- Что тебе, небога? - спросил корчмарь. Она отдала монетки:

- Край хлеба, опанку травяного взвару.

Хлеб оказался чёрствым. Хоть взвар горяч, духовит… Отогрелась! Удивилась пустой корчме. Мужичьи голоса где-то рядом.

- Село большое, а у тебя не людно.

- Ещё как людно! - возразил корчмарь. - Выдь на крытый двор. Водырь там кажет плясанье медвежное.

Отставив пустую чашку, Евфимия пересекла сени, сошла по крутым ступенькам…

Под крышей двора зрители жались к стенам. Посреди огромный медведь облапливал человека. Тот в объятиях, будто не звериных, а бабьих, поведывал удоволенным голосом:

- Я - ему: «Медведя поймал!» Он - мне: «Веди сюда!» Я - ему: «А нейдёт!» Он - мне: «Так сам иди!» Я - ему: «Не пускает!»…

Зеваки опасливо похохатывали.

- Лапистый зверь! - сказал мужик рядом. - Ломыга!

- Гляди, чёрный весь, ошейник белесоватый! - толкал под локоть другой сосед.

- Его бы на коня верхом… Ух, был бы леший! - размечтался бровастый парень, о коих говорят: «брови, что медведь, лежат».

- Он и пеший, как леший! - возразил осанистый старикан.

- Подь, Дунька, пусть и тебя обхапит, - пытались вытолкнуть объёмистую бабу передние.

Водырь воспротивился:

- Не сручно бабе баловать с медведем, того гляди юбка раздерётся!

Освободясь от когтистых лап, он поднял с полу балалайку, забренчал. Мишка не шелохнулся, пока вожак не шевельнул ногой край цепи. Зверь неуклюже переступил задними лапами, помахал передними…

- Не охоч плясать, да губу теребят, - отметил бровастый парень.

- Медведь пляшет, поводатарь деньгу дерёт, - обнародовал своё мнение осанистый старикан.

Медведчик установил колоду середь двора. Зверь скакнул через неё.

- Что значит, - прокричал водырь, - когда мишка через колоду скачет? - И сам ответил: - Значит, либо пень не высок, либо медведь сердит.

Поводатарю поднесли жбан браги. Приняв подношение, он обратился к некоему незримому рядом и важно предупредил:

- Сторонись, душа, оболью!

Поднесли второй. Труженик смерил его глазами:

- Душа подымет! - Выпил до дна и провозгласил: - Люблю победить медведя!

Когда «победителя» стали потчевать третьим жбаном, он отрицательно помотал головой:

- Душа не подымет!

Начались уговоры. Водырь предложил жбан медведю. Тот отвернулся.

- Эх, - вернул подношение весельчак, - коли медведь не тянет, водильщику же не лопнуть стать!

Евфимия, наглядевшись, поднялась в сени, через крыльцо покинула корчму.

Невдолге она вышла из Вышлеса, зашагала просёлком, свесив голову на грудь. Безлошадной было от чего впасть в раздумье. До Нивн добираться пешей… достанет сил. Не достанет оставаться голодной так много времени. Ради милостыни не протянется длань, не будет повиноваться голос. Привычная к злосчастью скиталица на сей раз обратила взор к Небу, жизнь коего незрима. Видит ли её отец? Слышит ли безысходные думы?

Позади кто-то наезжал… Обернулась с надеждой на людскую доброту при попутье. Тут же отпрянула…

На большой телеге ехал мёд вед ник со страшным зверем. Саврасой масти битюг протрусил, храпя, будто не зверя вёз, а поклажу, хотя и тяжкую. Зверь спокойно лежал на боку большим чёрным кабаном.

Путница, придя в себя, пошла следом.

Телега остановилась. Возница крикнул:

- Чумичка! Садись, ноги пожалей. Пешеходка приблизилась.

- А… а медведь? Поводатарь осклабился:

- Небось! Зверь смирён. - И обратился к смирённому: - Потеснись, Матрёна!

- Медведица? - спросила Евфимия.

- Мечка, - подтвердил хозяин. - Матуха.

- Конь её не боится? - устроилась на краю телеги боярышня.

- Старые друзья с Савраской. - Возница понужнул коня. - Как прозывать тебя?

- Евфимия. А тебя?

- Кузьма, - гордо отвечал спутник. - Прозвищем Кувыря.

Знакомым показалось имя. Кузьма Кувыря! Слышала когда-то… Не вспомнила. Спросила, продлевая беседу:

- Давно поводырничаешь?

- Тридесять лет, - веско объявил Кузьма. - С Матрёной - осьмой год. Учёная! Сам растил. Возил в Серчагу, в Сморгоны, к нашенским учителям медвежьим, к литовским. Кормлюсь медведями. То глумотворствую, то помогаю жёнкам.

- Жёнкам? - удивилась Евфимия.

- Чреватые дают Матрёне хлеб из рук, - охотно пояснил Кувыря. - Чем разрешится чрево? Смолчит медведица - родится отрок. А рыкнет - девка явится на свет.

- Не страшно ли кормить из рук? - спросила Всеволожа. - Жутковиден зверь!

- Есть много жутче! - Кувыря чмокнул на Савраску. - Купцы полуденных земель рассказывали: слон - вот это жуть! А далее, за океаном-морем, людей пугает наказанье Божье - ноздророг! Ух, зверь! Ужаснее слона! Уши медвежьи, очи под горлом, рога - на губе…

День стал вечораться. Остановились средь леса. Въехали в чащу. Кузьма извлёк из торбы хлеб, баклажку молока. Позвал:

- Ефимьица! Коль не погребуешь, испей со мной из одной посуды. Опанки нет.

- Ефимьица? - смутило деву обращение к замужней. - Нет, я Евфимия.

Медведник крякнул:

- Ясно. Пей. Не скисло молоко? Боярышня пила наперемен с водатарем.

- Что делать, не зима! - И, жадно жуя чёрную краюху, задала давно вертевшийся на языке вопрос: - Куда путь держишь?

Кувыря отвечал, не обинуясь:

- В Нивны. - Для ясности примолвил: - В княжество Можайское. - И в свой черёд спросил: - Нам не попутье?

Евфимия набила полон рот, чтоб отвечать не сразу. Тщетно напрягала память: Кувыря!.. Кузьма Кувыря!.. Нет, не вспомнила. Призналась тоже без обиняков:

- Нам полное попутье. - И обратилась, как к знакомцу: - Что у тебя в Нивнах?

Попутчик ухмыльнулся:

- Дошёл слух: там кошельков не пожалеют на медвежьи пляски.

Ночевать не расположились. Продолжили путь, презрев тьму.

- Торопишься набить мошну? - спросила Всеволожа. - Боишься, опередит тебя водырь слона?

Кузьма прервал насвистывание:

- И то, и то. - Задрал голову к небу, где из-за туч вылущивалась луна, очесливо позвал её: - Выдь к нам скорее, медвежье солнышко!

Мохнатая Матрёна тоже подняла башку. Луна распаренной голыхой выскочила, как из баенки, и воцарилась на своём верху.

- Медвежье солнышко? Матрёна им любуется? - Боярышня заметно привыкала к зверю.

- С сестрёнкою здоровкается, - нашёл Кувыря пальцем в небе сверкание Большой Медведицы.

…Конь начал уставать. Ни чмоканье, ни понукания не действовали.

- Лошадка в хомуте возит по могутё, - вздохнул Кузьма и проворчал с тревогой: - Самое бы место бегу!

Евфимия полюбопытничала:

- Что здесь за место?

- Княжщина смерда! - был загадочный ответ.

- Нельзя ли говорить повнятнее? - промолвила боярышня.

Боялась показать, что ей медведник неприятен. Чем? Трудно выразить. И весел, и занятен, и чуток (мог бы мимо прокатить!). А что-то всё-таки в его оскале прячется. Что-то в узловатых лапищах страшит. Чем-то смех царапает. Не верила чутью, измотанная путевыми муками. Боялась: не дай Бог, заметит… Последние свои слова сочла излишне резкими и улыбнулась.

- Тебе-то весело, - напрягся, глядя вдаль, Кузьма. - А мне-то страшно…

- Нам ли бояться? - успокоила Евфимия. - С нами великая княгиня всех зверей!

- Тебе известно? - таинственно спросил Кузьма. - Тут где-то у реки Колочи живёт простолюдин по имени Лука. Князь цацкается с подданцем! А тайна в том, что тот Лука нашёл в лесу икону Богоматери, висящую на древе. Носил её счастливчик и в Можайск, вёрст за пятнадцать, и на Москву, подалее. Всюду от неё больные исцелялись, Бог миловал калек, входили в разум бесноватые. Луке, конечно, - подношения. Разжился от при носов! Воздвиг терем на Колоче, аки князь какой. Понабрал отроков. Ест знатно, пьёт без чуру. Ездит на охоту с соколами, кречетами, ястребами. Завёл псарню и медведей, утешается. Пограбит ловчих князя, Иван Андреевич всё стерпит. На поклон и просьбу вернуть отнятое ответ крут, суров… Вот так Лука! Помоги, Боже, миновать его поместье без урону!

- Гостила в Нивнах, слышала такую притчу, - вспомнила Евфимия. - Рассказывали скупо. У тебя занятнее…