Когда катур, на котором доставили прах святого мужа, подошел к городской пристани, его уже ожидали там вице-король со своей стражей, вооруженной серебряными булавами, и вся индийская знать. Было еще и несметное количество народа, и четыре алкайда с трудом прокладывали дорогу. На пристани собрался весь соборный капитул, староста и члены братства Милосердия, все в облачениях и со свечами из белого воска в руках. Они принесли с собой гроб с покровом из парчи и золотой бахромой и кистями, в который, однако, тело перекладывать не стали, потому что решили, что лучше будет хоронить его в том, в котором он прибыл из Малакки.

Отцы и братья ордена Иисуса взошли на катур, который к этому времени был уже надежно пришвартован к берегу, и когда они взялись за гроб, стоявший на шканцах, над толпой (весьма набожная мысль) появился крест, покров с которого сдернули мальчики-сироты из коллегии. Тут один из них запел «Benedictus Dominus Deus Israel», а в ответ ему грянул хор звучных и стройных голосов, исполненный такого благоговения, что у всех присутствующих волосы встали дыбом. Вся эта бесчисленная толпа христиан рыдала и всхлипывала так, что одного этого зрелища было бы достаточно, чтобы направить на праведный путь любого грешника. Из народа, собравшегося на пристани, составилась стройная процессия, за которой несли прах покойного в накрытом большим парчовым покровом гробу, в котором он прибыл из Малакки. С обеих сторон его окуривали из кадильниц сладчайшими благовониями, а гроб братства Милосердия несли с правой стороны впереди. Погребальное шествие выглядело так пышно и богато, что местные язычники и магометане совали себе пальцы в рот, как это у них принято, выражая этим величайшее изумление. Процессия вошла в городские ворота и пошла по прямой улице, которая в этот день была вся убрана коврами и кусками шелка. Окна выглядели очень нарядно — в них теснились жены и дочери знати. Внизу, у дверей богатых домов, были установлены самого разнообразного вида курильницы, распространявшие благовония. Так разукрашена была не только эта улица, но и все другие, по которым проходила процессия. У дверей коллегии святого Павла она остановилась, и гроб был внесен в церковь. И хотя была лазарева пятница, все алтари в коллегии были покрыты парчой, на них стояли серебряные светильники, подсвечники и кресты — все прочее было под стать этой пышности. В церкви гроб был поставлен у главного алтаря, с той стороны, где лежит Евангелие, после чего была отслужена месса в парчовых облачениях, как при епископской службе; пели отличные голоса, и игра музыкантов была тоже в полном соответствии с торжественностью праздника. Но так как время было позднее, а народ очень хотел увидеть прах святого мужа, проповеди читать не стали. После мессы святые останки были показаны народу, который почтил их изобильными слезами, а так как людей, как я сказал, было очень много и каждый хотел протиснуться ближе, толпа так налегла на решетку предела, что разломала ее на куски, несмотря на то что она была очень толстая. Святые отцы, видя все увеличивающиеся давку и беспорядок, не нашли иного выхода, как закрыть гроб, сказав, что вечером, когда такой тесноты не будет, все смогут лучше увидеть усопшего, и толпа разошлась. После этого тело святого мужа показывали еще несколько раз, но почти неизменно из-за чрезмерного скопления народа в храме была давка, крики, и даже чуть не задавили насмерть нескольких женщин и детей.

В этот же вечер из Японии в Гоа прибыл женившийся в Малакке португалец по имени Антонио Феррейра с богатым подарком от короля Бунго. Он прислал его вице-королю вместе с письмом следующего содержания:

