- Кто уведомил инока обо мне? Князь?

- Государь… про тебя… ни звука! - совсем запыхался Кожа. - Макарий сам молвил: «Деву с собой привёз. Пошто прячешь?»

Подошли к чёрной кельице на тесной поляне, очевидно раскорчёванной руками отшельника. Ступив за порог раскрытой Василием Кожей двери, Евфимия сразу увидела Макария, поразилась величественной его осанке. Ничто и никто не бросался в глаза в тесной избушке, даже высокий Василиус, стоявший в углу, - только инок в чёрной скуфейке, чёрном подряснике, подпоясанном вервием. Что исполняло его величием? Лик, осветлённый лишениями? Взор, возвышенный мыслями?

- Спаси тебя Бог, сирота Евфимия, - благословил пустынник вошедшую.

Она припала к высушенной руке.

- Отшельник пожаловал говорить с тобой, - подал голос князь.

Боярышня робко глянула на молодого затворника. Он доброй улыбкой приободрил её:

- Спрашивай, невеста Христова. Ведь жаждешь услышать от меня нечто.

Евфимия многажды отгоняла мысли о монашеской келье - последнем прибежище, оставленном ей судьбой.

- Я не невеста Христова, - вымолвила она. - Грешная мирянка.

- Спрашивай, спрашивай, - пропустил инок её слова: - Тебе надобно знать…

Противилась этому «надобно», однако спросила:

- Пошто ты покинул мир? По крайности, личному попечению или слабости?

- Не то, не то и не то, - потряс головой Макарий. - Тяжёлые времена побуждают печься не о себе, а о всех. Богоненавистные дела творятся у нас по заветам дьявольским. Не токмо между простыми людьми, между честными и великими. За всякое важное и пустое дело начинается гнев. От гнева - ярость, свары, прекословия враждующих сторон. Нанимаются сбродни. Пьянчливые, кровопролитные люди замышляют бой, души христианские губят. А привычка сквернословить ещё с дорюриковских славянских времён? Нет такого больше нигде между христианами. А хождения к лихим бабам, завязывание узлов, зелья, ворожбы? А венчание девочек ранее тринадцатого года? А торговые дела духовенства белого и чёрного, дача денег в рост? Всех грехов не исчислишь. Их отмаливать не в миру, а в пустыни, ближе к Богу, в молитвах обретя истину.

- Жилище молитвы - сердце, жилище истины - разум, - храбро вставила Всеволожа.

- Истина - озарение свыше, - ответил пустынник. - Достигается не путём рассуждений, но постоянным очищением души, совершенным безмолвием чувств и помыслов, непрестанным упражнением в Богомыслии и молитве умной.

- Как помогло обресть истину это безмолвище? - оглядела Евфимия закопчённую кельицу с маленьким очагом в углу.

- Успокоился и молчал, - объяснил Макарий, - сидел и собирал ум в себе.

- Этого ли достаточно? - усомнилась боярышня.

- Для сосредоточения и усиления внимания, - терпеливо отвечал Макарий, - очень важны положение тела, связь молитвы с дыханием, собранность всего себя в верхней части сердца.

- И приблизишься к Божественному? - горячо дыша, допытывалась Всеволожа.

- Появление существа Божеского, - отвечал отшельник, - обыкновенно открывается безмолвствующим в образе света. Его можно иногда видеть и телесными очами.

- Утомила сверх меры! - ворчал Василиус в углу.

- Растолкуй, преподобный, - увлеклась Всеволожа, - как выдерживаешь такую жизнь?

- Божьей волею, - перекрестился Макарий. - Когда пришёл, пустыня здесь была непроходимая. Ни стежки. Ни куда ступить ногой. Много гадов ползающих видел, един единствуя. Звери приходили к келии и ночью, и днём. Стада волков рыли и ревели возле немудрящего моего жилища. Иногда медведи окружали, но безвредно. Потом звери яко кротчайшие овчата ходили за мной, пищу принимали из рук. А какая пища? Зёрнышки, сочиво… Зимой однажды от великой бури занесло всю келью снегом. Так и жил в снеговой пещере, Богу тёплые молитвы воссылал.

- Отче, не выдержишь, - уверенно заявил Василиус. - Зимы жёсткие у нас.

- Десять зим выдержал, - вновь осенился крестным знамением затворник. - Когда носишь вериги, почти не спишь, мало вкушаешь пищи, чувствуешь в теле такой жар, что не нуждаешься в тёплой одежде. Преподобный Павел Обнорский зимовал в стволе липы. «Тем сосуд избран бысть Святому Духу», - сказано в его житии. Вот разгадка вышеестественной жизни!

