Увидя их в таком плачевном состоянии, он просил их сказать, что с ними приключилось, и они, всячески выказывая свое отчаяние, ответили, что семнадцать дней назад вышли из Лиампо в Малакку с намерением проследовать оттуда в Индию, если не кончатся к этому времени муссоны. Но когда они находились на траверзе скалистого островка Сумбор, гузаратский разбойник по имени Кожа Асен напал на них на трех джонках и четырех лантеа, на каковых семи судах у него было пятьсот человек, из которых сто пятьдесят были мусульманами — лузонцами, борнейцами, яванцами и шампа — все людьми с другого малайского берега. Бой с ними длился с часу и до четырех пополудни, пока наконец Кожа Асен не захватил португальское судно и не перебил на нем восемьдесят два человека, в том числе восемнадцать португальцев; примерно такое же число он забрал в плен. Имущества же в джонке, как и рассказывающего, так и тех, кто вошел с ним в пай, разбойник забрал больше, чем на сто тысяч таэлей. Португальцы одновременно сообщили Фарии еще и другие подробности такого жалостного свойства, что у некоторых окружавших их и слышавших их рассказ людей легко было прочесть в глазах ту боль и скорбь, которую подобная повесть способна была пробудить.

Долгое время Антонио де Фариа оставался в раздумии и нерешительности, взвешивая в уме все то, что сообщили ему эти люди, но наконец он обратился к ним и сказал:

— Прошу вас, сеньоры, объясните мне, как после боя, судя по вашим словам, необыкновенно жестокого, вам все же удалось спастись?

На это они ответили:

— После, того как мы час или полтора стреляли друг в друга из орудий, три джонки неприятеля предприняли три пытки взять нас на абордаж; удары, которые они наносили корпусу нашего судна, открыли в нем большую течь в носовой части, и мы стали погружаться. В конце концов эта течь и оказалась главной причиной нашей гибели, так как, для того чтобы ее остановить, нужно было обнаружить, где она находится, а это, в свою очередь, требовало перетаскивания грузов на другое место. Воспользовавшись тем, что наши люди отвлечены этой работой, неприятель стал нажимать на нас, и, для того чтобы отразить их нападение, мы вынуждены были бросить начатое дело и подняться на палубу. Но когда мы оказались в затруднительном положении, большая часть нашего экипажа была уже изранена, некоторые убиты, на одной из нападавших джонок начался пожар, который перебросился на соседнюю джонку; желая избежать гибели, неприятель попытался было выбрать абордажную снасть, чтобы джонки могли отойти друг от друга. Сделать это им, однако, не удалось, как они ни старались, и одна из джонок успела выгореть до ватерлинии, причем экипаж ее вынужден был броситься за борт и большей частью погиб. В это время нашу джонку прибило к эстакаде тоней у рифа ниже устья реки, в том месте, где сейчас стоит пагода сиамцев. Как только собака Кожа Асен (ибо именно он напал на нашу джонку) увидел, в каком мы оказались положении, он сразу сцепился с нами абордажными крюками и бросил на нас большое количество мусульман, покрытых кожаными колетами и кольчугами. Больше пятидесяти человек наших, в том числе восемнадцать португальцев, сразу же пало. Мы же, в том виде, в каком мы сейчас предстали перед вашей милостью, израненные и обожженные, не находя иного выхода, устремились на маншуа, которую мы буксировали за собой. Господу нашему было угодно, чтобы из всего экипажа спаслось только пятнадцать человек, из которых вчера умерло двое, а тринадцать чудесно спасшихся — восемь португальцев и пять мосо — прибыли сюда в том состоянии, в котором вы нас видите. Убегая на этой маншуа между эстакадой и берегом, мы старались все время держаться возможно ближе к скалам, чтобы не дать врагам возможности к нам подойти. Тем временем мусульмане, покончив на своих лантеа со спасением утопающих, бросились с великими криками и ударами в колокола на нашу джонку. Господу нашему было угодно, чтобы из-за жадности, с какой они накинулись на добычу, они отказались от преследования. К этому времени солнце уже почти зашло, и они вошли в устье реки, выражая свое торжество над нами, несчастными, криками и музыкой.

На это Антонио де Фариа сказал:

— Если они так потрепаны, как вы это описали, они непременно должны еще находиться на этой реке. И сдается мне, ни ваша джонка, ни та, которая не могла отцепиться от сгоревшей, сейчас ни на что не годны, а на третьей, большой, на которой он брал вас на абордаж, вы наверняка сколько-нибудь народа да поизранили и перебили.

