— Что?!

— Я говорю, что мать есть мать. У вас он скорее заснет, — объяснил Анри.

— Да, в общем... — понимая, что без длинного языка Костиковой здесь не обошлось, проговорила Юля растерянно.

— Вы мать или не мать?! — Анри Тиграновичу, видимо, не терпелось остаться с Настей наедине.

— Мать. — Юля вскочила. — Я сейчас!

— Юля, Юля, Юля... Успокойтесь, — остудил Юлин порыв многоопытный Анри. — Если вы сейчас ворветесь в комнату и устроите своей подруге сцену, ребенок не заснет еще полночи.

Юля посмотрела на критика оторопело.

— Ну что я могу сделать?.. — Анри Тигранович неторопливо достал дорогие сигареты, закурил. — Я прекрасно понимаю вашу подругу. С первого же дня нашего с ней знакомства она морочит мне голову, что ребенок принадлежит не ей, а подруге. То бишь вам. И с первого же дня я знаю, что она мне врет.

— А откуда?

— Когда матери смотрят на своих детей, это ни с чем не спутаешь.

— И вы ей об этом ничего не сказали? — Юля снова села на место.

— Зачем? Она только расстроится. А мне ее поведение, если хотите, в каком-то смысле даже льстит.

— Как это?

— Ну как же. Если она скрывает, что у нее есть ребенок, значит, она боится, что это может меня от нее отвратить.

Значит, она дорожит тем, что мы с ней... Нашими отношениями, —Анри выпустил несколько колечек.

— Интересная точка зрения. — Юле конечно же слова Анри Тиграновича не понравились.

— Это точка зрения не молодого человека. А... зрелого, лишенного юношеского максимализма и привыкшего к компромиссам. — Критик улыбнулся. — Только ей ничего не говорите. Ну что я знаю. Хорошо?

Юля согласно кивнула.

— Юленька, ну что вы так переживаете? Ну ничего же страшного не случилось. — Анри почувствовал, что Юле вся эта ситуация явно не нравится.

— Она могла меня, по крайней мере, предупредить!

— Мало ли. Забыла. Или постеснялась... Вошла Настя.

— Я засыпала два раза. А он хоть бы хны, — Костикова опустилась на стул рядом с Юлей.

— Но сейчас все в порядке? — Анри поднялся.

— Ты куда? — встрепенулась Настя.

— Не скажу! — Критик вышел.

— Большой интеллигент, — шепнула Юле Костикова. — Слово «туалет» произнести не может.

— Ты ничего сказать мне не хочешь? — спросила Юля.

— Устала... — Костикова вздохнула и отхлебнула холодного кофе.

— Мой ребенок замучил?

Костикова даже закашлялась, подавившись кофе.

— Ты что? Не могла меня предупредить?! — не успокаивалась Юля.

— Тебя предупредишь! — сказала Настя срывающимся голосом и снова закашлялась. — От тебя же никогда не знаешь, чего ждать! А вдруг у тебя тут очередной приступ честности и принципиальности?!

— А ты, естественно, думала, что ничего не выяснится?

— А почему должно что-то выясниться? Ну заплакал ребенок. Ну ты. за день устала, я вместо тебя его успокоила.

— Обычное дело. Лучшая подруга.

— Он тебя чего? Про ребенка расспрашивать стал? — испугалась Настя.

— Костикова! Ну нельзя же всю жизнь на авось!

— Ладно. Ты меня хоть не заложила? Вернулся Анри Тигранович.

— Если мне не изменяет память... Ты сказала, что у Юленьки есть ко мне дело.

— Выкладывай, — велела подруге Настя.

— Настя сказала мне, что вы музыкальный критик, — начала Юля издалека.

— Вы знаете, в слове критик есть какая-то патология. Я больше люблю, когда меня называют журналистом, пишущим о музыке, — ответил Анри.

— А в каких газетах вы печатаетесь?

— А это смотря о чем я пишу. Если о влиянии музыки на произрастание злаков, то в «Сельской молодежи». Если о влиянии на Государственную думу, то в «Российской газете». — Мастер пера был конечно же завзятым циником.

— Я понимаю. Вы шутите. Но дело очень серьезное.

— Это правда, — подтвердила Настя. Анри Тигранович грустно вздохнул.

— У вас есть бывший одноклассник. Он двигается как Майкл Джексон, поет как Александр Серов и красится как Мадонна. Он был бы звездой, но его никто не понимает. Я угадал?

— Вам что-нибудь говорит имя Мадлен? — перешла к делу Юля.