- Соблазнительно не верить, - выдала свои сомнения Всеволожа.

- Посмотри, - указал Макарий на рукава её опашня. - Свежий снег лежит на них и не тает. А у меня не топлено. Холодно ли тебе?

- Нет, не холодно, - призналась боярышня.

- Стало быть, теплота не в воздухе, в нас самих, - заметил Макарий. - Она и есть то самое тепло, что даёт молитва: «Теплотою Духа Твоего Святаго согрей мя». Ею согревались пустынники и пустынницы, не боясь зимнего мороза, одеваемы, как в тёплые шубы, в благодатную одежду, от Духа Святаго истканную.

Князь из своего угла тихо подошёл.

- Пора. Утомили…

- Время молиться, - согласился отшельник. - Свет во храме от свечи, а в душе от молитвы.

- Я свечу тебе привёз из храма, освящённую, - подал дар Василиус.

Инок взял свечу, вставил в самодельный каменный подсвечник. Потом обернулся к Василиусу и, указав на икону Спасителя, попросил:

- Повторяй за мной, княже.

Проникновенно говорил черноризец, и свергнутый венценосец вторил ему:

- Господи, как умножились враги мои! Многие восстают на меня; многие говорят душе моей: «Нет ему спасения в Боге». Но Ты, Господи, щит предо, мною, слава моя, и Ты возносишь главу мою. Гласом моим взываю к Господу, и Он слышит меня со святой горы Своей. Ложусь я, сплю и встаю, ибо Господь защищает меня. Не убоюсь людей, отовсюду нападающих на меня. Восстань, Господи! Спаси меня, Боже мой! Ибо Ты поражаешь всех враждующих понапрасну, зубы грешников сокрушаешь. Да будет Господне спасение и на людях Твоих благословение Твоё!

- Боже! - воскликнула Всеволожа, едва кончилась молитва. - Сама собой загорелась свечка!

Колебался язычок пламени над свечой в самодельном каменном подсвечнике. В какой миг он возник, никто не заметил, все были увлечены молитвой, даже Василий Кожа, оставшийся стоять у двери.

- Такое случилось сто лет назад, - вспоминала рассказы отца Евфимия. - Тайдула, любимейшая жена царя Джанибека, вызвала митрополита Алексия исцелить свою слепоту. Перед отъездом он служил у Пречистой у гроба святителя Петра. И свеча сама возгорелась. Митрополит доставил чудо в Орду, возжёг у изголовья царицы. И Тайдула прозрела.

- Не сто лет назад, а перед нашим с тобой рождением, - перебил Василиус, - у гроба бабки моей Евдокии, в иночестве Евфросинии, сами собой загорались свечи.

Макарий, завершив про себя молитву, перекрестил чудесной свечой сверженного помазанника Божия.

- Прими указующий перст Господень! Не бегай никуда больше. Жди…

Отпуская благословлённую Всеволожу, он прошептал:

- Подай, Бог, терпения! Василиусу же вослед велел:

- Не мешкая отпусти боярышню. Не гневи Всевышнего! - И прибавил шёпотом: - Подай, Бог, беззлобия!

Вышедшие боярышня с князем переглянулись. Евфимия - скорбно, Василиус - раздосадованно. Пожелание терпения не сулило ей лёгкой жизни. Пожелание же беззлобия уязвляло князя: ужели он зол не в меру?

Василия Кожу отшельник попросил задержаться малое время. Боярышня со своим государем пошли лесом наедине.

- Он повелел мне ждать! Чего ждать? - недоумевал Василиус - Шемяка с Дмитрием Красным движутся к Нижнему. Смерти ли своей ждать от них?

При упоминании о Дмитрии Красном Всеволоже живо представился высокий узколицый юноша, похожий на Корнилия. «Зло побеждается добром», - говорил он, решая спор о судьбе Василиуса в Престольной палате великокняжеского дворца. Боярышня ясно разглядела его из потайного окошка.

- Свидетельствуй: даю обет! - оборвал князь тонкую нить воспоминаний Евфимии. - Дождусь милости Божьей, воздвигну на сем святом месте монастырь во имя Пресвятой Троицы. Пусть преподобный Макарий в нём настоятельствует.

- Согласится ли? - усомнилась Евфимия.

- Государевой просьбой кто может пренебречь? - удивился недавний властелин странному сомнению.