— Опять будешь пузыри пускать? — Маша ненавидела учеников, пускающих бесконечные пузыри на ее уроках.
— Ма, ну я же не в школе... Только дома и во дворе... Маша не смогла ответить. Ей хотелось упасть в подушку и плакать, плакать, плакать... Как в детстве. До тех пор пока не придет мама и не решит все проблемы сразу.
Саша обернулся от плиты и заметил ее слезы.
— Мам, ты чего?
— Бабушка заболела, — первой нашлась Катя.
— Не может быть! — по-детски не веря в серьезность происходящего, воскликнул Саша. — Железная леди?!
— Представь себе! Врач сегодня утром приезжал, говорит — сосудистый криз, постельный режим. А какой там постельный режим, когда твой дед, мой папочка, даже чашки толком помыть не может...
Катя могла еще долго говорить про отца, но зазвонил телефон.
— Я подойду! — В последнее время у Саши появились секреты, и он старался первым взять трубку.
Оставшись с Катей вдвоем, Маша поспешила сменить тему разговора:
— Анна Степановна... Это что, из-за Сережки, да? Катя кивнула.
— А кто тебя просил им говорить?! — Маша считала правильным ограждать стариков от негативной информации.
— Да ничего я им не говорила! Ты когда позвонила, мать параллельную трубку взяла. Ну и все слышала. Ты же не можешь намеком, тебе же обязательно нужно всю правду-матку! «Сережу арестовали!» Ну она, естественно, всю ночь не спала, а утром головная боль, тошнота, в общем...
— Но я же не знала, что...
— Ладно, что теперь говорить...
— Пришла беда, отворяй ворота... — обреченно вздохнула Маша.
— Не говори...
— Слушай, я надеюсь, ты Юльке не сказала? — опомнилась Маша.
— Что ты! Зачем?
— Слава Богу! — облегченно вздохнула Маша. — Не хватало еще, чтобы она...
— Я-то ладно. Главное, чтоб папа с мамой не проговорились...
— Папа с мамой?
— Ну конечно. — Катя принялась терпеливо объяснять: — Она же сегодня у них будет. Понимаешь, у меня вечером гости, ну я и попросила ее, чтоб вместо меня стариков навестила. Ну там молока, хлеба, вкусненького чего-нибудь.
— Слушай, ты им из автомата позвонить можешь? А то, я боюсь, Сашка услышит...
— Ну конечно.
— Не хочу я, чтобы дети раньше времени знали.
— Правильно. Может, еще обойдется все.
— И, главное, Юлька... По-моему, с ней что-то происходит. То ли она обиделась на меня... Но за что?
— С чего ты взяла? — Катя решила ничего сегодня не говорить. И без того достаточно Машке проблем.
— Не знаю. Как-то странно она разговаривает, как будто и не хочет говорить со мной. Сама почему-то не звонит, а я позвоню, все у нее дела какие-то... То в магазин надо, то Аленку купать... Днем купать ребенка...
— Ну... Я ее действительно иногда купаю днем... — Кате пришлось соврать, выручая племянницу.
— Ладно, с этим мы потом разберемся. — Маша недоверчиво посмотрела на Катю. — Не все сразу. Кстати, скоро этот карантин кончится?
— Кто его знает. Корь все-таки...
— Да, — что-то вспомнила Маша из своей практики. — Корь — это серьезно...
В квартире Кузнецовых-старших царил непривычный беспорядок.
Анна Степановна лежала в постели, под одеялом, на тумбочке рядом — лекарства. Около постели, на стуле, с выражением сострадания на лице сидел Анатолий Федорович.
Несмотря на свое положение, Анна Степановна решила «открыть мужу глаза».
— Все-таки непутевый у нас с тобой сын, Толя.
— Аня, ну зачем ты... — попытался возразить Анатолий Федорович.
Анна Степановна не дала мужу закончить, взмахнула рукой.
— И вроде не в понедельник я его родила, и не тринадцатого числа, а все-то ему не везет...
— Аня, ну...
— Помнишь, еще в школе, у всех детей грипп как грипп, а у него обязательно с осложнениями, да так, что месяца полтора в больнице. А физкультура? Как выйдет на урок, так обязательно либо сломает себе что-нибудь, либо вывихнет... Про содранные коленки я уже и не говорю...
— По-моему, ты преувеличиваешь...
— Ну конечно. Ты ведь, Толечка, ни разу даже на родительском собрании не был. То у тебя институт, то у тебя кафедра, то диссертация... А я до сих пор каждую его болячку помню... Каждую ссадину...
Анатолий Федорович вздохнул. То ли по ссадинам сына. То ли по диссертации. То ли по молодости...
— Вот мы все говорим, талантливый инженер, талантливый инженер... — продолжала жена. — А ведь он не хотел быть инженером, и ты об этом прекрасно помнишь, Толя...
— Ну да, в актеришки хотел податься, была у него такая блажь.
— А ведь это ты не дал ему поступать на актерский, Толя. Я же помню, как ты стеной встал, кричал: «Только через мой труп!»
— И правильно, правильно кричал! Потому что надо получать профессию, а не скакать стрекозлом по сцене. Не мужское это занятие.
— А что мужское занятие по-твоему, Толя, что? Штудировать переписку Ленина с Арманд?
— Да, представь себе! — Анатолий Федорович почувствовал себя задетым. — Представь себе! Профессия историка, знаешь ли...
Анна Степановна знала все про профессию историка и слушать еще раз не захотела.
— А ведь у него был талант, Толя... Помнишь их школьный драмкружок? Как он играл Корчагина в «Как закалялась сталь». По-моему, замечательно.
Анатолий Федорович только устало взмахнул рукой.
— Ведь он мог быть актером, Толя... И не хуже иных прочих. И Гамлета бы сыграл...
— Да уж... — Муж был настроен скептически.
— Сыграл бы, сыграл бы! А в результате что? Получил, как ты говоришь, профессию. А куда она его, эта инженерная профессия, завела?!
— Ну вот! Ты еще скажи, что это я виноват в том, что его...
— Молчи, Толя, молчи! Тебе вредно нервничать!
— Тебе, можно подумать, полезно! — насупился Анатолий Федорович.
— А помнишь еще в институте? Его хотели оставить на кафедре преподавать? А он сказал что-то на комсомольском собрании. В результате попал в это конструкторское бюро, будь оно неладно!
— Ну знаешь! Когда он работал в КБ, его, по крайней мере, не сажали...
— Толя! Я прошу тебя — перестань!
— Ну хорошо, хорошо!
— И прошу тебя — не проговорись при Юлечке. Маша очень просила...
— Аня, ну сколько можно?
— Да, Маша... Она, конечно, хорошая женщина, но ведь у него могла быть совсем другая жена...
— Аня, Аня... — Анатолий Федорович не любил подобные разговоры о том, чего уже не исправишь.
— Не перебивай меня! Да, у него могла быть совсем другая жена, более ласковая, более заботливая... Помнишь Инночку? Она в параллельном классе с Сережей училась.
— Это которая в Америку уехала?
— Да-да! Ох, как она его любила!
— Что-то я этого не помню!
— А что ты можешь помнить? Ты же из своего кабинета не вылезал. А я мать. Мне одного взгляда достаточно, чтобы увидеть, как женщина относится к моему сыну. Мужчинам этого никогда не понять.
— Ну, не знаю. По-моему, Маша Сережу любит. А внуки? Что, она тебе плохих внуков родила? — Это был самый весомый аргумент, и старик специально припас его напоследок.
— У меня самые лучшие в мире внуки, Толечка, — немедленно согласилась Анна Степановна, — но ведь я сейчас не об этом говорю.
— А о чем тогда? Я не понимаю...
— Ведь у нее есть любовник, Толя... — тяжело вздохнув и еще раз подумав, говорить ли об этом мужу, все-таки произнесла Анна Степановна.
Маша проводила Катю и еще раз подумала о ее совете обратиться к Шведову. Нет. Это невозможно. Но есть Гоша. Это, конечно, не те связи, но Саше ведь он помог... И Маша решительно взялась за телефон. Дозвонилась она почти сразу— Але, добрый день, Георгия, пожалуйста. Спасибо. Але, Гоша? Привет. Слушай, мне нужно с тобой поговорить. Нет, не по телефону. Ты можешь сейчас приехать? Да, очень срочно. Гоша поверил, но дела...
— Понимаешь, я жду здесь человека... Извини... А может быть, ты сможешь сама подъехать?.. Да. Где всегда... Да, улица Вескера. Жду.
— Я выезжаю!
Анатолий Федорович слегка обалдел от подобной новости.
