— Здравствуйте, миссис Вотерс, — очень вежливо поздоровался Питер, постаравшись скрыть досаду от того, что его видят вместе с Диной, — как поживаете?

Она бросила на него сердитый взгляд — как будто он сумасшедший, или словно он грязен и давно не мылся, или будто она прочла в его глазах, как сильно он провинился перед женой. Какое право он имеет называть ее вслух по имени?

Тяжело шагая по ступеням, цепляясь за перила, чтобы не упасть, миссис Вотерс прошла мимо со всей поспешностью, на какую была способна, и заковыляла прочь, прихрамывая на левую ногу и сильно раскачиваясь. Ее белые ортопедические туфли шаркали по тротуару, как мокрые губки.

Питер выждал, пока миссис Вотерс отойдет подальше — она целую вечность удалялась старческими мелкими шажками, — и наконец спросил:

— За что ты хочешь извиниться?

Дина ответила не сразу — сначала пристально вгляделась в его лицо и лишь затем пояснила:

— За то, что слишком напористо тебе навязывалась.

— Да, это было неправильно.

Эти слова Питер твердил себе с той минуты, когда захлопнул дверь гостиницы в Мэдисоне. Да только чувство вины не исчезало. Оно было крепко-накрепко приварено к нему — и никуда не могло уже деться.

— Я теперь понимаю. Но, — Дина повела плечами и понизила голос, отчего стала похожа на пятнадцатилетнюю Анжелу, которая о чем-то сговаривается с подружкой, — давай притворимся, будто ничего этого не было.

— Ты неуемна, Дина.

— Никаких сожалений, ты помнишь? Если видишь то, что тебе нравится, бери.

— Ты желаешь поступать как Анжела?

— Это книга, по которой я живу, — заявила Дина.

— Мысль пугающая, но… — Питер покачал головой, размышляя: неужели оно все так просто закончится? Впрочем, разве у него есть выбор? — Извинение принято.

— Отлично, — Дина просияла. — И знай, пожалуйста, что если однажды ты передумаешь…

— Насчет чего бы это? — перебил он, не желая понимать ее слова, всерьез обиженный ее настойчивостью.

Она отлично знала, что он понял.

— Так, ерунда, не обращай внимания. Мне нужно прочитать твою книгу.

— А мне нужно закончить правку.

Дина привстала на цыпочки и поцеловала его в щеку — довольно-таки долгим поцелуем.

Питер надеялся, что она таким образом попрощалась.

Поймав его взгляд, Дина залилась краской.

— Черт! — прошептала она, отстранилась — словно вырвалась из объятий, хотя Питер и не думал ее обнимать, — и поспешила прочь. — Я позвоню, когда закончу, — крикнула она, обернувшись на ходу. — Скажу, на верном ли ты пути.

Питер прощально махнул рукой и остался стоять, глядя ей вслед. В мозгу билась одна-единственная мысль: «Как жаль, что она уже уходит».

Джулианна спешила на работу, тащила за собой дочку. «По крайней мере хоть сегодня Кимберли без „сыра“ на голове», — мысленно отметил Питер, прихлебывая из кружки кофе.

— Пока, папа, — звонко попрощалась Кимберли.

— До встречи, Тыковка, — отозвался он.

Джулианна крепко поцеловала мужа в губы, сжав его лицо обеими руками.

— Кое-кому не мешает побриться, — заметила она. Прошло уже несколько дней, как Питер возвратился из Мэдисона. Однако он работал — а во время работы все прочее отступало на второй план. Жизнь останавливалась. Если бы не Джулианна, он, вероятно, даже душ бы не принимал и питался бы кое-как. Пил бы кофе да стучал на клавиатуре, а к ночи глотал бы сильное снотворное, чтобы погасить действие кофеина.

— Давай так договоримся, — произнес он полушутливо, — я побреюсь, если и ты побреешься.

Джулианна удивилась, затем на ее лице расцвела соблазнительная улыбка, когда она прикинула, что это воистину взаимовыгодное предложение.

— По рукам! — сказала она, вновь поцеловав мужа, и прошептала: — И что такое сыплют в воду в Мэдисоне?

— Там есть фабрика по производству «Виагры», — отшутился Питер. — Отходы сбрасывают в месте городского водозабора.

