На той скале повис он как в прыжке,
Высокий пик избрав себе в подножье,
И, голову задрав в святом рывке,
Послал хулу на самовластье божье.
Взор поднимал, пространство пламеня,
Глаз заливало зарево горенья.
То был Он сам, взыскующий огня,
Он, кто презрел богов сопротивленье.
Парил кругами и глядел кругом
Острокогтистый коршун на просторе.
Скала взвилась над вечным ледником
И крутизною обрывалась в море.
Он тряс скалу от верха до основ,
Рос вместе с нею, становясь горою,
И бился в кровь о кружево оков,
И чуял дрожь под всей земной корою.
Порывисто к скале бросался он,
Взывал, припав к ней, всей своей утробой —
«О сумерках богов мой сладок сон,
Его исторгнуть из меня попробуй!»
Кричал. А коршун падал с вышины
К нему иа грудь и мясо рвал кусками.
Сочились недра каменной стены
Кроваво-густо-красными мазками.
От крика содрогался мир вокруг.
Тогда главу закрыла тучи дрема.
И грянул грома дробный перестук.
Но он перекричал раскаты грома.
Грозу отверстой грудью встретил он,
Дохнул — и задохнулся день великий.
Тут понял он, что бурю взял в полон,
Чтоб вымыть очи на небесном лике…
И море синее легло у ног,
И летний день расцвел красно и пряно,
И ночь сплела из ясных звезд венок
В стремлении приветствовать Титана.
Источник сил из-под земли проник,
Как лучший дар, условие творенья, —
В неволе камня вдруг забил родник,
Собой являя жажды утоленье.
Дождем омыло ласково чело,
Глубокие морщины распрямило,
А осенью туманы привело,
Прохладой напоило, осенило.
Зима пришла, подкинула снежка,
Мороз послала зимовать за море
И, только часть скалы задев слегка,
Со снегом вместе укатила вскоре.
Весной цветы тянулись вверх за ним,
Чтоб он отведал сладкий запах меда, —
Так лишь ему, а не богам глухим
Клялось служить любое время года…
Он увидал подобные лугам
Поля, где так недавно море было:
Людское племя воцарилось там
И божью искру колдовски добыло.
Жгли в честь его костры средь темноты,
Ночь осветив во всех чертах подробных,
Крича ему: «Титан, всесилен ты!»
Он как бы породил богоподобных…
Пред ним, создавшим человечий род,
Старались показать свое уменье —
И факельный водили хоровод,
И песней заглушали птичье пенье.
Ему одежду вздумали соткать —
Узорна ткань, а цвет горяч и ярок,
И видят: платье стало уплывать —
Он как бы принял от людей подарок.
На пир веселый к ним он позван был,
Его как гостя дорогого ждали —
И видят: сел он возле, ел и пил.
Они на флейтах для него играли.
Он как бы сам для них придумал плуг,
Чтоб землю распахать полегче стало.
Они груженый ловко гнали струг,
Когда теченье путь пересекало.
Однажды вышли далеко вперед.
Вдруг — буря. Он позвал из бури страстно.
И, как один, поклялся весь народ,
Что божья власть теперь уже не властна.
Учились жить, сумели не пропасть,
Титана глас помог им мыслить шире:
Пал божий трон. Грядет людская власть!
Титаны-люди воцарились в мире…
Л боги, кончив в трапезной обед,
В своих покоях предались покою,
Вдруг видят: он — причина божьих бед,
К нему — не к ним — народ потек рекою,
Когда земных сынов призвал Титан,
Вися над бурей на отвесном склоне.
Власть и Насилье вызвал божий клан,
Ища покой в его предсмертном стоне.
И коршуны напали на него
В налете грозном и острокогтистом,
Кругами вышли все на одного —
Но просиял рассвет на небе мглистом.
Еще мертвей брала в обхват скала.
Но он не сдал, не сник и не отрекся.
Уже скала под ним сама сдала,
Он — сам гора — в ее тисках зажегся.
Тогда с отвеса огляделся он
Сквозь даль и время глазом обожженным,
И воспарил, и передал поклон
От узника всем, всем освобожденным.
