— Сын короля убит! Его убил мушкет чужестранца!

От этих возгласов в городе поднялся всеобщий переполох: народ схватился за оружие и с громкими криками устремился к моему дому, а сам я меж тем был ни жив ни мертв. Разбуженный взрывом, я вскочил на ноги и увидел рядом юношу, лежащего в луже крови. Не помня себя, я бросился к нему и заключил его в свои объятия. Я настолько потерял рассудок, что не знал, что и делать. Тем временем появился убитый горем король; его несли на кресле четверо слуг; он был так бледен, что лица на нем не было. За ним последовала королева, которую поддерживали под руки две женщины, далее две принцессы с распущенными волосами, а вместе с ними знать и толпа женщин. Все были потрясены. Когда они вошли в дом и увидели, что принц лежит без движения на полу, а я обнимаю его и мы оба в крови, все решили, что я его убил, и, выхватив мечи, хотели тут же меня зарубить.

— Остановитесь! — повелительным голосом закричал король. — Допросим его сначала, ибо подозреваю, что дело тут не так-то просто. Весьма возможно, этого человека подкупили родственники предателей, которых я велел недавно казнить.

Призвав меж тем двух дворянских детей, которые были с его сыном, король стал допрашивать их с великим пристрастием — оба они ответили, что сына его убил мой мушкет волшебной силой, заключенной в его дуле. На что все присутствующие громко воскликнули:

— Чего еще слушать, государь? Предадим его мучительной смерти!

После чего спешно послали за Журубакой, толмачом, с помощью которого я объяснялся с ними, ибо последний, увидев, что произошло, так перепугался, что убежал, но его отыскали и привели к королю. В присутствии последнего и всех чинов суда ему стали угрожать страшными муками, если он не откроет правды. На это, дрожа всем телом и заливаясь слезами, толмач сказал, что ничего не утаит. Немедленно вызнали трех писцов и пять палачей с обнаженными мечами в обеих руках. На меня меж тем надели наручники и поставили перед ними на колени, а бонза Аскеран Тейше, председатель суда, с засученными рукавами и держа в руке кривой меч, обагренный кровью принца, произнес:

— Заклинаю тебя как отродье дьявола, коим ты и являешься, изобличенное в том же тяжком преступлении, что и те, кто в средоточии земли погружены в бездонную пропасть Обители Дыма, произнести здесь во всеуслышанье, почему ты пожелал, чтобы мушкет твой умертвил сего невинного юношу, которого все мы почитаем как власы и украшение глав наших.

На это я сразу не смог ничего ответить, ибо был настолько вне себя, что, если бы даже мне нанесли смертельный удар, думаю, я ничего бы не почувствовал. Бонза со свирепым и гневным лицом продолжал:

— Если ты не будешь отвечать на мои вопросы, считай себя осужденным на кровь, огонь, воду и ветер, ибо по ветру будешь ты развеян, подобно перьям убитой птицы, разносимым во многие стороны.

С этими словами он сильно пнул меня ногой, чтобы я пришел в себя, и заключил:

— Говори, признавайся, кто тебя подкупил, когда тебе дали деньги, кто они и где сейчас находятся.

На что, придя наконец в себя, я воскликнул, что богу ведома моя невинность и его я призываю в свидетели.

Бонза же, считая недостаточными угрозы, продолжал пугать меня всяческими ужасами, на что ушло еще три часа, но тут угодно было господу нашему привести юношу в себя, и тот, увидев перед собой заливающихся слезами родителей, сказал им, чтобы они не плакали и не пытались найти виновника его смерти, ибо он один в ней повинен, а я тут ни при чем, посему он снова заклинает их той кровью, которой он обливается, немедленно расковать меня, иначе он умрет. Король приказал снять наручники, которые надели на меня палачи.

Тем временем прибыло четверо бонз и, видя тяжелое состояние принца и то, что большой палец висит у него на липочке, так переполошились, что словами не выразишь. Слыша переполох, принц воскликнул:

— Уберите прочь этих чертей и пришлите мне других врачевателей, которые бы не несли такой вздор, ибо привести меня в это состояние угодно было одному богу.

