Мехмет-Али-паша, принимая во внимание низкую боеспособность своей армии, значительно рассредоточенной по изолированным позициям обширного горного района, решил почти все свои силы отвести назад и сосредоточить их на заранее укрепленной позиции у Араб-Конакского перевала, через который пролегало шоссе на Софию. B создавшихся условиях у него иного выхода и не было. К утру 30 ноября Мехмет-Али-паша сосредоточил на араб-конакской позиции до 43 таборов. В процессе отхода вся турецкая пехота была сведена в три дивизии, по две бригады и одному резервному полку в каждой. К этому времени в армию прибыл ряд вполне боеспособных, обстрелянных таборов из Боснии. Все это позволило Мехмету-Али-паше прочно занять араб-конакскую позицию, оставив лишь небольшой отряд для защиты позиций у Лютаково. Положение Орханийской армии укрепилось, что придало устойчивость обороне Араб-Конакского перевала, на котором позиции турок были очень сильны.
Это сразу же сказалось на ходе наступления отряда Гурко. Колонна Дандевиля, наступая на Этрополь, с большим трудом, потеряв около 350 человек, 28 ноября заняла лишь Врачешский перевал (гору Колдырма), на котором располагались слабо укрепленные передовые турецкие позиции. Сопротивление турок при этом было весьма упорным, потери их только убитыми доходили до 200 человек.
Усиление сопротивления Орханийской армии не остановило на себе внимания Гурко. Он по прежнему продолжал считать вполне возможным почти безостановочное наступление на Софию. Само занятие турецкими войсками араб-конакской позиции Гурко рассматривал как мероприятие кратковременное, рассчитанное лишь на прикрытие отхода турецких войск на Софию и далее; он даже предложил Дандевилю выслать охотников, чтобы убедиться, не бросили ли турки своих позиций.
Однако турки своих позиций не бросили и отражали продвижение русской разведки. Личное ознакомление Гурко с араб-конакскими позициями убедило его в их силе и в значительной численности занимавших их войск. Тогда Гурко решил, по примеру Телиша, «выжить» турецкую пехоту из занимаемых ею позиций при помощи одной лишь артиллерийской бомбардировки. До 3 декабря включительно войска отряда занимали исходное положение и втаскивали на горные кручи орудия, устраивая в то же время укрытия для них и для пехоты.
2 декабря Непокойчицкий сообщил Гурко, что сербы могут вступить в войну не ранее середины декабря и что, по сведениям из Константинополя, в первой половине декабря Мехмет-Али-паша намерен двинуться через Берковицу на выручку армии Османа-паши. В тот же день главнокомандующий, в соответствии с новыми данными обстановки, приказал Гурко «отнюдь не двигаться по ту сторону Балкан». Действительно, если бы второе сообщение Непокойчицкого оказалось верным, то в связи с задержкой вступления Сербии в войну отряду Гурко угрожал бы выход в тыл через Берковицу крупных сил турецких войск.
Ни сообщения Непокойчицкого, ни приказ главнокомандующего не побудили Гурко отказаться от предположенной им бомбардировки араб-конакских турецких позиций. Гурко счел, что для движения через Берковицу Мехмет-Али-паша не сможет выделить более десяти таборов, которые не составят серьезной угрозы отряду. Исходя из этих соображений, Гурко и решил начать 3 декабря бомбардировку турецких позиций. Но его опередил Мехмет-Али-паша.
Войска Мехмет-Али-паши 3 декабря начали контратаку лесистой высоты, близко подходившей к основным русским позициям, рассчитывая в случае успеха перехватить софийско-плевненское шоссе и тем лишить русские войска удобного пути сообщения с тылом. Однако контратака эта успехом не увенчалась, а 4 декабря Мехмет-Али-паша был отозван в Константинополь; временно заместивший его Шакир-паша о возобновлении контратаки и не думал.
Тем не менее турецкая контратака так подействовала на Гурко, что он сосредоточил против араб-конакских позиций почти все силы своего отряда; развивать наступление на лютаковском и златицком направлениях было уже нечем, и находившиеся там слабые отряды перешли к обороне. Таким образом, Гурко не только отказался от обхода араб-конакских позиций через Златицу, но над правым флангом и ближним тылом его отряда нависла угроза со стороны лютаковской группы турецких войск.
