Рауль окинул будущего романиста настороженным взглядом, хмыкнул и широко распахнул дверь, приглашая войти.

— Что-то ты больно бледный с лица, — заявил он, захлопывая за Питером дверь и снова запирая все замки, — как считаешь?

Питер промолчал — вряд ли от него ожидали ответа. Он огляделся: в комнате было на что посмотреть. Приют новейших технологий, собрание вещей, которые еще даже не изобретены. Одну стену занимал телевизор размером с рекламный щит; изображение было настолько четким, что казалось, можно отнять мяч у баскетболистов, которые бегают по площадке. Звук был мощный, мяч с громким треском ударился о деревянный щит; видно было, как по лицу игроков катится пот. Рауль явно не желал просто наблюдать — он предпочитал чувствовать себя участником событий.

— «Прослушка» есть? — раздалось за спиной.

А вот на этот вопрос надо было ответить. Питер обернулся. Очевидно, на лице отразился испуг.

— «Прослушка»? — переспросил он. — Нет.

— Руки вверх, — велел Рауль.

— Простите? — Питер не был уверен, что верно понял, о чем речь.

До сих пор ему ни разу не говорили: «Руки вверх!» Ну, быть может, мать в далеком детстве, когда надевала на него пижаму перед сном. Но в ее словах не было ничего общего с приказом Рауля; лишь позже, когда заносил в свою записную книжку результаты «исследования», Питер осознал их связь.

Достав огромный пистолет — самый громадный, что Питер в своей жизни видел, возможно, самый большой и тяжелый из всех, когда-либо изготовленных в этом мире, или даже вовсе еще не сконструированный, — Рауль подступил к Питеру на длину вытянутой руки и с силой ткнул дуло ему в переносицу:

— Чертовы руки — вверх. Быстро. Некогда мне с тобой вошкаться.

Тон его ясно свидетельствовал, что Рауль очень не любит повторять сказанное.

Питер поднял руки над головой и затаил дыхание, пока Рауль охлопывал его в поисках таинственной «прослушки», с помощью которой его, Рауля, могут обвинить во всех мыслимых преступлениях, включая те, что он не совершал.

— У меня нет… — начал Питер.

— Заткнись, — оборвал Рауль. Затем он удовлетворенно кивнул, убедившись, что у гостя нет диктофона. — Можешь опустить руки.

Питер сделал как было велено.

— А в сумке что?

Питер хотел было ее открыть, но громила проворно ее выхватил:

— Эй-ей-ей, сам погляжу.

Откинув клапан, Рауль выудил из сумки книгу о наркомании, блокнот и стилет, которым Питер обычно вскрывал письма.

Держа стилет в одной руке, а пистолет — в другой, демонстрируя оружие гостю, Рауль от души захохотал.

— Пуля всегда возьмет верх над ножом, — изрек он и захохотал снова. Затем бросил имущество Питера в сумку, а сумку — на пол, к ногам хозяина, окинул его последним цепким взглядом и примирительно пробормотал: — Ладно, парень, расслабься. Я над тобой шучу. — После чего заорал: — Люсинда! Пиво! — И наконец предложил: — Садись.

Черный кожаный диван, на котором примостился Питер, стоил, вероятно, не меньше, чем его рекламируемый в «Нью-Йорк таймс» собрат в доме Холливелла, но качество оправдывало цену. Мягкий, невероятно удобный; сев на него, ты словно погружался обратно в материнскую утробу. Диван обнимал ненавязчиво, нежно, слегка чувственно. Право же, Рауль знал толк в удобстве.

Купаясь в неожиданном удовольствии, Питер поднял взгляд — и увидел Люсинду. Маленькая, почти обнаженная, она была очень юна и красотой убивала наповал. Кожа фарфоровой белизны, каскад темно-каштановых волос, а ее зеленые глазищи следовало бы объявить вне закона.

Вероятно, все это и было незаконным.

Она принесла две запотевшие банки пива и поставила на дубовый кофейный столик, склонившись перед Питером так, что он понял: надо бы отвернуться, однако отвести глаза было выше его сил.

Люсинда поймала его взгляд.

— Не хотите ли еще чего-нибудь? — спросила она тонким, ломким голоском, в котором звучало искреннее любопытство.

Питер все-таки отвернулся, заметив, как следит за его реакцией Рауль. Громила сиял, точно огни Бродвея.

— Катись отсюда, — велел он Люсинде.

Та испарилась.

Взяв со столика банку с пивом, Рауль вручил ее Питеру и вдруг заговорил, словно с лучшим другом:

— Нравится, да? Хочешь попробовать? — Чисто продавец подержанных автомобилей, предлагающий свой товар.

Питер промолчал, поглядел на дверь, за которой исчезла Люсинда. Дело было не в том, что юная красотка ему нравилась или он ее хотел. Ему требовалось не тело, а мысли: причины ее поступков. Он желал знать, почему, как и где Люсинда делала то, что делала. Каким образом она оказалась в этой квартире в подвальном этаже. Как она стала проституткой, а может быть, и наркоманкой вдобавок. Питеру нужно было понять, какие превратности судьбы привели ее на дорогу в ад, а не в парк развлечений, не на танцы в школе, не на обед в День благодарения в кругу семьи.

Внезапно все поменялось.

Вся его задумка — псу под хвост.

В это самое мгновение Питер сообразил, что он здесь сидит именно ради Люсинды. Люсинда — вот то, о чем будет его книга.

Не о Рауле надо писать, нет. Он — всего-навсего сводник, всем известный персонаж. Хоть режь его, он мало что припомнит из того, что привело его к нынешней точке в жизни. Уж кто-кто, а Рауль о таком не задумывается. Он всегда был профессиональным куском дерьма.

А вот Люсинда, напротив, сожалеет о том, что поломала себе жизнь, жалеет о принятых когда-то решениях, из-за которых она сейчас опускается все ниже и ниже.

Питер в этом не сомневался. Настолько был уверен, что готов был голову прозакладывать. Абсолютно убежден… Новый взрыв веселья заставил его опомниться. Он обернулся к Раулю, который, разумеется, истолковал его интерес к Люсинде совершенно по-своему.

— Свежее мясцо отлично скрасит трудный день, — сказал кусок дерьма.

Они сидели в маленькой французской кондитерской: Питер условился с Раулем, что они с Люсиндой встретятся здесь. Кроме того, он получил, как выразился громила-сводник, «профессиональную скидку»: с Питера приходилось пятьсот долларов за два часа, проведенных с Люсиндой, — половина от обычной цены за девочку ее возраста и способностей.

Поначалу она удивилась, услышав, что Питер всего-навсего хочет поговорить. Затем решила, что поняла:

— A-а, сначала поговорить, а после… — Люсинда выразительно взмахнула ресницами.

— Нет, — твердо возразил Питер. — Будем только разговаривать.

— О чем?

— О тебе. Как ты начала? Почему взялась за это ремесло?

— Увидала по телику.

Питера насмешил ее ответ.

— Нет, правда, по телику, в передаче, — объяснила Люсинда. — Там три девушки рассказывали про деньги, которые они зарабатывали. И хоть они твердили, что сожалеют и все такое, но я-то видела. Они бросили это дело, но им было жаль. Денег, внимания. В смысле, это же просто секс, правда?

Она была одета в джинсы и футболку. Простенький наряд, в котором могла ходить любая девушка ее возраста. Питер специально это оговорил, когда Рауль спросил, как Люсинде одеться.

— Ага, хочешь, чтоб она выглядела помоложе, — сказал Рауль, услышав пожелание.

— Я хочу, чтобы она не выделялась в толпе, — возразил ему Питер.

— Как оно было в первый раз? — спросил он сейчас, строча в блокноте, пока Люсинда прихлебывала французский лимонад и ела круассан с шоколадной начинкой.

— Мне понравилось.

Он бросил на нее быстрый взгляд.

— Нет, правда. Я ответила на объявление в «Виллидж Войс». Его дал, — Люсинда согнула пальцы, изображая кавычки, — «щедрый мужчина, который ищет любящих приключения молодых женщин, которые желают самого лучшего в жизни». — Она повела плечами. — Он был славный и знал дело. В смысле, в постели. Раньше так здорово не бывало. — Она опустила глаза к круассану, пальцами разбирая его на кусочки. Когда снова подняла взгляд, лицо залила краска — как будто специально для Питера, словно так было надо. — Он заплатил тысячу долларов за два часа и сказал, что хочет со мной встречаться каждую неделю. — Люсинда снова повела плечами. — Мне было совсем не трудно. Плевое дело, правильно?