Когда прошло более двух с половиной месяцев, в течение которых король не предпринял никаких решительных шагов, ограничиваясь туманными обещаниями и лишь сопровождая их порой попытками оправдаться, что, разумеется, не могло удовлетворить отца Белшиора, последний пришел к выводу, что ему надлежит вернуться в Индию, куда призывали его возложенные на него обязанности, равно как и некоторые другие причины. К ним прибавилось еще письмо, доставленное ему неким Гильерме Перейрой, которое тот получил из Малакки. Ему писали, что в Индию из Португалии прибыл один из братьев по имени Жоан Нунес, посвященный в патриархи пресвитера Иоанна, что весьма взволновало отца Белшиора, ибо ему показалось, что если он отправится с братом в Эфиопию, то сможет принести там много больше пользы, нежели здесь, где, как он убедился, он только теряет время. Но и этому его доброму намерению не суждено было осуществиться, ибо как раз в это время Эфиопия при содействии турок была почти целиком захвачена королем Зейлы и абиссинскому государю пришлось с небольшим количеством сторонников скрыться в горах Тигремахона, где он был в конце концов отравлен магометанами. Когда же в той небольшой части Эфиопии, которая осталась свободной, воцарился его старший сын Давид, он возвел на патриарший престол некого александрийца, своего бывшего учителя-схизматика, столь упорного в своих заблуждениях, что он открыто высказывал в своих проповедях, будто лишь он является истинным христианином в той религии, которую исповедует, а не его святейшество. Так и прошли бесплодно для святых отцов все пять лет правления Франсиско Баррето и дона Константино, и оба они умерли, один в Гоа, а другой в Кочине, не осуществив своих намерений, и до сих пор для спасения абиссинцев не предпринято ничего, да и вряд ли будет предпринято, если только по воле господней не совершится чудо, так как в Меккском проливе у нас в лице турка уж очень дурной сосед.

Видя, что дела святых отцов в Фушеу идут плохо, а отец магистр Белшиор уже перебрался на корабль, я отправился в Оски повидаться с королем и получить от него ответ на письмо, которое я ему привез. Король мне немедленно его вручил, так как ответ был уже написан, а в благодарность за полученные подарки передал мне богатые доспехи, два золотых меча и сто лекийских вееров. Письмо, написанное им, гласило следующее:

«Государь вице-король прославленного величья, восседающий на престоле тех, кто творит суд властью своего скипетра, я, Яретандоно, король Бунго, оповещаю Вас, что в этом городе Фушеу посетил меня по Вашему повелению посланец Ваш Фернан Мендес Пинто с письмом Вашей светлости и предназначенным для меня подарком, состоящим из оружия и иных предметов, доставивших мне особенную радость потому, что прибыли они с края света, именуемого Шеншикожин, где, благодаря могуществу великих армад и принадлежащих разным народам войск, царствует венчанный лев великой Португалии, слугою и вассалом коего я отныне себя объявляю, обязуясь всегда быть его другом верным и нежным, как пение сирен среди разбушевавшегося моря. Почему я как милости прошу его, пока солнце не перестанет выполнять назначения своего, ради которого оно было создано богом, а морская стихия — приливать и отливать от земных берегов, не забывать о клятве верности, которую я через него приношу его государю и старшему брату моему, благодаря чему мои вассальные обязанности становятся почетными, какими, уповаю, они будут оставаться и впредь. Оружие же и доспехи, кои я посылаю ему, пусть он примет как знак и залог моей верности, как это принято между нами, королями Японии. Совершено в крепости моей Оски девятого мамоко третьей луны тридцать восьмого года моей жизни».

С этим письмом и подарком я вернулся на корабль, стоявший на якоре в двух легуа от города; отец магистр Белшиор и все его спутники уже перебрались на него; отбыли мы из Шеке на другой день, 14 ноября 1556 года.

