Но вот что было воистину удивительно: мистер Холливелл был совсем не из тех, кто становится чьей-либо жертвой.

И тем не менее его убили. Странно.

— Эх, — вздохнула детектив Росси, доставая из пачки последнюю сигарету. Как быстро они кончаются. Прямо досадно. Однако ей нравилось смять пустую пачку и ощутить, насколько та податлива и беспомощна в ее пальцах.

Росси закурила. Последнее общественное место, где можно покурить спокойно, — если, конечно, ты служишь в полиции. Кто из коллег арестует тебя за курение в этом самом общественном месте, когда ты делаешь такую вот собачью работу? Черт возьми, и почему вместе с полицейским значком сотрудникам не выдают пачку сигарет без фильтра и фляжку со спиртным? Работать в полиции Нью-Йорка — и не пить, не курить?

«Пускай извинятся за такой недосмотр», — подумала она, глядя на слова «Угон автомобилей» на своем мониторе.

Росси начала курить поздно, уже выйдя из подросткового возраста. Ей было двадцать четыре, когда она впервые за много лет оказалась в баре одна: в тот день она обнаружила своего первого мужа в постели со своей младшей сестренкой. Бармен предложил ей сигарету. Он ей много чего предложил в тот вечер. Росси все приняла. Сейчас она даже под дулом пистолета не вспомнила бы, как звали парня, но первую сигарету она помнила хорошо. Скверно она пошла, та сигарета.

Росси внимательно прочитала отчет об угоне автомобиля.

Имя водителя: Джеффри Холливелл.

Имя пассажира: Майк Левин.

— Ах-ха, — вздохнула она опять.

Возможно, причиной тому был кофе.

В доме его совсем не осталось, и Питер рискнул выйти глотнуть где-нибудь любимого напитка. Например, в заведении «Старбакс» неподалеку. Их теперь много стало в Нью-Йорке — буквально за каждым углом.

Кофе оказался крепким — гораздо гуще и темней, чем Питер когда-либо пил, по крайней мере чем ему помнилось. Скорей всего, он сам заваривал кофе неправильно: слишком много воды, или слишком старые зерна, или же он их слишком тонко молол.

Наверное, оттого людям и не жаль отдать два доллара за чашку отлично сваренного кофе.

Как бы то ни было, Питер смог приняться за работу. Наконец-то. Словно плотину прорвало. Или как будто он освободился от невидимых пут. Или кто-то плеснул смазки ему в мозги, и они заработали.

Кофе, да.

А может быть, это произошло оттого, что Питер сумел-таки отвлечься от мыслей о Дине и сосредоточиться на романе. На словах, которые надо было собрать вместе, на их отношениях между собой. На том, как удачная фраза может усилить и украсить предыдущую, но оказаться несовместимой с последующей. На жестокой войне чувств и сравнений.

Это счастье — ясная голова.

Нужно было верить, что Дина искренне приносила свои извинения. Питер хотел надеяться, что она больше не появится в его жизни. Что она исчезла навсегда.

Он отчаянно желал в это верить — хотя сердце у него разрывалось.

То, что она тайком сюда пробралась, уже само по себе пьянило.

Питер вошел в нее, двигаясь сперва медленно, бережно, а потом вдруг забился как бешеный, хоть она и просила «помедленней». Ее длинные ноги обвивали его ноги, а руками она обнимала его за шею и быстрыми мелкими поцелуями покрывала ему грудь вокруг сосков.

Муж и жена.

Блаженство, доведенное до скуки.

Дина следила за ними из темноты одежного шкафа в их спальне, сквозь узкую щелку. Она пробыла здесь долгие часы, проскользнув в квартиру, когда дома никого не было. Замечательно вторгнуться на их территорию. И оставить после себя свой собственный аромат, чтобы напомнить Питеру, кто именно вращает его мир.

Ей хотелось, чтобы от вида их утех ее саму пронизало бы возбуждение — чтобы она могла поучаствовать в чужом празднике, пусть и отвлеченно. Однако в их страсти было что-то слишком обыденное, мягкое, вялое. Уж больно скучно они занимались своим делом. Словно добропорядочный фильм для семейного просмотра: никаких шокирующих сцен, никаких крупных планов.

