В голос с матерью завопил Шемячич:

- Вырасту, всем всё вымещу!

«Уж ты выместишь!» - подумала Всеволожа, вспомнив поведение сына Василиуса Ивана в столь же тягостных обстоятельствах.

Старая бездетная княгиня ёрзала на подушках, не привычная к реву, ни невесткину и ни внукову. Не было у неё ни той, ни другого.

- Благослови доставить несчастных в Галич, - напрямую обратилась к ней Всеволожа. - Твой возок не досмотрят. Лучше Ядрейки оберегателя нет.

Свойственница молчала. Евфимия успела усвоить: её молчание предвещает отказ. А в чём отказано, то отрублено!

- Тпррр! - раздалось снаружи.

Факельным пламенем озарились оконца. Замер заливистый звук полозьев. Боярышня выглянула в проталинку. Не узрела ничего. Затянут отдышанный пятачок молодым ледком. Голоса снаружи - как лай на псарне.

- Так где ж, сучий потрох, отродье Шемякино? Отвратительный голос! Давно и единожды слышанный. Чей, не сыщешь в заулках памяти.

- О-а-а!- ответствовал стон. - Она её увела… с дитём… не видал куда…

- Вспоминай!.. Ну же, вспоминай!

- О-а-а! Вывела на паперть…

Имя и обличье обыщика вот-вот выявится в памяти… Ан- нет! Зато допрашиваемый узнался: Василий Шига! Наместник Можайского на Москве. Внедавне сей голос звучал на пиру в хоромах Луки Колоцко-го, только не со стенаниями, с посмешками.

- Карета княгини Ульяны Перемышельской! - объявил Ядрейко, упорно именуя возок величавым словом.

- Ехай! Не на ча глазеть!

Отъехав, боярышня чуть приоткрыла дверцу. Слава Богу, они в застенье! Задержка была у Никольских врат. Вот улица Великая. Людства-то! Будто уж отошла заутреня.

- Ульянушка свет Михайловна, - повеличала свойственницу Евфимия. - Слышала признание избиваемого? «Она её увела»! «Она» - это я. «Её» - это Софью с дитятком. Обыщикам любой скажет, где я теперь живу. Убежище ли для Софьи твой дом и твоя деревня? Выбирай без промешки: отвезть ли беглянку в Галич, обречь ли на поимание.

- По голосу знаю, кто допрашивал Шигу, - откликнулась не по существу старуха. - Слыхала его погрубины челядинцам на половине великой княгини Марьи. Истопник прозвищем Растопча!

Всеволоже представился тайный спутник её от Кремля до Бутова сада. Соглядатай Витовтовны! Рыж, как тыква, усы морковками, очи злы…

Возок вкатился в княгинин двор. Ядрейко госпоже подал руку. Пришёл дворский с железным светычем.

- Страху-то по Кремлю! - сообщил конюший. - Все улицы в разговорах о слепом государе. Ищут Фёдора Галицкого. Шига выехал было из Никольских ворот на лошади. Ростопча его - цап и привёл к воеводам. При мне доискивали. Окован вместе с другими боярами. Говорят, с москвичей будут брать присягу на имя великого князя Василья Васильича.

- Отвези в Галич Софью с Шемячичем, - приказала Ульяна Михайловна. - С вами будет Евфимия. Возвращайтесь немедля. - И обратилась к дворскому: - Готовь в дорогу естьё.

Софья дрожала, Иван похныкивал.

- В Га-а-а-алич? - томительно протянул конюший.

- Ядрейко! - взмолилась боярышня.

- Надобно поспешать, - опустил буйну голову бывший атаман Взметень. - Заставы ставят по всей Москве.

Потерявших великокняжество сбегов провели в дом, наскоро покормили, собрали в неблизкий путь. Княгиня поцеловала боярышю:

- Памятуй о покинутой свойственнице!

- Исполню свой долг и - к тебе, - ответила поцелуем Евфимия.

Дворский внёс спящего Ивана в возок. Удобнее усадили Софью. Ядрейко ласково оглядел заменённых коней:

- Добрая четверня! Допрежь испытывал каждого. Не должно быть ошибки. Только бы миновать Стромынь! - успокоил он Всеволожу. - Сгаркну своих из приволжских лесов. Всех ростопчей растопчем!

По Устретенской улице выехали к заставе. Ядрейко внезапь свернул за угол и остановился. Прираскрыв дверцу, сказал Евфимии:

- Утеплись, боярышня, возьми вожжи. Я наперёд пойду. Ты - за мной.

В возке путницы надышали до теплоты. Всеволожа сидела в безрукавой борчатой шубейке. Надела поверх неё шубку ниже колен с пуговками водноряд. Ловко взлезла на козлы. Конюший произнёс похвалу:

- Ах, Евфимия, шубка синяя, сама черноброва, опушка боброва!