На это они оба ответили, что у неприятеля было много раненых и убитых. При этих словах Антонио де Фариа снял шапку, бросился на колени, воздел руки, обратил глаза к небу и, заливаясь слезами, воскликнул:

— Господи Иисусе Христе, боже мой, ты истинная надежда всех уповающих на тебя, а потому я, из всех людей самый грешный, смиренно молю тебя во имя сих рабов твоих, душам коих ты принес спасение ценою драгоценной своей крови, даровать нам силы для победы над недругом нашим, жестоко умертвившим стольких португальцев, коего я, с соизволения твоего и с помощью твоей, намереваюсь, продолжая начатое мною предприятие, разыскать во славу твоего святого имени и заставить вернуть в руки рабов твоих и верных воинов то, что он столь долгое время был нам должен.

На это все присутствующие в один голос ответили:

— На врага, на врага, с именем Христовым! Пусть заплатит, собака, девятикрат за то, что он задолжал нам, равно как и этим несчастным!

И, издав в превеликом одушевлении громкий крик, они стали ставить кормовые паруса так, чтобы джонка наша могла пройти в порт Лайло, отстоявший от нас на восемь легуа, где, по принятому решению, Антонио де Фариа должен был готовиться к бою, в который собирался вступить с этим пиратом, на поиски коего, как я уже раньше говорил, он бесполезно потратил столько времени, не будучи в состоянии ни в одном порту хотя бы что-либо о нем услышать.

Когда на следующий день утром мы стали на якорь в порту Лайло, Киай Панжан, коего Антонио де Фариа взял себе в спутники и который, как я уже говорил, по национальности был китаец, имел в этом краю много родственников, был хорошо известен и всеми любим, — попросил мандарина, бывшего в этом место начальником, чтобы нам за наши деньги отпустили все, в чем мы нуждались. Мандарин на это согласился, с одной стороны, из опасения, что мы можем нанести ему какой-нибудь ущерб, с другой же, потому что поручил за это от Антонио де Фарии взятку в тысячу крузадо, чем остался весьма доволен.

Кое-кто из наших высадились поэтому на берег и с возможной поспешностью стали закупать все, в чем они нуждались, как-то: селитру и серу для пороха, свинец, ядра, провизию, канаты, масло, смолу, паклю, лес, доски, оружие, копья, заостренные палки, реи для прямых и треугольных парусов, щиты, стеньги, кремневую гальку, блоки, фалы, якоря. Они набрали пресной воды и снаряжения, ибо, хотя в местечке было от силы триста или четыреста душ, всякого добра в нем было столько, как в самом порту, так и в окрестных селениях, что, верно скажу, как ни расписывай эти запасы, равно никогда их не преувеличишь. Ибо китайская земля тем превосходит все другие, что во всем, что человек может пожелать, она обильнее, чем все другие страны, вместе взятые. А так как Антонио де Фариа на деньги не скупился, тратил, не считая, и платил за все эти товары, сколько спрашивали, то добро это прибывало к нему целыми горами. Так что через тринадцать дней он уже вышел из порта с двумя новыми, очень большими и высокобортными джонками, которые он купил, продав свои небольшие, и с двумя гребными лантеа, только что спущенными со стапеля, пополнив свои экипажи ста шестьюдесятью моряками, как гребцами, так и палубной командой.

Запасшись, таким образом, всем необходимым и подняв реи до места, чтобы с них мгновенно можно было отдать паруса, а якоря поставив панер, устроили смотр всем командам судов, и оказалось их пятьсот человек, как солдат, так и матросов, в том числе девяносто пять португальцев — все люди молодые и решительные, готовые пойти на всякое выгодное дело. Прочие же, и мосо наши, и матросы, и люди с того берега, которых нанял Киай Панжан, тоже были в боевых делах испытаны, поскольку были корсарами и занимались этим делом уже пять лет. На кораблях наших было сто шестьдесят мушкетов и сорок бронзовых пушек, в том числе двенадцать фальконетов и две мортиры, одно мелкое орудие и пять пушек, стрелявших каменными ядрами, а остальные — трехфунтовики и два пса (нечто вроде среднего недальнобойного орудия); далее, шестьдесят кинталов пороха, пятьдесят четыре для пушек и шесть для мушкетов, не считая того, который уже был выдан на руки стрелкам, и девятьсот горшков — четыреста с порохом, а остальные с негашеной известью в порошке, как это принято у китайцев, и много каменных ядер, и стрел, и копий, и зажигательных бомб, которые нам делал один левантинец за плату, и четыре тысячи копий с железными наконечниками, которые мечут при абордаже, и шесть лодок камней, ибо с их помощью может принимать участие в бою любой член экипажа, и двенадцать абордажных крюков со своими баграми, соединенными с железными весьма длинными цепями, а также многие хитроумные штуки по пиротехнической части, придуманные для нас китайцами, весьма падкими до денег, которые мы платили им за эти изобретения в большом количестве.