Может быть, именно так и занимаются любовью?

Во всяком случае, это не то, что называется «трахаться».

Когда они уснули, Дина беззвучно отворила дверцу шкафа и на четвереньках выползла из своего укрытия. В руке она сжимала записную книжку Питера — ту, из которой родилась «Анжела по прозвищу Ангел».

Безо всякой опаски — быть может совершая глупость, — Дина пробралась к постели и застыла возле Джулианны, наблюдая, как та спит, в ее дыхании ощущая запах Питера. Дина хорошо помнила этот запах. Поддавшись внезапному порыву, она потянулась к Джулианне и тихонько поцеловала ее в губы.

— Я люблю тебя, — пробормотала Джулианна, не просыпаясь.

Дина улыбнулась, глядя, как другая женщина повернулась и тесно прижалась к мужу.

Поднявшись во весь рост, Дина обошла постель и встала со стороны Питера. Интересно, удалось бы ей ублаготворить его, не разбудив Джулианну? Или разбудить ее как раз оказалось бы самое то?

Мгновение Дина обдумывала эти возможности, затем взгляд ее перебежал на ночной столик. Здесь, в голубом свете часов, блестел серебряный браслет с оберегами. На своем законном месте — там, где всегда он лежал и где ему надлежало быть каждую ночь.

Подняв браслет из маленького кружка пыли, который как будто оберегал сокровище Джулианны, Дина защелкнула его у себя на запястье.

— Какая миленькая штучка, — прошептала она.

Прокравшись на цыпочках по коридору, Дина отыскала дверь в спальню Кимберли. Дверь была чуть приоткрыта. Девочка сладко спала, когда Дина проскользнула в комнату и осторожно приблизилась к кровати. Тихонько присев на краю, нагнулась и рукой, на которой не было браслета — чтобы не звякнуть своей новой безделушкой, — Дина легонько погладила Кимберли по волосам.

Ужасно жаль, что сама она не помнит, как в детстве мать гладила ее по голове. Или как кто-нибудь проявлял к ней любовь, сочувствие или хотя бы внимание.

Страшно жаль, что она не помнит, как это — быть ребенком.

Или быть кем-то любимой.

Ее последняя остановка была в рабочем кабинете Питера.

Здесь, возле стола, крепко спал Гручо. Он пробудился и слабо вильнул хвостом, заметив нежданную гостью. Затем пес перевернулся на спину, задрав лапы, словно просил, чтобы его приласкали.

— Ну и аховый же ты сторож, — Дина присела и почесала ему брюхо.

Потом уселась к столу. Откинулась на спинку кресла. Так удобно! В этой комнате она могла бы жить, могла бы умереть. И уж конечно, она тут родилась.

На мгновение прикрыв глаза, Дина припомнила номер в гостинице Мэдисона и все, что она там делала. И как ей хотелось большего. Как она потом сожалела, что не получила свое прямо там, сразу же. Питер бы уступил. Он дал бы ей все, что бы ей захотелось.

Но в ту минуту она считала, что меньше сейчас — значит, больше потом. А тогда было довольно и намека на то, что их ожидает. Достаточно было подразнить — и убежать. Как жаль…

Очнувшись от воспоминаний, Дина встряхнула головой, подумав, что задержалась тут куда как дольше, чем рассчитывала. Она выпрямилась в кресле и положила на стол записную книжку. Питер ее утром найдет. Затем Дина взяла стикер и нацарапала на нем короткую записку.

«Спасибо, что поделились», — написала она.

— Милый, ты не видел мой браслет?

Одетая в очередной из многих своих деловых костюмов — тот, в котором она казалась Питеру наиболее привлекательной, — Джулианна торопливо подошла к мужу, который как раз приготовился «провожать девушек на работу», и привалился к кухонному столу. Она взяла у него из рук бумажный кофейный стаканчик и сделала глоток:

— Нигде не могу найти браслет.

— Когда ты видела его в последний раз?

— Я уверена, что снимала его перед сном. Положила на твой ночной столик, как обычно.