— Все, мы побежали, — сказала Джулианна, беря Кимберли за руку.

Сначала — горячая вода. Чтобы размягчить щетину, чтобы не так было больно, когда скребешь бритвой по коже. Не мазохист же Питер, в самом деле. Как ни старался, он не сумел освоиться с электробритвой. Что бы там ни твердила реклама, а бритье электрической жужжалкой — не настоящее бритье. Бритвенный станок — вот то, что надо, если хочешь получить настоящее ощущение.

Питер выдавил на ладонь здоровенный шмат геля для бритья, который тут же начал светлеть и делаться менее прозрачным — еще и на лицо не успели его нанести. Не без удовольствия вдыхая сильный запах ментола, Питер принялся круговыми движениями растирать гель по щекам, подбородку, по верхней губе, по шее, строго соблюдая раз и навсегда установленный порядок действий.

Затем он подержал тройное лезвие под струей горячей воды — из крана хлестал почти кипяток, обвариться можно, если сунешь руку. Даже зеркало запотело от возмущения. Теоретически, сильно нагретое лезвие должно растворять щетину, резать ее, как горячий нож — масло.

В теории — да.

Бритвенный станок начал путешествие у правого уха — вверх, против направления роста волосков. Затем вниз, вбок, чуть вперед, к носу. Точь-в-точь поездка по проселочной дороге среди холмов. Причем за каждым поворотом ожидает какая-нибудь неприятность — олень ли выбежит на дорогу, дождь ли вдарит, а то вдруг вывернет грузовик — да прямиком на тебя…

Когда брил подбородок, Питер порезался. Кровь смешалась с пеной, от чего цвет ее стал гораздо светлее обычного, но даже в запотевшем зеркале было видно розовое пятно.

Внезапно задрожали руки. Стало больно дышать. Питер выронил бритву, она ударилась о кафель на полу, насадка с лезвием отвалилась. Он схватился за края раковины, словно мир вокруг складывался и рушился на него, как будто пол под ногами уже проседал, и Питер отчаянно напрягал мускулы, чтобы удержать это все, не дать развалиться на части.

Вот что значило — вспомнить.

Здесь повсюду был стойкий запах мусора и блевотины. Возможно, Питеру следовало задуматься о том, что это — предупреждение.

Он вышел на охоту за информацией. Занялся исследованием для будущего романа, как он называл это дело. Но сейчас вдруг задался вопросом: быть может, он все равно собирал бы сведения, независимо от книги, даже если бы не собирался ее писать? Вкус чуждого ему мира, который в ходе «исследования» открывался по-настоящему, а не намеками в Интернете, оказался неодолимо влекущим. Стоило начать, и Питер уже не мог совладать с любопытством.

На плече висела курьерская сумка — новехонькая, из буйволовой кожи: такая сумка могла принадлежать только жителю центральных районов города, и вид ее громко заявлял, что Питер больше не работает с девяти до пяти. Он без труда нашел адрес, который дал Джеффри Холливелл. Третья стрит, неподалеку от авеню Д. В Алфабет-Сити далеко на восток не уйдешь.

Он позвонил в квартиру, находившуюся в подвальном этаже, и стал ждать. Казалось, в подобном месте любая форма жизни должна замереть и не двигаться. Питер оглянулся через плечо, проверяя, так ли это.

Из-под козырька надвинутой на лоб бейсболки на него глядел бездомный с совершенно белыми глазами. Медленно проехала низкая, стелющаяся над землей, «Тойота» с затемненными стеклами; в салоне гремела музыка, а снаружи слышался лишь низкий ритм — пухх, пухх, пухх. Прошла компания подростков — самоуверенных, наглых, потных; они захохотали, глядя на Питера, словно он был распоследний дурак.

«Нет, — решил он, услышав, как с той стороны двери один за другим открываются многочисленные замки, — в этом месте двигаются и живут».

Рауль был огромен. Ростом ниже Питера, он, однако же, возвышался горой. Накачанные мышцы внушительно бугрились под мешковатой спортивной рубашкой и шортами. Создавалось впечатление, что этот громила способен использовать Питера в качестве зубочистки, возникни у него такое желание.