С Радой пришлось сложнее. Она дико смущалась, конфузилась и нервничала… Ночью тихо разревелась. Сергей проснулся и долго не мог добиться ответа. В конце концов, бросил попытки — ласково обнял и начал вытирать мокрые щеки… Подруга не выдержала нежности и раскололась — до Сергея не сразу дошло. А когда понял — глубоко выдохнул и закатил глаз: 'Бог ты мой… Как понять этих девчонок?'
Рада привыкла всю жизнь доказывать свое место. Она готова. Авторитет в кругу — правила бытия. Долгий и кропотливый труд — но таков путь, он длин и тернист. Она была простой девушкой…
Она готовилась к войне. Готовилась поставить себя на место, и перегрызть глотку любому, кто усомниться. Доказать право и заставить слушать людей…
А вдруг оказалось — войны не надо… Она настороженно вглядывалась в глаза, резко оборачивалась на любой шепот… Натыкалась только на внимание и готовность. Пару раз ловила за спиной: 'Леди Рада сказала… леди Рада приказала…' К вечеру донеслось: 'Давайте предложим госпоже Радарии…' — тогда до нее наконец дошло. Только тогда до ее недоверчивой головы достучалась истина…
Ее давно приняли. Еще до пустыни. Слово принцессы — закон. Ни у кого, кроме нее самой — не было ни сомнений, ни вопросов. Все давно смотрели, как на первую фрейлину — со всем причитающимся почетом и уважением. Более того — отзывчивая Рада всем гораздо больше импонировала, чем аристократично-гордые благородные дамы с титулами. Она просто не видела очевидных вещей…
Простая, искренняя в чувствах Рада не выдержала и разревелась — она не привыкла… Сергей улыбнулся, поглаживая подругу: 'Ну-ну, хорошая моя… Тебе это надо, привыкай…' Бог ты мой, Радушка… Если бы ты знала — насколько все диче у него самого…
С этой ночи у Рады все пошло на лад. Именно ее девчонки через пару дней наткнулись на степных гиен…
На подругу взвалилась самая тяжелая ноша — еда. Можно ловить быстроногих ящериц, вездесущих насекомых, какое-то время держаться на кактусах и пожухлой траве — у опустошенного тела нет выбора. Определенное время люди умудряются жить даже в безводной пустыне…
Не пятнадцать тысяч человек. Не многокилометровая колонна. Иссушенная временем, невзгодами и отчаянием.
Дикие волки — хищники, и смертельно опасны в стаях. Но для тысяч изможденных людей — оказались настоящим спасением. Девушки Рады гнали псов до очередной зыби. До очередной стены дыма и пыли. Загнанная в угол стая развернулась и ощетинилась — но на помощь уже подоспели женщины и старики Анны…
Плотный полукруг окружил несколько десятков голодных тварей — выставленные колья, горящие глаза. Стая ревела, металась и кидалась — по сторонам летела пена и шерсть. Не долго. Короткий азартный бой — жалобно выпустила вой последняя тварь… Пятачок земли, залитый кровью, трупами и свалявшейся шерстью…
Рада молча смотрела со стороны. Граница допустимого, предел выживаемости — и вот уже рядом не бывшие нежные девчонки. А смертельно опасные хищники. Страшен человек на пороге боли и отчаяния…
Девери не появлялись. Еще через день наткнулись на полусухое болото. Это была последняя крупная удача на пути сквозь зыбь и дым…
Снова песок и ветер. Пыль и волны энтропии. Снова солнце над головой, голод и жажда. Снова бредущие изможденные призраки за спиной… Очередная голая земля для ночлега…
'Ваше высочество? — в глазках подруги боль и отчаяние. — Жука умирает…' Кровь ударила в голову — Сергей отшатнулся, — бог ты мой… Айтт, добрая семья Еши… Как он мог забыть?
