БАХ Еще готовясь, медлит звуков хор. Надвинется — и отступает снова. Но колокол дает сигнал: готово! И звуки вышли, двинулись в простор. Идут, как горы, — ввысь! Им нет преграды, Они в тебе, во мне, и мы в плену. Мы в эхо, в отзвук обратиться рады. Ведут — возводят нас на крутизну, Откуда виден мир. И все вокруг, И все, что в нас, вошло в границы вдруг. Нам дан порядок: тот ничтожно мал, А тот велик, и все — в едином строе, Великое созвучье мировое! Великий век! Войди в его хорал! ШЕКСПИР Спокойные прикосновенья рук, И вдруг от искры возгорится страсть, И разум должен на колени пасть, И человек вступает в грозный круг. О, как отрадна ярость этих мук, И как неотвратима эта власть… Как обновляет человека страсть: В горниле страсти он раскрылся вдруг. Нет, счастье не дыханье ветерка, А вихрь, на клочья рвущий облака, Утесы низвергающий с обрыва. И человек, преодолевший рок, Уже не будет хмур и одинок: Ведь счастье — жизнь, раскованность порыва. ГЁЛЬДЕРЛИН Свое столетье понял он до дна, И, чтобы видеть все, прикрыл он веки. Он думал: «Где же ты, моя страна?…»… Вливались в Неккар маленькие реки. И весь народ по берегам потока Плясал и пел, справляя торжество, И радуга, стоявшая высоко, Смотрела с небосвода на него. Так, кликнув клич по всей своей отчизне, Созвал народ он. Прочим места нет В его душе, в его короткой жизни. Народ страдал, и вместе с ним — поэт. Свободный ветер рвался в вышину. Он пел народ. Он пел свою страну. СМЕРТЬ БАЙРОНА На почести поэту не скупятся, Когда он мертв. Привычке вопреки Тебе поют хвалу под гром оваций Вчерашние твои клеветники. И чья-то потревоженная совесть, Еще вчера скрывавшая свой грех, Как будто бы заране приготовясь, Сегодня молится за твой успех. Теперь тебе провозглашает славу Весь мир твоих хулителей, который, Как оборотень миллионоглавый, Обрушился бы на тебя потоком Проклятий, не исчезни ты так скоро. Но спи спокойно в царствии далеком! ЦВЕТЕНИЕ РОДИНЫ I Молчат колокола, и песен не слыхать, И оружейный залп не длит прощанья с другом. Вот гроб скользнул ко дну, осел скрипучим стругом. Безвестный схоронен. Друзей не отыскать. Там чахлый ствол стоял, открыт ветрам и вьюгам. Как, от сухих ветвей — и вдруг цветенья ждать? И все же день настал — иль пир пришли справлять? — Когда он вновь зацвел, шурша листвой, над лугом. В его густых ветвях вдруг ожил птичий хор. И небеса над ним простерли свой шатер. Все дерево в лучах, трепещет в вешней неге. «Как знать? Здесь спит герой, радевший о свободе?» — Так стали вопрошать. И весть пошла в народе: Там человек лежит, убитый при побеге. II Что это значит все? Иль это знак нежданный? Или цветенье наш герой почивший шлет? Вот начали цвести ольха, дубы, каштаны, Цветет орешник, бук. Германия цветет! Как будто прошлый цвет цветет опять чудесней! Весь Наумбургский собор цветами заслонен. Народ шумит в цветах и запевает песни. Он молодость обрел, цветеньем пробужден. Трезвон колоколов! И в залпах тонут дали! Теперь пристало петь: «Хвала! Вы жертвой пали! Нужде пришел конец! Воспрянула страна!» И с ними мертвецы знамена подымают. Полотна алые трепещут и пылают! Мы ввысь возносим их! Гер-ма-ния воль-на! ДОРОГИ I Иду все той же, день за днем, дорогой, Все так же вьющейся, но впереди Следов знакомых различаю много: — Здесь был уже! Здесь будешь ты! Иди! Иду, не озираясь, и ответа Напрасно не ищу по сторонам: Нужна ль кому-нибудь дорога эта, И кто таков ты, незнакомец, сам? По кручам гор, по травам нив зеленых Лежит мой путь. Берет начало он Из глубины времен столь отдаленных, Что время зыбким кажется, как сон. И легкою дорога мне казалась… Но чья рука в тот миг моей касалась? II Передо мной лежал зеленый луг, Над ним сверкало золото заката, А я шел вдаль и в реве зимних вьюг Искал свой след, оставленный когда-то. Где ж он? Помедли, что здесь ищешь, друг, Не потерял ли самого себя ты? Я звал, кричал… Но ни единый звук Не долетел ко мне из мглы кудлатой. Так иногда средь холода зимы Повеет вдруг очарованьем лета И запахами сказочного сада. Но пред тобой незримая преграда, И не увидишь сквозь завесу тьмы День, полный вечного тепла и света. |