Следуя из Шеке по избранному курсу с попутным северным муссоном большой силы, мы 4 декабря прибыли в Лампакау, где застали шесть португальских кораблей, состоявших под командой одного купца по имени Франсиско Мартине, ставленника Франсиско Баррето, который унаследовал дону Педро Маскареньясу в управлении индийскими владениями. Вследствие того что муссон, пригодный для путешествия в Индию, уже почти кончался, наш капитан дон Франсиско Маскареньяс задержался в Лампакау лишь на время пополнения запасов. Оттуда мы отбыли в рождественскую осьмерицу и прибыли в Гоа 17 февраля, где я немедленно доложил Франсиско Баррето о письме, которое привез ему от японского короля. Он приказал мне принести его на следующий день, и я доставил его вместе с доспехами, мечами и всеми остальными подарками. Вице-король, внимательно осмотрев их, сказал:

— С полной искренностью говорю вам, что эти доспехи и прочие подарки, кои бы ныне привезли, дороже мне, чем моя вице-королевская должность, ибо ими и этим письмом японского короля я надеюсь так умилостивить государя нашего, что он, после бога, избавит меня от лиссабонского замка, куда мы, правители этих земель, за грехи наши в большинстве своем неизменно попадаем.

Чтобы вознаградить меня за мои труды и расходы, которые я понес, он сделал мне много предложений, которые я сразу не захотел от него принять. В оправдание свое я привлек письменные доказательства и свидетельства очевидцев в том, сколько раз на службе государя нашего короля я попадал в рабство, а имущество мое подвергалось ограблению, полагая, что этого одного достаточно для того, чтобы у себя на родине не получить отказа в том, что, как мне казалось, мне обязаны были дать за мои заслуги. Вице-король велел мне составить прошение, перечисляющее эти обстоятельства, присовокупил к нему все свидетельства, которые я ему представил, и сверх того вручил мне письмо к его величеству. После этого добиться награды за свою службу мне показалось делом столь легким, что, уверенный в очевидности своих заслуг и весьма довольный и гордый своими бумагами, кои я считал самым верным капиталом, я сел на корабль и отправился в Португалию, исполненный самых радужных надежд и убежденный, что стоит мне заикнуться, как на меня посыплются милости. Господу нашему было угодно, чтобы путешествие мое прошло благополучно, и сентября двенадцатого дня 1558 года я прибыл в Лиссабон в то время, когда правила страной государыня наша и королева дона Катарина, да восславится ее святое имя, которой я передал письмо вице-короля и изложил изустно все то, что, как мне казалось, могло способствовать успеху моего ходатайства. Она направила меня к чиновнику, ведавшему такого рода делами, который, расточая мне добрые слова и вселяя в меня еще более добрые надежды, которые с его слов я мог с уверенностью питать, продержал у себя мои несчастные бумаги целых четыре года с половиной. Кончилось все дело тем, что я остался при своих хлопотах и огорчениях, которые, не знаю, были ли хуже или лучше описанных мною в этой книге мук и превратностей. Видя наконец, как мало проку приносят мне как прежние мои труды и заслуги, так и теперешние мои хлопоты, я решил удалиться от дел с теми крохами, которые мне удалось скопить ценою величайших трудов и злоключений, — остатком сбережений, истраченных мной на службе своему государству, предоставив определить дальнейшую судьбу мою небесному правосудию и лишь сожалея о том, что не взялся за это дело раньше. Ибо, поступи я так, я сберег бы изрядную долю своих денег. Так вот до чего довела меня моя более чем двадцатилетняя служба, в течение которой я был тринадцать раз обращен в рабство и шестнадцать раз продан, из-за всяких несчастий, о которых я весьма подробно рассказал в истории этих бесконечно долгих странствий.

Но хотя все сказанное мною и справедливо, все же мне кажется, что неуспех мой в хлопотах о награде за великие труды и множество оказанных услуг проистек более от божественного провидения, которое допустило неудачу эту в наказание за мои грехи, чем от небрежности или какого-либо упущения со стороны того, кому небо поручило рассмотреть мою просьбу.