— И я думал о многом, — сказал я, но лишь в этот вечер, оттого что Гартингер был тут, я по-настоящему задумался.
— Все, что мещанин утверждает, я отрицаю, и наоборот. Но теперь такая позиция кажется мне глубоко неправильной, она лишь приводит нас к новой зависимости, к зависимости с обратным знаком. Когда двое говорят одно и то же, это еще далеко не одно и то же. «Да» и «нет» могут вытекать из различных предпосылок и предусматривать различные цели. Многое из того, что утверждает или отрицает мещанин, утверждаем или отрицаем и мы, но мы исходим совсем из других соображений. Надо искать истину и провозглашать правду независимо от того, кто и как об этом думает.
В эту. минуту мне казалось, что, если бы я снова встретил Рихарда Демеля, я бы внимательно слушал его, не развлекаясь игрой собственного остроумия. Он сказал мне тогда много хорошего, а что до его предостережений, то пусть нас рассудит будущее…
— Ну, друзья, пора и честь знать! Набили брюхо как следует? А теперь пошли! — Зак встал.
Доктор Гох между тем вышел на балкон.
Мопс брезгливо отошел от Крейбиха, который кричал ему вдогонку:
— В чувстве любви нет ничего духовного, клянусь вам. Ровно ничего! Честное слово! Я был дважды женат. Первый раз на солидном текущем счете, второй — на толстых ляжках.
— Довольно языком трепать! Пошли! Пошли! — сердито торопил Зак.
— Какие вы все страшные! — Спасаясь от Крейбиха, Мопс жался к Гартингеру. — Что вы думаете о боге?
— Человечество настолько шагнуло вперед… — начал было Левенштейн, но его прервал хохот Крейбиха:
— Человечество шагнуло вперед!.. Человечество шагнуло вперед!..
А Зак подхватил, заикаясь:
— Ни на пять пфеннигов не шагнуло! Ни на пять пфеннигов! Пошли! Пошли! Пошли!
Крейбих выступил на середину комнаты.
— Слушайте меня! Я говорю вам: мы — пороховая бочка. Что мы намерены взрывать? Не важно. Мы ненавидим всякий смысл! А пожарик запалим на диво — огонь запляшет в жилах!
Зак приставал к Магде.
— Я хочу короновать тебя!
Магда вырвалась от него.
— Не стыдно тебе? Сумасшедший! Зюзя!
— Знаешь, — отвел я Гартингера в сторону, — есть приятная новость: я избавился от того. От Фека.
— Отпетая скотина! — крикнул Левенштейн и сплюнул Крейбиху под ноги.
— Как ты думаешь, будет война? — обратился я к Гартингеру, но тут все наше внимание привлекло то, что происходило на балконе.
Доктор Гох, уже знакомой мне невероятно замедленной поступью, то выпрямляясь, то приседая, размеренно двигался по балкону, ритмически балансируя в воздухе руками. Он монотонно декламировал, неестественно растягивая, скандируя каждый слог:
Всю ночь я жду друзей, весь день с утра.
Ко мне, о новые друзья! Пора! Пора!
Все, кто был в комнате, подхватили хором:
И наступило молчание.
— Кто со мной? — встрепенулась Магда, вспугнув тишину. — Без десяти двенадцать. Мне сегодня еще выступать в «Осе».
— Пошли всей ватагой, — скомандовал Крейбих.
* * *
В «Осе» было шумно и людно. С трудом мы нашли себе места в разных концах зала. Потом один столик освободился, и Гартингер, Левенштейн, Мопс и я уселись за него. Доктор Гох и Крейбих встретили знакомых и расположились отдельно. Зак рыскал глазами по залу, присаживался то к одному столику, то к другому. Проходя мимо нас, он наклонился ко мне и шепнул:
— Ни на грош не верю я в прочный мир… Ни на грош…
Последним номером программы выступала Магда.
Магда пела песенку о «Верзиле Франце», когда хозяйку позвали к телефону.
