По прошествии шести дней король покинул крепость Оски и отправился в Фушеу в сопровождении многочисленной и весьма знатной свиты, в которую входили шестьсот пеших и двести конных, выглядевших весьма внушительно. Народ встретил его всякими празднествами, ликованием, потешными представлениями и всякими дорогостоящими вещицами, до которых здесь все большие охотники. Остановился он в великолепном и весьма богатом дворце. Уже на следующее утро он позвал меня и велел принести письмо вице-короля, ибо в первую голову хотел ознакомиться с ним, а потом, уже прочитав его, поговорить с отцом магистром Белшиором о самом важном. Я немедленно вернулся домой и приготовился к приему. В два часа дня король прислал за мной куанси Нафаму, коменданта города, с четырьмя знатными сановниками, которые в сопровождении множества людей провели меня во дворец. Путь этот они, я и сорок португальцев совершили пешком, ибо таков у них обычай. Должен, однако, сказать, что все улицы, по которым мы шли, были очень чисты и красиво убраны. Народу высыпало на них столько, что натуронам, или стражам, пришлось немало поорудовать своими окованными железом жезлами, чтобы расчистить нам дорогу. Подарки королю везли трое португальцев на конях, а немного отступя, ехали на великолепных конях еще два всадника с пиками, покрытые доспехами, как на турнирах. Когда мы прибыли на первый дворцовый двор, мы увидели там короля, восседающего на байлеу, или помосте, который он нарочно для этого случая велел воздвигнуть. Кроме короля, там была еще вся знать королевства и три посла чужеземных королей — первый от лекийцев, второй от короля Кочина и острова Тозы, а третий от кубукамы и императора Миоко. Все пространство двора вокруг помоста занимали свыше тысячи стрелков из аркебузов и четыреста всадников о доспехах, на добрых конях, кроме этого, здесь теснилось бесчисленное количество народа. На пути к возвышению, где находился король, мы, португальцы, проделали все церемонии и отвесили все поклоны, которые полагаются в подобных случаях. Потом я выступил вперед и вручил государю письмо вице-короля, он принял его стоя, после чего, вновь усевшись, передал его в руки куанси гритау (нечто вроде королевского секретаря), и тот прочел его громким голосом, так чтобы все могли его услышать. Когда с чтением было покончено, король стал расспрашивать меня в присутствии послов и принцев о некоторых вещах, которые он желал узнать о нашей Европе. Один из его вопросов заключался в том, сколько пехотинцев в полном вооружении и всадников в таких же доспехах, как на присутствующих здесь, может выставить наш король. Опасаясь покраснеть, если я солгу, я, признаюсь, несколько смешался; видя это, стоявший рядом со мной португалец взял слово и, не смущаясь, ответил: от ста до ста двадцати тысяч, чем король был весьма поражен, а я еще больше. Король меж тем, которому, видимо, понравилась грандиозность цифр, называемых моим спутником, потратил на расспросы его больше получаса, приходя вместе с присутствующими во все возрастающее изумление. Наконец, обратившись к своим приближенным, он признался:

— Ничто на свете не доставило бы мне большего наслаждения, как увидеть это великое государство. Сколько чудес говорят мне о его богатствах и о необыкновенном множестве его судов. Истинно говорю вам, это доставило бы мне радости на всю жизнь.

Когда же я собирался удалиться вместе со своими спутниками, он сказал мне:

— Когда тебе покажется удобным, можешь передать отцу магистру, чтобы он пришел повидать меня, ибо я готов его выслушать, равно как и всех прибывших с ним.

