Как в сказке, Всеволожа ожидала скорой избавы всему этому. За долготерпение, за храброе сиротство должно же быть ей свыше пожаловано чудо!

Отперлась и распахнулась дверь. Вошли два молодца, лики яблочны, а взоры оловянны. Тот, что с вервием в руках, спросил деловым голосом:

- Будешь противиться или протянешь руки тебя связать?

За мощными плечми двоих чернела рожа третьего. Нет, эти - не Румянец с Софрей, Ельчей. Те были чуть почеловечнее, не камни-истуканы. Переменил Васёныш охранышей, согласно личной перемене: сам озверел вполне и взял вполне зверей. Евфимия, взращённая для битв шляхтянкою-разбойницей, смотрелась агницею супротив трёх псов. Третий - татарин.

Она покорно протянула руки.

- Теперь ляг, свяжем ноги.

Она легла.

- Бекшик, ослабь узлы. Чего мучить без нужды?

- Сколько раз говорить, Нелюб? Я уже не Бекшик, я Фома.

- Какой ты Фома? Одно слово - ордынец!

- Глупая башка, Нелюб! Трое лучших ордынцев насовсем приехали в Москву. Звали их Бахтый, Хидырь, Мамат. Все приняли крещение. Теперь они - Анания, Азарий, Мисаил. Нешто не ведаешь?

- Впервой услышал. Подсоби Немиру домовину принести.

Татарин с третьим охранышем внесли огромный сосновый гроб.

Евфимию в него вложили, прикрыли крышкой. Она уж ничего не видела, вдыхала смолянистость сосны, ловила струйку воздуха сквозь дырку, ощущала, как её несут, ставят домовину на погребальный одр. Потом слышала голос Васёныша:

- Прощай, улица Даньславлева Прощай, Господин Великий Новгород!

Лошади тронулись. Тряско, жёстко было Евфимии в гробу. Лишь тонкую дерюжку подстелили псы Васёныша.

И вдруг движенье замерло. Раздались грубые вопросы:

- Кто таковы? Откуда?

- С Ярышевой улицы Славянского конца, - отвечал Немир. - Тело погребаем. Только что отпели в каменной церкви Святого Василия. Везём на загородный погост.

- Не ищете ль кого? - вкрадчиво спросил Нелюб.

- Костромского князя Василь Юрьича. Был среди зыбежников. Посадник повелел не упустить.

- Не мешкай, проезжай! - прервал говоруна сердитый голос, обращённый к погребалыцикам.

Вновь тронулись… Ещё остановились дважды… Преодолели большое расстояние, и Всеволожа услыхала над собою Неонилу:

- Как ты, боярышня? В сердцах отрезала:

- Никак!

Вот кони стали. Крышка сброшена. Бекшик-Фома освободил вязницу от вервия. Она высунулась из-под дерюжного навеса. Местность была порозжая: ни деревца, ни кустика. Князья с охранышами снимали смирную одежду: кукули, чёрные понки.

- Действо окончено! - оповестил Васёныш. - А с тобой, Офима, - обратился он к боярышне, - мой поступок сослужил мне службу дважды: первое - ты не сбежала, второе - помогла счастливо миновать рогатки. Здешние волостели меня ловили, аки зверя ценного. Ан, не поймали!

Князья с охраной извлекли со дна телеги оружие. Косой махнул возатаю:

- Гони во-о-он в то сельцо на окоёме!

Невдолге оказались в малой деревеньке с соломенными крышами. Всего одна изба под деревянной кровлей.

- Как именуется сей град? - спросил Косой у встречной бабы.

- Сижка, - сказала та.

- Чей дом? - Он указал на лучшую избу.

- Нашего сотского Данила Божина.

- Гойда! - крикнул князь своей дружине. Тотчас изба была окружена, хозяин изгнан.

- Шиши! - вопил Данило Божин.

- Не шиши, а княжьи люди, - возразил Нелюб.

- Что ж вы, горожане, с нами делаете? - возмущался сотский.

- Горожане - жители, а селяне - души, - хохотал Немир.

- Не казнись, - спешился Василий Юрьич. - Переночуем, кое-что съедим и выпьем. Завтра сызнова воспрянешь духом.

Хозяйка с Неонилой принялись сбирать на стол. Хозяин с детьми взобрался на поветь пережидать непрошеное гостеванье. Князь Роман вышел во двор смыть дорожную пыль. Василий Юрьич, как был, уселся на скамье у печи, свесив буйную голову. Какие неотвязные мысли тяготили её, Бог весть.

Евфимия прошла за перегородку, где высилась красная кровать с подушечными кострами[8] под потолок. В растворенное оконце она увидела Бекшика-Фому, торчащего у ворот. Немир с Нелюбом в углу двора обихаживали коней. Пленница была взаперти. Не под замком, под крепким приглядом.

Неонила принесла Евфимии воду и сряду: умыться и опрянуться после столь злосчастного пути. Когда занавесь ненадолго отхлынула, боярышня углядела сквозь дверь перегородки, как вошедший Немир что-то истиха объявил Васёнышу.

Хозяйка, выставив еду, удалилась. Взошёл в избу князь Роман, готовый к застолью. Василий Юрьич сел насупротив, как был, даже не распоясавшись, бряцая мечом по скамье.

- Офима! - воззвал он громко. - Потрапезуй с нами!

- Нужды нет, - ответила Всеволожа. - Потрапезую одна.

- За руку тебя весть? - встал Косой, снова забряцав ножнами по скамье.

Евфимия вышла и села в торце стола.

- Давненько не бывал в Нове Городе, - начал подобающую застольную речь князь Роман. - Вижу, нравы там зело поиспорчены заезжими иноземцами. Нынче новгородца от немца по сряде не отличишь. Вместо безрукавой короткой поддёвки - камзолик! Хотя иному татарский архалук больше личит. Камзолы зелёные, а щи несолёные!

- Щегольство! - согласился Васёныш. - Я тоже хочу нынче пощеголять. Пусть Немир торока развяжет, раскладет мою лучшую сряду перед невестою, - глянул он на Евфимию, - будущая моя другиня подскажет, во что опрянуться жениху перед свадьбой.

Немир ходил вкруг стола, услужал трапезующим. Евфимия уронила ложку.

- Ты сызнова не в себе? - спросила у Василия Юрьича. - А вина ещё не пригубливал.

Косой отложил полотки, вытер пальцы, кои были обильно засалены кусками копчёного гуся без костей, взял кубок со стола и залпом опорожнил.

- Есть тут в ближайшем городище поп Трифилий прозвищем Полюд, - деловито сообщил он. - Я Нелюба с телегой послал за ним. Нынче же обвенчает нас с тобою, Офима.

Евфимия встала из-за стола.

- Ещё в Костроме говаривала: насилком меня не взять. Священник спросит, согласна ли, и услышит - нет!

Косой несмешливо пырснул:

- Свидетели же услышат - да! Хватит мне с тобой точить ляскалы. Себя мучаю и тебя. Поп тоже услышит - да! Несколько новгородских гривен повлияют на его слух.

Тут подал голос Роман:

- Я не сообщник лжи. Отпусти, брат, Евфимию Ивановну восвояси. Преизлиха мы с тобою грешны. Лишний грех перетянет душу в геенну огненную.

- Преисподнею не пугай! - озлобился на друга Косой, залпом осушив второй кубок, угодливо налитый Немиром. - Подтвердишь, что велю. Или не целовал мне крест?

- Целовал не на том, - побледнел Роман.

- Смирись, Офима, - отвернулся от него князь к боярышне. - Покоторовались мы вволю. Ныне будет не по-твоему, а по-моему.

- Брат! - вышел из-за стола Роман. - Ежели не отпустишь её тотчас, я покину тебя.

- Ты… покинешь? - в смехе откинулся Косой, едва не опрокинувшись со скамьи. - Ой, не дурачь меня, Ромашка!

Всеволожа тем временем шагнула к двери за перегородку.

- Стой! - заревел Васёныш, вскакивая и хватая её за платье. - Пошто уходишь, не изрёкши ни слова?

- Я всё сказала, - остановилась боярышня. - Прочь грязные лапы с моего летника!

Косой сжирал жертву обезумевшими зенками, не зная, на что решиться. Роман, подступившись, взял его за бока и оттащил от Евфимии. Князь брыкался, бил его пятками по коленам. Роман терпел. Смешная схватка их походила на бой орла с кобчиком.

- Я виновник её неволи. Я должен её спасти, - как бы самому себе внушал князь Роман.

- Лучше тебя лишусь, чем её! - вопил, срываясь на визг, Васёныш.

В конце концов Голиаф поставил Давида на пол и резко пошёл к двери.

- Клятва! Клятва! - останавливал Косой.

- Грешней выполнить, чем нарушить, - не обернулся Роман.

Напрасно не обернулся.

Евфимия, наблюдая их свару, не ожидала, что Васёныш выхватит меч. Совершил он это внезапь и ловко, ибо слыл отличным рубакой. Вся его могучесть была в мече. Всеволожа не видела взмаха стали. Всё перед ней очервлёнело, будто кровавым стал воздух. Тут же раздался грохот. Роман Переяславский рухнул, не преступив порога. Он лежал лицом вниз, а десница - отдельно, соединённая с телом багровой лужею. Всё прояснилось в глазах Евфимии: и то, как Косой скакнул с подъятым мечом, ещё сочащимся преступлением, и то, как отсек он вторым ударом ногу Романа…