После того как эти четверо удалились, пришли другие, также не решившиеся врачевать раны принца, что они и сказали отцу. Последний, в великом горе и отчаянии, решил посоветоваться с окружающими, которые сказали, что надлежит вызвать некого бонзу по имени Тейшеандоно, пользующегося среди них большой славой; беда была в том, что он находился в это время в городе Факата, в семидесяти легуа от столицы. Принц, услышав такое, возмутился:

— Не знаю, право, как и назвать совет, который вы даете моему отцу, видя меня в таком положении, ибо вместо того, чтобы перевязать мне раны и остановить кровь, вы советуете дожидаться какого-то дряхлого старика, которого отделяют от нас сто сорок легуа пути, семьдесят, которые надлежит проехать, чтобы добрести до него, и семьдесят — чтобы доставить его сюда, так что до его прибытия пройдет добрый месяц. Освободите этого чужеземца и дайте ему прийти в себя от страха, который вы нагнали на него. Пусть все поскорее уберутся из этого дома, тогда он сможет приняться как умеет за мое лечение, ибо, право, лучше быть уморенным человеком, пролившим из-за меня столько слез, чем этим несчастным бонзой из Факата, которому уже девяносто два года и который и видеть-то как следует не видит.

Убитый горем король, едва понимавший, что он делает, обратился теперь ко мне и сказал очень ласково:

— Прошу тебя, посмотри, не можешь ли ты помочь тому опасному положению, в коем оказался мой сын; ибо говорю тебе, что, если ты спасешь его, я буду почитать тебя за сына и дам тебе все, что ты попросишь.

Я ответил ему, что прошу его величество удалить всех этих людей, ибо крики их вселяют в меня ужас и не дают сосредоточиться. После этого я осмотрю раны принца, и если окажется, что я в состоянии ему помочь, я с великой охотой возьмусь за лечение. Король выполнил мою просьбу, после чего, подсев к юноше, я осмотрел его раны и увидел, что их всего две: одна на лбу, хоть и большая, но не опасная, а другая на правой руке, где большой палец был почти оторван. Тут господь бог вселил в меня новые силы, и я сказал королю, чтобы он не сокрушался и что, с божьей помощью, я вылечу его сына меньше чем за месяц. Я уже собрался было перевязать ему раны, но бонзы стали жестоко упрекать короля, что он согласился на это, говоря, что теперь сын его умрет уже наверняка, и не позже, как в эту же ночь. Самое лучшее, по их мнению, было отрубить мне голову и не давать мне возможности доконать его сына, ибо, если сын его умрет, а иначе и быть не может при таком лекаре, смерть его бросит тень на всю королевскую династию и сам король низко падет в глазах народа. Король ответил им, что прекрасно понимает резонность их речей, а посему умоляет их посоветовать, что же ему предпринять. Они ответили, что надо ждать бонзу Тейшеандоно и никого другого не слушаться, ибо он святой человек и одним наложением руки сможет исцелить его сына, как он не раз исцелял других, чему они были очевидцами. Король уже готов был последовать роковому совету этих слуг сатаны, но принц стал жаловаться на сильную боль от ран и потребовал, чтобы каким угодно образом пришли ему на помощь, так как больше терпеть он не может. Король снова стал советоваться с окружающими, как ему лучше поступить, Ибо, с одной стороны, бонзы предостерегают его, а с другой — сын его находится в великой опасности и испытывает сильнейшие муки. На это все сказали, что лучше приняться за лечение сейчас, чем дожидаться приезда бонзы. Король согласился с этим советом, как с наиболее разумным и правильным. Он снова обратился ко мне, приласкал меня и обещал сделать из меня очень богатого человека, если только я верну здоровье его сыну. Со слезами на глазах я ответил, что приложу все старания, в чем его величество сможет сам удостовериться.