«Преславный и величием богатый государь вице-король индийских земель, лев на морях, устрашающий силою своих кораблей и могучих бомбард, я, Яката Андоно, король Бунго, Факаты, Омангуше и земель, омываемых обоими морями, повелитель малых королей островов Тоза, Шиманашеке и Миайжима, настоящим письмом извещаю тебя, что, некоторое время послушав, как отец Франциск Шеншикожин говорит о новой религии создателя всего сущего, которую он проповедовал жителям Омангуше, я тайно обещал ему, когда он вернется в мое королевство, принять от него имя и воду святого крещения, хотя бы даже внезапность такой перемены и привела меня к столкновению с моими вассалами. Он также обещал мне, если господь согласится продлить его дни, скоро вернуться в мою страну. Но так как возвращение его задержалось сверх всякой ожидаемой мною меры, я решил послать этого человека осведомиться о нем и узнать от Вашей светлости причину, препятствующую его приезду. А посему, государь, очень прощу Вас просить его от своего и от моего имени, поскольку цари земные не вольны ему приказывать, чтобы он прибыл ко мне с первым же муссоном, ибо приезд его в мое государство сослужит великую службу господу и укрепит нашу дружбу с великим королем Португалии, связав наши государства в единое целое узами нерушимой любви. Отныне подданные его будут освобождены от всех налогов и пошлин во всех портах и реках, где они только станут на якорь, так же как и в Кочине, которым вы владеете. Пусть Ваша светлость укажет мне, чем я по дружбе могу служить Вашему королю, ибо я готов исполнить его желание с такой же быстротой, с какой солнце совершает свой дневной путь по небу. Антонио Ферейра передаст Вам доспехи, в которых я в свое время победил королей Фиунги и Шиманашеке. Повинуюсь, как старшему брату, непобедимому королю с края света, обладателю сокровищ великой Португалии».

Письмо это вице-король Афонсо показал отцу ректору магистру Белшиору и спросил его, есть ли у него препятствия, мешающие ему вместе со всей коллегией святого Павла в Гоа немедленно отправиться в Японию, чтобы способствовать делу, столь угодному всевышнему.

Отец ректор поблагодарил его за милость, оказанную ему таким предложением, добавив, что, раз его светлость ему так советует и приказывает, он немедленно начнет готовиться в путь, чтобы воспользоваться попутным муссоном.

Вице-король похвалил и поблагодарил его, понимая, что дело это из тех, которые оказывают господу великую услугу.

Через четырнадцать дней после этого разговора, 16 апреля 1554 года, отец Белшиор отбыл в Малакку вместе с сыном бывшего вице-короля Индии, дона Гарсии де Нороньи, доном Антонио де Нороньей, который получил назначение на должность коменданта крепости Малакки, ибо вице-король приказал арестовать бывшего коменданта дона Алваро де Атайде за то, что тот не пожелал подчиняться его предписаниям, и за прочие злоупотребления, о которых ему донесли и которые я подробно перечислять не буду, ибо это к моему предмету не относится. Новый комендант дон Антонио прибыл в Малакку 5 июня и был хорошо принят. В торжественном шествии его проводили в церковь, где пропели «Te Deum laudamus», отслужили мессу и произнесли проповедь. По выходе из церкви, примерно в одиннадцать часов утра, лиценциат Гаспар Жорже, генеральный аудитор Индии, посланный сменять комендантов, приказал бить в колокол и, собрав весь народ и показав ему полномочия, полученные им от вице-короля, извлек заранее составленный список вопросов и стал по нему допрашивать дона Алваро в присутствии двух писцов, после чего под составленной грамотой расписались генеральный аудитор и новый комендант. Все это заняло очень много времени. Окончился допрос тем, что дон Алваро был смещен с должности и взят под стражу, а имущество его изъято в пользу казны. Так же было поступлено и со всеми его сторонниками, подстрекавшими его арестовать управляющего казной Гамбоа и нарушать предписания вице-короля и повинными еще в иных преступлениях. Все эти меры были проведены с такой исключительной суровостью, что большинство предпочло покинуть Малакку и податься к мусульманам. Крепость настолько обезлюдела, что над ней нависла угроза стать добычей первого, кто пожелал бы ее захватить. Спасла ее лишь рассудительность нового коменданта, объявившего прощение всем провинившимся, но даже и после этого народ возвращался в нее весьма неохотно, ибо из-за злоупотреблений дона Алваро Малакка была лишена штата города, каковым она пользовалась раньше, и муниципалитет, и все власти в ней были разогнаны по самым позорным и бесчестящим обвинениям. Все это навело такой страх и ужас на ее жителей, что, побросав, как я это уже говорил, дома и добро, они все перешли к магометанам.