаваясь вопросом, кто же теперь о ней позаботится.

Раздался пронзительный скрип несмазанного колеса, Сочок и Росси обе повернулись к двери в спальню. Оттуда на каталке вывозили труп Рауля.

— Нет, — возразила детектив, — не все.

— Катись к черту! — рявкнул он и хотел захлопнуть дверь у Питера перед носом.

Тот успел поймать ее и распахнуть с силой, удивившей обоих. Питер вломился в квартиру, не дав себе труда спросить разрешения. Раз у него отняли так много, то и он возьмет, что ему нужно. А ему надо поговорить — и поговорить не откладывая.

— Майк, помоги мне, — произнес он, пытаясь говорить спокойно, не показать того, что кипит у него внутри. Пытаясь забыть о ней — если о ней вообще можно забыть! — хоть на минуту.

— Я уже сказал, что мне осточертело играть в эти игры.

— Да не я же в чертовы игры играю! — вскричал Питер.

— Ты уверен, что вошел в тот самый дом? — спросил Майк.

Питер стоял перед раздвижной стеклянной дверью, что вела на балкон. Он смотрел на силуэты домов на фоне ясного неба и почему-то размышлял о Рождестве, чулках, в которые кладут детям подарки, и о подарках под елкой. Без них Рождество — не Рождество.