Вернувшись к себе, я рассказал отцу магистру Белшиору о приеме, который был мне оказан королем, о разговорах, которые при этом велись, и с каким нетерпением он его ожидает, почему мне кажется уместным, раз уж тут собрались все португальцы и одеты они в праздничные одежды, идти к королю немедленно. Отцу магистру и прочим отцам, присутствовавшим при этом разговоре, предложение мое показалось правильным. Поэтому, облачившись так, чтобы придать себе наиболее внушительный вид, отец Белшиор вышел из церкви и направился во дворец. Вместе с ним шли сорок португальцев в праздничной одежде, с плоеными воротниками и тяжелыми золотыми цепями через плечо, четыре мальчика-сироты, одетые в белую тафту с вышитыми шелком крестами на груди и белые шапочки, и брат Жоан Фернандес в качестве толмача. Придя на первый дворцовый двор, отец магистр встретил нескольких вельмож и был ими со всякими церемониями и знаками приязни проведен в покой короля. Последний, приветливо улыбнувшись, взял его за руку и сказал:

— Поверь мне, отец иностранец, что этот день я действительно могу назвать своим из-за великой радости, испытываемой мною, когда я вижу тебя перед своими глазами, ибо мне кажется, что это вернулся святой отец Франциск, которого я любил, как самого себя.

Проведя отца Белшиора в следующую комнату, он усадил его рядом с собой, оказав также самый ласковый прием четырем мальчикам, ибо наших детей еще здесь не бывало. Отец магистр поблагодарил его за оказанные ему великие и многие милости, используя принятые в Японии выражения, которым его научил брат Жоан Фернандес, а затем приступил к самому главному, ради чего он был послан сюда, а именно — предоставить себя в распоряжение короля и преподать ему самый верный путь к спасению. Тот слушал и выражением лица и кивками головы одобрял его. Отец магистр в заранее приготовленной речи, напоминающей святую проповедь, изложил ему все, что для этого необходимо. На это король ответил:

— Не знаю, какими словами заверить тебя, святой отец, как рад я увидеть тебя здесь и слышать от тебя то, что достигло моего слуха. Если я не даю тебе ответа сейчас, то объясняется это обстоятельствами, о которых ты, верно, уже знаешь. Поэтому прошу тебя, раз уж господь привел вас сюда, отдохнуть от трудов, совершаемых тобою во имя его. Что же до того, что пишет мне король в ответ на письмо мое, переданное через Антонио Феррейру, я и теперь не отказываюсь от своих слов. Но время сейчас такое, что, боюсь, узнай мои вассалы о каких-либо переменах со мной, они последуют советам бонз, и притом тем охотнее, что положение мое здесь, как ты должен был слышать от здешних отцов, крайне шатко из-за происшедших у нас восстаний, во время которых я находился в беспримерной опасности и даже вынужден был, чтобы спасти свою жизнь, казнить за одно утро тринадцать самых главных феодалов страны с шестнадцатью тысячами заговорщиков, их сообщников, я не говорю уже о примерно таком же количестве врагов, которых я сослал или которые бежали за пределы моего государства. Но если господь дарует мне когда-либо исполнение моих желаний, мне ничего не будет стоить последовать советам, которые дает мне вице-король.

Отец магистр ответил, что ему очень приятно слышать о добрых намерениях его величества, но все же ему не следует забывать, что жизнь человеческая коротка и все мы смертны. А если ему случится умереть до осуществления своего замысла, что тогда станется с его душой? Король ответил: «Бог знает». Отец Белшиор, видя, что тот пока что дальше добрых слов и поговорок не идет и не желает принять решения по столь важному для нас вопросу, скрыл свое разочарование и перевел разговор на другие предметы, касаться которых, как он понял, его величеству было много приятнее. Проведя таким образом в беседах с отцом значительную часть вечера, король попрощался с ним в почтительных выражениях, вселив в него надежду, что он хоть и не так скоро, но непременно обратится в христианство, что тогда было понято всеми как ответ, достаточно уклончивый. На другой день через два часа после вечерни у отца магистра произошло второе, свидание с королем. Последний проявил к нему, как и всегда, много радушия, но за все время разговора ни разу не коснулся главного. Впрочем, он скоро перебрался обратно в Оски, приказав передать отцу магистру, что он рад будет, если тот останется и будет навещать его в Оски, ибо ему доставляет большое наслаждение говорить с ним о величии божьем и о совершенстве его религии.