Антонио де Фариа, убедившись из слов отшельника в основательности своих опасений, поспешил спуститься вниз по реке; он рвал на себе бороду и бил себя по лицу от досады, что по своей беспечности и незнанию погубил предприятие, которое столько бы принесло ему, если бы было успешно доведено до конца.

Мы уже семь суток плыли по самой середине Нанкинского залива, дабы использовать силу течения, как люди, лишь в этом видящие свое спасение, но никто из нас не мог забыть испытанной нами неудачи, все были угнетены и безутешны. Каждый был вне себя и утратил способность сказать разумное слово. Наконец мы подошли к селению под названием Сусокерин. И так как туда еще но дошли вести о нас и никто не знал, откуда мы идем, мы стали там на якорь. Набрав кое-какой провизии и осведомившись обиняком, каким путем нам надлежит следовать дальше, мы снялись с якоря в два часа и как можно быстрее вышли в рукав, менее людный, чем залив, по которому мы раньше следовали. Рукав этот назывался Шалингау, и по нему мы шли еще девять дней, пройдя всего сто сорок легуа.

И, войдя вновь в этот Нанкинский залив, который был здесь более десяти или двенадцати легуа ширины, мы продолжали свой путь под парусами; ветер дул с веста, и нам приходилось лавировать от одного берега к другому. Так продолжалось еще тринадцать дней. Все мы устали от тяжелой работы и вечного страха, а кроме того, провизия у нас подходила к концу. И вот, когда уже видны были рудники Коншинакау, расположенные на сорок первом градусе с двумя третями, на нас налетел огромной силы южный ветер, который китайцы называют тайфуном, сопровождаемый таким ливнем и потерей видимости, что он казался чем-то сверхъестественным; а так как суда были у нас гребные и не слишком больших размеров, с невысоким бортом и хрупкие, да и матросов не хватало, мы оказались в столь отчаянном положении, что, почти потеряв надежду на спасение, предпочли быть снесенными на берег, полагая меньшим злом разбиться о скалы, чем утонуть в море.

Мы продолжали свой путь, тщетно пытаясь осуществить это наше отчаянное намерение, избранное нами как наименьшее зло и наименее мучительный конец, когда ветер на исходе дня неожиданно перескочил с зюйда на норд-норд-ост. Волны при этом оказались взбитыми на такую высоту, что ужасно было на них смотреть. Охваченные страхом, мы стали выбрасывать за борт лишний груз, но при этом дошли до такого безумия, что бросили в воду провиант и ящики с серебром. Напоследок мы срубили и обе мачты, потому что к этому времени в судах уже объявилась течь, и так мы продрейфовали до наступления сумерек.

Когда была без малого полночь, вдруг с паноуры Антонио де Фарии раздался громкий крик: «Господи боже, смилуйся над нами!» — отчего мы решили, что она гибнет. Мы на нашем судне тоже крикнули им, но ответа не последовало, и мы решили, что их поглотили волны. Мы оцепенели от ужаса, и добрый час никто не мог выговорить разумного слова.

В этом тягостном состоянии мы провели остаток ночи. За час до рассвета у нас образовалась течь над кильсоном, и уровень воды мгновенно повысился на восемь пядей, теперь спастись уже не было ни малейшей возможности, судно шло ко дну, и мы решили, что господу нашему угодно положить конец нашей жизни и нашим мучениям.

Когда совершенно рассвело и все море открылось перед нами, судна Антонио де Фарии нигде не оказалось. Это повергло нас в такое отчаяние, что никто уже не был в состоянии здраво рассуждать или действовать. Так мы пребывали без малого до десяти часов. Страх и горе наши были столь велики, что у меня не хватает слов их описать. Но вот полузатопленная паноура наша ударилась о дно, волны подхватили ее и понесли на скалистый мыс, где под их напором она разлетелась в щепы. Цепляясь друг за друга с громкими криками: «Господи боже, смилуйся над нами!» — мы спаслись, но из двадцати пяти португальцев уцелело лишь четырнадцать, одиннадцать утонуло вместе с восемнадцатью христианскими мосо и семью китайскими матросами. А случилось это несчастное событие в понедельник августа пятого дня 1542 года, за что господу нашему вечная хвала.