— Естественно. Если вы, конечно, имеете в виду певицу? Юля кивнула.

— Очаровательная девочка. Я уже о ней писал. Будущая наша суперзвезда. Ей очень повезло. Она сразу попала в руки одного из наших лучших продюсеров.

— Иннокентия! — воскликнула Юля.

— Да. — Анри был слегка шокирован Юлиной фамильярностью. — Иннокентия Михайловича. —

— Вы его знаете?

— А в чем, собственно, дело?

— Вы его знаете?!

— Я знаю всех! Я пишу о музыке уже тридцать лет!

— Если я докажу, что ваш Иннокентий бандит, вы об этом напишете?

— Во-первых, он не мой, — отрезал Анри жестко. Ему не нравился Юлин максималистский стиль. — Во-вторых, было бы неплохо, если бы вы выражались яснее.

Маша писала письмо, когда вошла нянечка. Та самая, с которой разговаривал Шведов.

— Мужу? — спросила нянечка.

— Что? — увлеченная письмом, Маша не расслышала вопрос.

— Я говорю, мужу пишешь?

— Только писать и остается... — Маша заставила себя улыбнуться.

— А к тебе ж вроде двое ходють? Да? — полюбопытствовала старуха.

Маша смущенно кивнула.

— А который из их муж?

Этот, казалось бы, вполне безобидный вопрос, застал Машу врасплох. Не зная, что ответить, она молчала, нервно комкая в руке недописанное письмо...

— Вы понимаете, что, если рассказанное вами — правда, это невероятный скандал? — После Юлиной истории от благодушия Анри Тиграновича не осталось и следа.

— Конечно, понимаю, — кивнула Юля.

— По-моему, роскошная статейка может получиться, — заметила Настя.

Но Анри Тигранович лишь метнул на Костикову злобный взгляд.

— Вы осознаете, как я рискую, если написанный мной материал окажется липой? Я потеряю имя. На меня подадут в суд.

— Вы тоже боитесь Иннокентия?

— Да никого я не боюсь! — отрезал критик раздраженно. — Давайте сделаем так: я по своим каналам наведу кое-какие справки. И если ваши слова подтвердятся...

— Следите за центральной прессой! — закончила за Анри Костикова.

— Она права. Если все так, мы дадим по ним залп!

— А сколько времени у вас уйдет на проверку? — спросила Юля.

— А у вас есть варианты получше? — прошил Юлю взглядом Анри.

— Хорошо. Я согласна. — Других вариантов у нее и в самом деле не было.

Сергей и Катя шли к метро по вечерней улице. День рождения Анны Степановны прошел на славу. Вот только Юлю так и не дождались. Это-то и волновало Сергея.

— Все-таки что случилось у Юли?

— Не знаю. Мне не хотелось нервировать маму, но я, честно говоря, не понимаю. Может, она к Маше поехала...

— В больницу? Она же не знает...

— Ты извини. Я случайно проговорилась. Ну получилось. Что теперь делать!

— Ив чем дело, она тоже знает?

— Нет. Я сказала, что у нее нервное расстройство.

— Нервное расстройство у меня. Я хочу встретиться со Шведовым.

— Что?!

— Во-первых, я обещал родителям поговорить с ним о Саше... А во-вторых, это очень важно, куда поедет Маша из больницы, — объяснил Сергей.

— Ну это, наверное, все-таки ей решать.

— Она уже нарешала.

— А как же твоя пассия? — полюбопытствовала Катя и тут же сказала не шутя: — Сергей, тебе не надо ходить к Шведову.

— Почему? Ты что-то знаешь? Катя не ответила.

— Говори!

— Я сегодня встречалась со Шведовым...

Информация, полученная Анри от Юли, так взволновала критика, что он не удержался. Позвонил прямо с улицы, из автомата.

Трубку снял сам Иннокентий.

— Алло! Иннокентий Михайлович? Анруша беспокоит... Что значит — даром хлеб ем? Написал. Все написал. Завтра в «Независимой» выйдет... Вы же знаете, Иннокентий Михайлович: ваших конкурентов бил, бью и бить буду... Что?.. Ну, это несерьезно! — обиделся критик. — Хоть тысяч десять накиньте! Там большой материал! Ну Иннокентий Михайлович... Ну хоть так... Подождите-подождите, Иннокентий Михайлович, я ведь совсем не за этим звоню. Чтобы вы потом не говорили, что даром хлеб ем... — Анри сделал долгую паузу и только после этого спросил: — Вам что-нибудь говорит имя Юля?.. А если в сочетании с Биг-Маком и Мадлен?