Ночи ещё - ни конца, ни края, да от свежего снега светло. Ядрейко уверенно шагал впереди, помахивая боевым топорцем на аршинной рукояти. Слева миновали безлюдную избу-развалюху. Он решительно повернул в бесхозные распахнутые ворота, пересёк большой двор, упёрся в старый заплот из пластья. Несколько топориных стуков - ив заплоте образовалась дыра. Ещё несколько стуков - не дыра, а проход. Взмах рукой: проезжай, мол. И засинел за проходом след полозьев на цельном снегу… Четверня дождалась возницу. Стал на запятки. Велел Евфимии:

- Взъезжай на дорогу далее от заставы. После вожжи перейму.

Ловко атаман объехал охранышей! Должно быть, на московских окраинах он, как рыба в воде. Им-то Всеволожа гордилась, собой-то нет. Коренник оказался урослив. Тянул ближе к заставщикам, где покрепче наст.

- Что же ты, девья мать! - ругался с запяток Взметень.

- Не управилась! - оправдывалась боярышня. А заставщик в седле тут как тут.

- Возок княгини Ульяны Перемышельской следует в подмосковную вотчину, - спрыгнул на снег с объяснениями Ядрейко.

Охраныш оказался не из простых:

- Домодедово, деревня Ульяны, не по Ярославской дороге, а по Каширской.

Заставщики поняли знак старшого, побежали к коням. Тотчас они будут рядом…

Евфимия в сумраке не могла понять, отчего вершник ткнулся в конскую гриву с залитым кровью ликом. Уяснила суть дела, увидев бывшего атамана с пустыми руками. Топорец - на дороге с окровавленным обухом. Так ловко метнуть оружие не смогла бы сама Бонедя!

Ядрейко подскочил к козлам.

- Живей - в возок! Посмотрим, чьи кони дюжистее…

Скачка началась…

- Наконец-то тронулись с места, - проснулась Софья. - Что задержало?

Евфимия не ответила.

- Повторилось во сне недавнее, - начала рассказ бывшая великая княгиня. - Как Митеньке льстил Василиус в Угличе, величал государем. Истину говорит присловье: лесть и месть дружны!

За оконцами нарождался день. Стук по крыше возка побудил приотворить дверцу, высунуться. Ну и вихрь в лицо!

- Достань под сиденьем вервие, - переклонился с козел Ядрейко. - Взлезь на возок, меня не удержит. Нам на руку рассвело. Поарканим!

Пришлось поднимать с сиденья княгиню с сыном.

- Матунька, дай испить, - попросил Иван.

- Чем озабочена? - любопытничала сонная Софья. Конюший тем временем притормаживал.

Когда кони стали, Евфимия взобралась на возок, распласталась головою назад. При ней три мотка вервия. Кони тут же понеслись вскачь.

Опасность заставляла напрячься: доспевала погоня! Велика ль, не определишь. Всего-то два вершника оторвались от своих, с завидным упорством нагоняли Ядрейку. На скаку слали стрелы в возатая. Промахивались из-за плохого прицела.

- Ветер - в помогу! - пожелал атаман Всеволоже. Ветер арканщице был попутным. Она подпустила проворнейшего из двух сугонщиков: голоус, шапка внахлобучку… На эту шапку метнула вервие… Заслужила атаманов упрёк:

- Проарканилась!

Этот упрёк должен стать последним. Под руками - два вервия на двух вершников. Для верности поднялась. Десятым чутьём ощутила стрелу возле уха. Промах! Голоус нацелился сызнова… Не поспел! Вырванный из седла, покатился вальком по белоснежным полотнищам.

Второй уже нагонял. Не голоус - бородач. Стрел не мечет без пользы. Извлёк нож из-за пазухи. Мнит разрезать аркан миг в миг. Взметень с козел подал совет:

- Захлёстывай не грудь - горло!

Изловчилась и… получилось! Отпустила конец захлестнувшего вервия. Бородач ещё скачет, а душа улетела Бог весть куда.

Теперь можно остановиться. Ядрейко задержал для лобызания в лоб.

- Твоей волей мы - не поимыши! Сугон отстал безнадёжно…

В Стромыни, в вытной жаркой корчме, Ядрейко за ковшом браги разглагольствовал о сугонщиках: пока доберутся да переменят коней, он в приволжском лесе «сгаркнет своих» и до Ростова, Ярославля, Костромы, Галича верная обережь обеспечена. Софья, не ведавшая случившегося, кормила сына Ивана, пугливо косясь на двух странствующих монахов за соседним столом. Один другому вещал: