— Я был пьян.

— Превосходное оправдание.

— И она — самая ярая моя поклонница.

— Час от часу не легче.

— Положение становится все хуже, — сообщил Питер. — Она звонила мне прошлым вечером.

— В квартиру?

— Ну да. Наорала из-за рукописи. — Он зажмурился и представил себе Джулианну. — Что мне делать?

Майк вернулся с балкона в комнату. Питер видел выражение его лица, когда тот прошел мимо. Будь Майк врачом, он бы поставил самый неутешительный диагноз.

— Немало я на своем веку повидал спятивших девок, — сказал он.

— Что это должно означать? — Питер последовал за ним в гостиную.

— В Мэдисоне ты позабавился сам, — пояснил Майк, — но сейчас отменно поимеют тебя.

Когда он пришел домой, Джулианна сидела за столом, перед ней были разложены юридические бумаги. Она держала ручку как сигарету; не какую-нибудь дорогую, с золотым пером, сообразно ее должности окружного прокурора, а самую что ни на есть простую шариковую, что стоят доллар двадцать девять центов за дюжину в соседнем магазине канцелярских товаров. Зато кончик такой ручки можно без зазрения совести грызть, и не жалко, если колпачок упадет на пол, и там его разгрызет Гручо.

— Когда ты намеревался мне рассказать? — спросила Джулианна, чуть только Питер вошел в квартиру. — О том, что ты увольняешь Майка, — пояснила она на случай, если он не понял.

— Я Майка не увольняю.

— Но то письмо…

Питер поставил себе стул рядом с женой, сел, подался к ней поближе:

— Произошла ошибка.

«Все — одна сплошная ошибка», — промелькнуло у него в голове. Крупнейшая ошибка его жизни.

— Как можно отправить кому-то факс по ошибке? — не поверила Джулианна.

— Когда ты сказала, что Майк заходил…

— Он тревожился о тебе.

— Я понимаю, но… — Питер умолк, не придумав, что дальше врать.

— Я знаю, каким ты становишься, когда заканчиваешь книгу. Ты живешь в своем выдуманном мирке и напрочь забываешь о мире настоящем, о реальных живых людях.

— Джулианна, я не забываю. Никогда. Ни на минуту.

У нее навернулись слезы, и Питер внезапно осознал, что никогда не сможет рассказать ей правду. Нельзя, чтобы Джулианна узнала. Разбить ей сердце — непростительно; заставить ее плакать — величайший грех.

— Вы с Кимберли — весь мой мир, — сказал он честно.

— И Гручо?

— И Гручо тоже.

Джулианна шмыгнула носом и крепко обняла мужа. Он поцеловал ее в лоб.

— Я так тебя люблю, — сказал кто-то из них двоих.

Номер пятьсот семьдесят пять.

Шестая Ист-стрит.

Чуть ближе к авеню А, чем к Б, пятиэтажный дом без лифта, — построенный из скучного серого кирпича.

Поднявшись по четырем ступенькам к парадной двери — очевидно, эту дверь уже не раз взламывали, такая она побитая, — Питер поискал квартиру 5Б на панели домофона. Вряд ли этот домофон работает… И тут Питер сообразил, что не знает фамилию Дины.

Он прошелся взглядом по номерам квартир — совершенно не ожидая, что в квартире 5Б будет значиться жилец по фамилии Бейли. Это же фамилия Анжелы из романа. Здесь проживал — верней проживала — «Дж. Бейли». Инициал «Дж.» не имел смысла, однако Питер не сомневался, что это она. Дина.

Задаваясь вопросом, когда и как все закончится — как он сам заставит этот нелепый кошмар закончиться, — Питер хорошенько подумал, стоит ли жать кнопку домофона. Не стал связываться, а толкнул входную дверь. Она оказалась не заперта.

На лестнице пахло серой. Краска на стенах облезла, металлические перила были грязные, липкие, на ступенях тоже несусветная грязь. Питер мог бы поклясться, что слышит отзвуки чужой боли, когда мимо прочих квартир он подымался на самый верх. За дверьми кого-то пытали, раздавались приглушенные стоны и звуки разрываемой плоти — а может быть, Питеру всего лишь казалось, будто Дина заслуживает того, чтобы жить в аду.