Одновременно с сосредоточением почти всех сил отряда против араб-конакских позиций Гурко начал их бомбардировку, которая продолжалась с 4 по б декабря. Эффективность этой бомбардировки была невысока. Горный рельеф не позволял русской артиллерии ни занять по отношению к турецким укреплениям охватывающее положение, ни расположиться достаточно близко к своим целям; следствием этого явилось то, что артиллерия отряда не смогла вести по турецким укреплениям сосредоточенный огонь с близких и средних дистанций. Все это превратило двухдневную бомбардировку в пустую трату снарядов. Механическое перенесение опыта Телиша в совершенно иные условия себя не оправдало. 6 декабря поступила телеграмма главнокомандующего, в которой последний сообщал о неудаче под Еленой и категорически воспрещал всякое наступление. Эта телеграмма дала Гурко выход из того тупика, в который он попал.
С 7 декабря весь отряд Гурко переключился на сооружение укреплений и оборудование позиции. В таком состоянии отряд Гурко находился без особых изменений вплоть до конца второго этапа войны.
Потекли тяжелые дни борьбы войск отряда не столько с противником, сколько с суровыми условиями погоды и бытовыми неполадками всякого рода. В начале стоянки против араб-конакских позиций шли сильные дожди и стояли густые туманы, сменявшиеся сильными ветрами; потом наступили морозы; начались сильные вьюги и бураны, температура упала до 22-25 градусов; местность покрылась заносами и сугробами сухого снега, беспрерывно переносимыми ветром с места на место.
Увлекшись строительством укреплений, отрядное начальство поздно спохватилось насчет постройки землянок. Землянки вырывались в промерзлой почве и вышли прескверными. В такой землянке уставший после службы солдат не мог согреться и отдохнуть. Костры из сырого бука горели плохо; топливо добывали с трудом, так как топоров не хватало и толстые буки приходилось рубить тесаками, у которых при такой работе быстро обламывались рукоятки. Плохо отдыхали части общего резерва, располагавшиеся в полуразрушенных домах тыловых населенных пунктов. Спирту, сахару и чаю было мало, сухарные запасы скоро пришли к концу. Одежда превратилась в лохмотья, обувь вконец износилась, полушубки имелись только у прибывшего в отряд пополнения.
В результате всех этих трудностей и тягот, большинство которых могло бы быть предупреждено при ином отношении к солдату со стороны начальства, солдаты быстро истощались, болели, обмораживались. К 22 декабря число больных, требовавших госпитального лечения, достигло в отряде 5 000 человек. Число амбулаторных больных было при этом во много раз больше; 17 декабря в гвардейском Московском полку было 5 госпитальных и 807 амбулаторных больных. Полки таяли со дня на день. В Псковском и Великолуцком пехотных полках на 13 декабря числилось в среднем по 1800 штыков, но уже к 22 декабря в первом осталось в строю 942 человека, а во втором - 900. В шести полках, занимавших позиции в горах, средняя суточная убыль заболевшими составляла 325 человек. Положение войск отряда Гурко с каждым днем становилось все хуже, о наступлении мечтали, как о наилучшем возможном выходе.
В конечном итоге отряд Гурко выполнил две важнейшие задачи: 1) обеспечил блокаду Плевны с запада и 2) овладел в горах позициями, которые на третьем этапе войны явились удобными исходными позициями для перехода русских войск в наступление.
Разгромить турецкую Орханийскую армию и занять Софию, однако, не удалось, так как планы Гурко не были основаны на реальном соотношении сил. Наступление отряда Гурко фактически закончилось 28 ноября.
Но не только Гурко виноват в этих коренных просчетах. Доля вины - и притом большая - лежала на главнокомандующем. Так же, как и при летнем набеге на Балканы, Николай Николаевич не увязал свои планы по использованию подчиненных Гурко войск с реальным соотношением сил и общим положением Дунайской армии. В результате широко задуманный план не был обеспечен материально; было достигнуто только то, что можно было достичь при данных Гурко силах.
