Что же касается женщины, которую каждый из этих королей имеет обыкновение отправлять для переговоров по важным вопросам, то она, по их мнению, должна обладать качествами, обеспечивающими наиболее успешное решение дела, по которому ее посылают. Так, например, она не должна быть девицей, ибо, если она девица, ей грозит опасность утратить это состояние, а если к тому же красота ее привлекает всех, а девичество свое она может подарить только одному, то это может стать причиной раздоров там, где как раз необходимы мир и согласие. Она должна состоять в законном браке или хотя бы быть вдовой законного супруга, и, если она имела от него детей, должна документально доказать, что вскормила грудью все свое потомство, ибо та, говорят они, которая родила, но не вскормила чад своих, будучи в состоянии это сделать, скорее женщина для наслаждения, как любая продажная и распутная тварь.

Обычай этот весьма строго соблюдается среди дворян этой страны, и, ежели какая-нибудь дворянка родит ребенка и по той или иной причине не может его вскормить грудью, она ради своей чести обязательно выправляет в том свидетельство, как если бы речь шла о деле первостепенной важности. А если она теряет мужа еще в молодые годы, ей необходимо, чтобы проявить в полной мере свою добродетель, пойти в монастырь, ибо этим она доказывает, что вышла замуж не для того, чтобы получать от брака чувственные наслаждения, а чтобы иметь детей с той чистотой и целомудрием, которые являли наши прародители, соединенные господом в земном раю. И чтобы брак ее был совершенно чист и не нарушал заповедей господних, жена, едва почувствовав беременность, должна, как они говорят, прервать сношения с мужем, ибо тогда брак становится уже не чистым и честным союзом, а чем-то чувственным и грязным. К этим условиям они присовокупляют еще и другие, излагать которые я воздержусь, ибо считаю, что погрешу многословием, если буду останавливаться на предметах, не заслуживающих внимания.

Ньяй Помбайя, привезшая послание, как я уже об этом говорил, к королю Сунды, по окончании переговоров немедленно оставила город Банту, король же деятельно принялся за приготовление к походу и вскоре двинулся из города с армадой в тридцать калалуз и десять журупангов, взяв с собой достаточное количество провианта и боевых запасов. На этих сорока судах шло семь тысяч воинов, не говоря о гребцах и сорока португальцах из сорока шести, которые здесь находились. За участие в походе король обещал нам всяческие льготы в торговле и открыто изъявил свое удовольствие, что мы идем с ним, так что оснований уклониться от похода у нас не было.

Король Сунды отбыл из порта Банты января пятого дня 1546 года и прибыл девятнадцатого числа в город Жапару, где король Демы, император Явы, готовил к походу войско в восемьсот тысяч человек. Узнав о прибытии короля Сунды, бывшего одновременно и шурином его и вассалом, он выслал навстречу ему короля Панаруки, адмирала флота. Судно последнего сопровождала флотилия лузонцев с Борнео из ста шестидесяти гребных калалуз и девяноста ланчар. Вся эта свита проследовала с королем Сунды до того места, где находился император, который принял его весьма сердечно и с большим почетом. На пятнадцатые сутки со дня нашего прибытия в Жапару король Демы вышел с флотом в две тысячи семьсот судов, среди которых была тысяча высокобортных джонок, прочие же — гребные суда, и взял курс на Пасарван. 11 февраля он подошел к реке Хикандуре ^{315}и остановился у бара. Король Панаруки, адмирал флота, убедившись, что крупные корабли не смогут подойти к городу из-за подводных скал и отмелей, приказал их командам сойти на берег, а гребным судам подняться вверх, стать на якорь против города и сжечь суда противника в порту, что и было выполнено. С этой флотилией пошел лично и сам император в сопровождении всех вельмож королевства. Король сундский, который был назначен командующим сухопутными силами, двинулся к городу, с большей частью войска. Когда они подошли к месту, где надлежало разбить лагерь, а именно, к городским стенам, то первым долгом занялись возведением укреплений и расположением артиллерийских позиций, чтобы огнем пушек поражать наиболее важные районы города. На эти приготовления ушла большая часть дня. Ночь же была проведена в пирах и увеселениях, но за осажденными было установлено надежное наблюдение. Когда наступило утро, каждый военачальник занялся своим делом, а все войско продолжало возводить укрепления согласно указаниям инженеров. В этот же день город окружили очень высокими валами с насыпями, укрепленными при помощи толстых балок. На насыпь были втянуты весьма тяжелые орудия, среди которых было несколько орлов и львов из пушечного металла, отлитых в свое время турками и ашенцами под руководством одного ренегата из Алгарвы ^{316}, называвшего себя после своего вероотступничества Кожа Жейналом, какое же имя он носил, будучи христианином, он скрывал, чтобы не бросить тень на свой род, так как был он отнюдь не низкого происхождения.

Осажденные, отметив беспечность своих военачальников, допустивших, чтобы враг целых два дня спокойно трудился над укреплением лагеря, и не попытавшихся помешать ему в этом деле, сочли это за великое себе оскорбление и попросили своего короля разрешить им в ближайшую ночь испытать силы противника, ибо весьма вероятно, что люди, утомленные тяжелой работой, будут хуже владеть оружием и не выдержат первого решительного натиска.

Король Пасарвана был молод и отличался качествами, за которые подданные его ценили и любили, ибо, как нам рассказывали, он был очень великодушен, не был тираном, сочувственно относился к мелкому люду, был великим другом бедняков и вдовиц и проявлял к ним такую щедрость, что, едва узнав об их нуждах, немедленно приходил к ним на помощь, давая им даже больше того, что они просили. Кроме этих прекрасных качеств, были у него еще и другие, столь соответствовавшие чаяньям народным, что в государстве его не нашлось бы человека, который не отдал бы охотно за него жизнь. Следует добавить, что при нем находился весь цвет его королевства, люди молодые и отважные, не говоря уже об иностранцах, которых он также щедро одаривал и оказывал им всяческие милости и почести, сопровождая все ласковыми словами, — наилучший способ завоевать расположение как малых, так и великих и сделать из кротких овец неустрашимых львов, между тем как иное обращение угнетает души, а порой из неустрашимых львов делает кротких и робких овечек.

Король поставил вопрос, разрешить или нет эту вылазку, на совет старейших и осмотрительнейших, и после того как изрядное время проспорили о том, к чему может привести такой шаг, пришли к единодушному выводу, что даже если счастье совершенно не будет благоприятствовать этому предприятию, все же лучше и менее позорно будет потерпеть поражение в честном бою, чем отсиживаться и безучастно взирать, как их короля будут окружать войска низкого и подлого народа, против всякого здравого смысла и справедливости желающего силой понудить его отречься от веры, в которой воспитались их отцы, и перейти в другую, которую их противники недавно приняли по совету и наущению фаразов ^{317}, единственный путь к спасению видящих в омовении зада, в воздержании от свинины и в браке с семью женами, из чего всякому разумному человеку ясно и очевидно, что бог не может не быть врагом таких людей и вряд ли будет помогать осуществлению их замысла насильно обратить короля в магометанина и вассала, если, прибегая к самым нескладным доводам, они такой срам объявляют религией. К этому совет присовокупил еще много других соображений, которые показались настолько убедительными как королю, так и всем присутствующим, что все в один голос воскликнули: