Князь встал, крепко обнял её.

- Не пущу! Согласилась стать мне подружней, значит, приняла крест моей воли над собой. А моя воля в том, чтобы нам обвенчаться. Немедля. Здесь. Без суетной каши. Явлюсь в дому кремлёвском с благозаконной женой! Кто посягнёт на освящённых венцом? Ни даже самовластец! Отринь помыслы о трудностях. Готовься к венчанию. А тягот мы отроду не пугались, верно?

Евфимия улыбнулась:

- Как скажешь, господине мой. Как велишь…

И оживился княж терем. Дохнули хладом погреба, из коих выносили снедь. Кухарный жар поднялся чуть не до сеней. Челядь суетилась по пряслам и переходам: мела, тёрла, мыла до лепоты…

В невестиной ложне камнеликая Дарья, что слова не вымолвит без нужды, обряжала деву к венцу и вдруг, будто на девичнике, запела высоко, тонко, с плакучей радостью:

- Приумолкни, Дарьица, - взмолилась невеста. От последних слов песни повеяло на неё дурными предчувствиями.

Повечер свадебный поезд выехал нечетом. К той самой кирпичной церкви, что видела боярышня на Торгу. Поезжжанами - дружинники княжьи, верные дети боярские: Лука Подеиваев, Парфён Бренко, Володя Давыдов и ещё дворский Астафий Коротонос. Двигались медленно, ибо пришлось останавливаться перед каждым встречным, будь то купец или нищеброд. Всем свадебщики отвешивали равный поклон, дабы ни от кого молодым порчи не было.

Начался чин венчания. Обмирая от неожиданной перемены жизни, Евфимия слушала, как во сне, молитву священника:

- …венчай я во плоть едину, даруй им плод чрева, благочадия восприятие…

Дружка, Володя Давыдов, держал венец над невестой, а над головой жениха - Лука Подеиваев.

Поочерёдно с Василием отпивала Евфимия вино из одной чаши, что служит знамением нераздельного их соединения в сожитии, общего владения и пользования стяжанием. Тихо и благоговейно пошли они образом круга. Хор пел «Исайе, ликуй». Священник, взяв за руки, подвёл молодых к алтарю и ещё сделал круг, творя с хором молитву о святых мучениках, что победили, ратуя за Христа, приняли неувядаемые венцы славы в Небесном Царствии. Церковь же, возлагая на брачущихся венцы тленные, уповает на то, что они, подражая святым, отразят все дьявольские искушения в своей жизни, победят их и удостоятся наконец венцов нетленных.

Когда покидали храм, Евфимия услыхала, как случайные свидетели их торжества приговаривали:

- Молодая княгинюшка, что взошедшее солнышко!

- А кафтан-то на князеньке! Пуговицы серебряны, золочёны, колесчаты…

Прибыв к венчанию порознь, новобрачные возвращались в одной карете. Осыпанная на паперти хмелем, как и её супруг, уже не боярышня Всеволожа, а княгиня Боровская и Серпуховская, смотрела на Ярославича смеющимися глазами.

- Открою тебе, мой друг: рада, что обвенчались здесь, не в Кремле.

- И я рад сверх меры, - взял её руки князь. - Лишний день ожидания показался бы годом.

- А я, - запнулась Евфимия и призналась: - Я боялась встретить Витовтовну!

- Поздние страхи! - молвил Василий. - Великая княгиня-мать в ином мире. Не ведаю, в лучшем ли. Как раз перед нашей встречей в обители вернулся я из Москвы. Был на погребении Софьи.

Евфимия помолчала и призналась в ином:

- Осудишь ли? Душа не скорбит по её кончине.

- Ох! - отозвался князь. - Я больше скорбел при прощании с простым воином, нежели со столь великой особой. Веришь ли, прощаясь с Василием Кожей, даже не сдержал слёз.

- С Василием Кожей? - высвободила Евфимия руки и прижала к груди. - Нет Василия Кожи?