С Францем в танце ты пройдешь,
Всю тебя бросает в дрожь,
С головы до пят, бывает,
Вся я изнываю…
Телефонная трубка повисла на длинном шнуре, что-то потрескивало и шумело в ней, точно важная весть нетерпеливо рвалась к чьему-то уху. Хозяйка, вытирая руки о передник, подошла к телефонному аппарату и, раньше чем взять трубку, посмотрела на часы над вешалкой: половина третьего… Сердито взяла трубку. Едва она приложила трубку к уху, как на лице ее появилось выражение досады и нетерпения. «Что вам нужно от меня в такой поздний час?» — казалось, было написано на нем. Она закрыла глаза, чтобы лучше слышать, и склонила голову набок, словно для того, чтобы начальственный голос по ту сторону провода глубже проник ей в ухо. Вдруг она выпрямилась. Вислощекая глыба с двойным подбородком как будто получила приказ.
С головы до пят, бывает,
Вся я изнываю… —
хором подпевала публика…
— Господа! — Хозяйка остановилась посреди зала. — Господа! — Она проглотила слюну и, сделав несколько шагов, оперлась о спинку стула. — Мне только что сообщили…
— Внимание! — загремел кто-то. — Слово имеет достопочтенная хозяйка, собственной персоной!
С Францем в танце ты пройдешь,
Всю тебя бросает в дрожь.
Аккомпаниатор яростно захлопнул крышку пианино, Магда продолжала стоять на эстраде, вытянув губы, подняв руки, оцепенев.
— Это просто черт знает что! — ругался аккомпаниатор.
— Господа, — хозяйка всхлипнула, — эрцгерцог Франц-Фердинанд и его супруга…
— Ага, Францик…
— Фердюнчик… Францик…
— Внимание! К нам жалуют высокие гости! — крикнул кто-то под всеобщий хохот.
— Однако, господа, я вас не понимаю, выслушайте же меня, дайте договорить!
— Тише! Тише!
За столиками стучали ложечками о стаканы.
— …пали от руки убийцы…
— Браво! — прорычал чей-то голос из угла.
— Вот так номер! — раздался еще чей-то благодушный голос, но несколько других голосов раздраженно крикнули:
— Прекратить безобразие! Кто крикнул «браво»? — И за одним из столиков громко затянули: «Германия, Германия превыше всего…»
— Эй вы, банда, встать! — скомандовали сидевшие за этим столиком, но тут появился полицейский.
— Господа, по случаю убийства австрийского престолонаследника и его супруги предписано немедленно закрыть все увеселительные заведения.
Хозяйка всхлипывала, прикрываясь носовым платком.
Крейбих встал из-за стола, за которым пели «Германия, Германия», и подошел к полицейскому.
— Арестуйте негодяя, крикнувшего «браво».
Публика ринулась к выходу, только Магда все еще стояла на эстраде. Наклонив голову и подавшись вперед, она словно напряженно вслушивалась в неведомое, пока занавес, медленно и беззвучно сдвигаясь, не скрыл ее.
— Пойдем, пойдем, — потянул меня Гартингер за руку.
Крейбих и на улице не отставал от полицейского, а тот
все повторял:
— Кого вы подозреваете? Не могу же я ни с того ни с сего арестовать человека.
Мимо нас, прижимаясь к стенам домов, прошмыгнули, словно спасаясь от погони, доктор Гох и Зак. На угловом доме уже висел экстренный выпуск «Мюнхенских новостей». Названо было имя убийцы: Принсип.
— Да здравствует Принсип! — крикнул я.
Несколько человек, стоявших поблизости, в ужасе разбежались.
Мопс отпрянул.
— И ты еще смеешь называть себя немцем! Стыдись!
Интернат святого Иоанна… Охотничий домик… Как часто
Мопс, бывало, говорил мне: «Стыдись!»
И я улыбнулся ему.
Но Гартингер вцепился мне в руку:
— Однако хватит этих сумасшедших выходок! Пошли!
XLVIII
С жадностью слушал я Гартингера, рассказывавшего об антивоенных выступлениях рабочих во всех странах.