Дверь ее квартиры была свежевыкрашена в ярко-голубой цвет — любимый цвет Анжелы. И металлический номер — 5Б — сиял, как будто лишь на днях был куплен в магазине. Даже шурупы, на которых держались буква с цифрой, и те выглядели так, словно их совсем недавно приворачивали отверткой, при этом слегка поцарапав.

Питер дважды стукнул в эту ярко-голубую дверь.

Мгновение спустя, а то и раньше, дверь открылась. Можно подумать, Питера ждали, точно зная, что он идет. Дина была босиком, в свободных джинсах и старенькой короткой безрукавке. Она стояла на пороге своей квартиры, в упор глядя на Питера, и ее зеленые глаза горели яростью. Ни слова не промолвив, Дина тряхнула головой и открыла дверь шире, разрешая Питеру войти. А затем с отвращением грохнула ею, закрывая.

Едва защелкнулся замок, Питер схватил Дину за горло и толкнул к ближайшей стене.

— Ты соображаешь, что делаешь?! — заорал он, сжимая ей горло, вдавливая большой палец в нежную податливую плоть под подбородком, осознавая, какая же она хрупкая, беззащитная, как легко он мог бы сию минуту покончить со всем этим — стоит лишь нажать посильнее. Вероятно, все-таки Дина кое-чему его научила по части насилия.

Она попыталась ответить: сразу не удалось. Затем Дина с трудом выдавила — хрипло, сдавленно, невнятно:

— Трахни меня.

Питер ушам своим не поверил. Снова шарахнул ее о стену.

Дина привстала на цыпочки, потянулась к нему, сильно прикусила мочку уха и прошептала:

— Разве ты не это себе представляешь, когда с женой?

Тяжело дыша, Питер оттолкнул ее и сам отпрянул, отвернулся, безнадежно уставился в пол. Как может она быть столь уверена?

И как он может отрицать святую правду?

— Ты больна, — сказал он, зная, что и сам не здоровее.

— Я нужна тебе, Питер, — сказала Дина, потирая шею, касаясь места, где, вероятно, нальется лиловый синяк; похоже было, что боль, которую он причинил, доставила ей наслаждение. — Я тебя дополняю. Я — часть тебя, только у меня есть мужество, а у тебя нет.

Она засмеялась, кружа вокруг него, как стервятник.

— Что, нечего сказать? — Затем чуть-чуть смягчила тон: — Ты нуждаешься во мне, чтобы закончить книгу. И сам это знаешь. Тебе не сделать ее как надо без меня.

— Дина, ты мне не нужна. С той поры, как мы встретились, я ни одного чертова слова не написал.

— Потому что все время думаешь о том, как меня хочешь? О том, что хочется со мной сделать?

Питер задохнулся от ярости и обиды. Как она смеет? Он ответил, точно плюнул в лицо:

— Чья бы корова мычала!

— Ну так и сделай это, — дерзко ответила Дина. — Освободись.

Ему вспомнилось предупреждение Майка о том, что Дина готовится отменно его, Питера, поиметь. Он спокойно проговорил:

— Оставь меня в покое и не лезь в мою жизнь.

Дина захохотала. Лицо злобно исказилось:

— А если нет, тогда что? Обратишься в полицию, чтобы меня арестовали? Вот чудненько будет, особенно порадуется твоя жена.

Питер поднял взгляд, наконец-то обратив внимание на обстановку. Квартира как квартира, ничего мало-мальски странного, ни одна деталь не подскажет гостю, что за страшный зверь тут обитает. Совершенно рядовая обстановка — удобно, уютно, небогато, слегка по-девчоночьи. На кофейном столике он заметил распечатку своего романа.

— Это ты написала письмо Майку?

— Да, — признала Дина хладнокровно.

— Зачем?

— Чтобы привлечь твое внимание. Остановить, прежде чем ты меня уничтожишь.

— Но ты — не Анжела! — вскричал Питер.

— Я знаю о ней больше твоего, — возразила Дина и вдруг принялась цитировать по памяти: — «Губы она накрасила в последнюю очередь. Забавно: помада вечно куда-то девается первой, еще и раздеться не успеешь. Остается то на мужских губах, то на щеке, а порой даже на белом крахмальном воротничке».

— Это всего лишь роман!

— «Впрочем, как правило, — продолжала Дина, — ну, в половине случаев, не меньше, — помада уходит совсем в другое место: на отлично изученную, превосходно освоенную территорию. Остается ярко-красным, добавляющим мужественности ободком на мужском члене».