- Тебе он ведом? - удивился Боровский.

- Он многажды выручал меня. Перед битвою под Скорятиным если бы не он…

Ярославич обнял жену:

- Мы совсем не ко времени отдались кручине. Свадьбы - предвестницы новых рождений, а не смертей.

- Твоя правда, друг, - прильнула Евфимия к мужу. - Скажи только: где Кожа кончил жизнь?

- Под Галичем, когда от подножья горы шли на приступ…

Ей представился ад, узренный в трубу Феогноста с крепостной стены. Вспомнилось, что предрёк отшельник Макарий: по смерти Кожи следом уйдут из жизни его жена с молодой снохой, сын же скроется в пустынь, там создаст монастырь в угодьях раскаявшегося грехотворца Каляги и город возникнет - Калязин. Муж тем временем поведывал свои планы, как повезёт её из Москвы в Серпухов, Радонеж, Перемышль и прочие их владения.

Сошли у ворот. Поднялись в княж терем, где встречала вся челядь. Прежде чем вступить в пиршественную палату, Евфимия поменяла головной убор. Отныне мужатица, она вместо девичьего повенца под тонким убрусом возложила на главу кику с зубчатой коруною и височными украшеньями: рясами с яхонтами - бахромой из нанизанных на нити жемчужин. К кике же прикрепила полые золотые колты. С помощью Дарьицы возложила на рамёна воротник-ожерелье.

- С передцы вязано жемчугом, - похвалила Дарья наряд, привезённый из Москвы князем. - С утра считала: три тысячи сто девяносто зёрен!

Выйдя из ложни, княгиня встретила пасынка, ждавшего в переходе.

- Дозволь поздравить, любезная Евфимия, с благо-законным браком, преподнесть мой поминок, - поклонился Иван и подал нагрудную золотую привеску в виде конька с вытянутыми ушками и загнутым в кольцо хвостом. - Прими сей символ добра и счастья!

На груди новобрачной висела подаренная женихом крестчатая золотая цепь. Сие дорогое украшение ценой в два рубля видела Всеволожа в красных рядах на Софийской стороне Новгорода Великого. Богатый гость выхвалялся, что приобрёл его за четыреста беличьих шкурок. В те дни боярышня и мечтать не смела о подобном богатстве. Теперь же обочь цепи привесила и пасынкова конька, хотя остудило сердце обращение «любезная Евфимия». Чутье подсказало: так будет её называть Иван ещё долго, а может быть, и всегда.

На брачном пиру молодые были во главе стола. За них воздымали кубки с выспренними, однако идущими от сердец, пожеланиями. Постепенно речи с нынешнего торжества низошли к взволновавшим умы вчерашним событиям. Во время странствия от Новгорода к Боровску Всеволожа отстала от новостей. С любопытством слушала мужнин рассказ о том, что Василиус назвал юного наследника своим соправителем. Теперь и Иоанн стал великим князем, дабы удельные князья и бояре, все россияне заблаговременно привыкали видеть в нём будущего своего государя. Сие новшество на Руси вызвало одобрение дочери Всеволожского, в нём надеялась она обрести ручательство от возможных будущих смут.

- Дорогая наша княгинюшка! - обратился Парфён Бренко. - От князей Ряполовских, потом от Андрея Фёдорыча Голтяева, да и от нашего господина довелось слышать о твоём мужестве и достойном Ивана Дмитрича разуме. Любопытно спросить: как мыслишь, коснётся ли нас и детей наших страшное для равнодушного мира событие - падение Царя Града?

- Что? - переспросила Евфимия, думая: не ослышалась ли? - Ты произнёс: Царьград пал?

- Взят османским завоевателем Магометом Вторым, - подтвердил Боровский.

- Мне это вневеды, - повела головой княгиня. - Преосвященный Евфимии в храме святой Софии новгородцам не объявил, - удивилась она.