Все мы, четырнадцать португальцев, спасшихся по милосердию господа нашего Иисуса Христа, весь этот день и следующую ночь оплакивали горестную гибель наших судов и свое жалкое положение, из которого не могли придумать выхода, ибо место, куда нас выбросило, было каменистым и бесплодным, а кроме того, нигде не было живой души, у которой мы могли бы что-либо спросить. Наконец мы решили, что все же в нашем положении самое разумное — это попытаться пройти в глубь материка, потому что, несомненно, рано или поздно мы набредем на людей, которые заберут нас, как рабов, и будут кормить, пока господу нашему не будет угодно покончить либо с нашей жизнью, либо с нашими муками.

С этим намерением мы пошли вдоль возвышавшегося у берега горного хребта и, пройдя шесть или семь легуа, обнаружили с другой стороны огромное болото, простиравшееся насколько хватал глаз, — и ни малейшего признака земли по другую его сторону. Таким образом, нам пришлось обратиться вспять и вернуться к месту нашего крушения, куда мы прибыли на следующий день, когда солнце уже почти зашло. На берегу мы обнаружили тела всех наших товарищей, выброшенные волнами, и мы снова горько расплакались. На другой день утром мы похоронили их в песке, чтобы тигры, которые изобилуют в этих местах, их не пожрали. За этим делом мы провели большую часть дня весьма печально и тягостно, ибо трупов было тридцать шесть, и, так как они начали уже гнить и разлагаться, смрад от них шел нестерпимый, а копать землю приходилось собственными руками, и на каждую могилу мы тратили почти полчаса.

После того как мы похоронили покойников, мы, опасаясь тигров, спрятались на ночь в болото, в котором и просидели до утра. После этого мы пошли на север сквозь густые леса и заросли кустарника, через которые лишь кое-где можно было пройти с большим трудом. Так мы шли трое суток, пока не дошли до широкого устья какой-то реки, так никого и не встретив. При попытке переплыть ее, первые четверо, бросившиеся в воду, а именно — трое португальцев и один мосо, утонули, так как к этому времени изрядно ослабли, а река была широкая и быстрая, и сил у них хватило лишь на одну ее треть.

Эти трое португальцев все пользовались большим уважением, двое из них были родные братья — один звался Белшиор Барбоза, а другой Гаспар Барбоза, третий же приходился им двоюродным братом и звался Франсиско Боржес Каейро. Все они происходили из Понте-де-Лима и отличались большим мужеством, равно как и другими отличными свойствами.

Осталось нас одиннадцать человек, да еще трое мосо. Видя несчастье, постигшее наших спутников, и чувствуя, что силы наши с каждым часом иссякают, мы, горестно вздыхая, стали оплакивать как несчастную судьбу наших товарищей, так и свою собственную. Всю эту темную ночь мы провели под дождем, на ветру, дрожа от холода, вздыхая и заливаясь слезами, пока перед рассветом не угодно было господу нашему показать нам на востоке пламя. Основываясь на шатких оценках расстояния, сделанных кое-кем из нас, способных еще что-то подсчитать, мы, когда рассвело, потянулись в сторону огня, вверив себя всемогущему господу, единственно способному избавить нас от наших бед и страданий.

Так вдоль этой реки мы и шли почти весь этот день, пока к заходу солнца не подошли к вырубленному участку леса, где пятеро мужчин занимались выжиганьем угля. Подойдя к ним, мы бросились перед ними на колени; умоляя их, ради бога, направить нас в какое-нибудь место, где бы нам могли оказать помощь. На это один из них ответил:

— Эх, была бы у вас только та беда, что вы помираете от голода! Но вижу, что с вами приключилось их великое множество. Боюсь, для того чтобы прикрыть наготу ваших израненных и покрытых язвами тел, не хватит тех мешков, которые у нас припасены. Но дабы и нас не миновало милосердие божье, из любви к нему мы дадим вам на ужин немного рису, а запьете вы его горячей водой, которая послужит вам заместо вина, и здесь вы сможете провести ночь, если вам будет угодно. Но самое лучшее было бы, хоть это и будет стоить вам некоторых усилий, пройти вон в то селение, которое вы отсюда видите. Там вы найдете странноприимный дом для паломников, непрерывно проходящих по этой земле.