Через пять минут они были у Гои — куча изможденных людей, десяток раненных, несколько женщин делают перевязки… Гоя Дива никогда не грузила Сергея своими заботами — ее люди все делали сами. Сами искали траву и растения, сами резали бинты, кипятили воду. Еще в начале изъяли у народа любые намеки на лекарства — она никогда не жаловалась. Здесь витал дух не просто профессионализма, мастерства своего дела. Здесь присутствовала личность. За которую держатся все остальные…
Двое детей, отдельно от всех — один уже накрыт с головой. 'Ваше высочество! — навстречу кинулась бледная истрепанная Айтт. — Боже…' Сергей опустился на корточки — темное опухшее лицо, глаза в маленьких щелочках… 'Геккония, — рядом присела Гоя. — Маленькая, но страшно ядовитая… Последний раз, когда были на болоте… — она оглянулась на бледных взрослых. — Старшие выдержали. Детский иммунитет не справился…' 'Что делать?' — растеряно спросил Сергей. Доктор только покачала головой: 'Нужна вакцина… Простите, Ваше высочество…' Застонала, подняв лицо к небу, Айтт…
Сергей сел на песок, поднял и прижал к себе мальчика — детские пальчики пробежались по лицу, еле слышный шепот: 'Ты пришла, да?' 'Ага…' — такой же шепот в ответ. 'Ты моя сестра, как и Рада? Папа тогда в тоннелях сказал…' Боль стиснула сердце, в горле застрял комок: 'Ага… — в глазах навернулись слезы. — Твоя сестра, маленький мой…' 'Здорово… — улыбнулись потрескавшиеся в кровь губки. — Мне ведь не будет больно, правда?' 'Нет…'
Он готов был закричать. Заорать, затопать ногами, разбить в пух и прах все вокруг — а потом зарыдать… Но только закрыл глаза и поднял лицо к небу: 'Почему? Почему Жука? Почему те, кто близок?'
Небо молчало. Только бежали налитые свинцом облака…
Занемевшая от горя Айтт. Молчаливый братик Люка. Глотающая слезы Рада…
Притихший народ вокруг…
Он держал маленькое тело всю ночь. Попеременно с мамой и сестрой. Качался взад-вперед, и глотал соленые слезы… Кризис рвал и метал — лихорадка трясла, органы отказывали один за другим. Ему было плевать на мужественность, плевать на слезы, плевать на все… Скрытый бесенок внутри молчал. Под утро синие опухшие губки что-то прошептали на ушко маме — Айтт разрыдалась…
Маленький Жука умер у него на руках. Тихо прикрыв глаза и подарив всем счастливую улыбку на застывшем личике. Когда солнце позолотило вездесущие всполохи пыли…
Через час колонна двинулась в путь. Оставив позади два маленьких холмика… Сергей шел впереди. Заиндевевшее сердце больше не хотело реагировать ни на какую боль…
Палящее солнце над головой. Сухое тело — давно нет пота. Потрескавшиеся губы, сухие руки и лицо. Полупрозрачные призраки за спиной…
Колыхающаяся муть по сторонам. Длинная растянувшаяся цепь…
Это не воздух. Это кисель — легкие с хрипом втягивают тугую струю, и выплевывают черные сгустки… Нет мыслей. Нет эмоций. Только глухо-звенящая пустота… В груди перекатываются тяжелые шары…
Дикая пустыня. Темная мгла. Бездушный воздух. Пожирающая волна… Когда он видел волну последний раз? Не важно…
Сколько дней за спиной? Годы?
Снова зыбь… Они идут по краю озера зыби… Проглядывают белые камни… Или не камни? Какая разница…
Глухой шлепок… Или не шлепок?
Сзади снова испуганные крики — господи… Неужели еще могут испугаться? Сергей обернулся…
Из зыби в воздух взметнулись целые облака пыли — как разрывы невидимых гранат… Громкий шлепок — завесу пробивают новые плотные разрывы… Крики страха — вереница людей сдает в сторону, подальше от опасного места…
Громкий утробный звук — как будто на низких басах завибрировал больной желудок самого неба, — и сквозь мутную стену неожиданно проглядывает что-то огромное… Новые крики ужаса — люди шарахаются дальше…
Мелькнула гигантская шляпа невероятного гриба — в стороне взметнула новые сгустки пара вселенских щупалец… Снова низкий утробный звук — масса уходит в глубину, следом исчезают щупальца… Плотная стена пыли еще долго висит в воздухе…
'Боги… — шепчет сзади мертвая от ужаса Рада. — Медуза… Миф… Огро-омная…' Сергей смотрит вслед — завесы еще долго будут висеть над зыбью… Машет рукой и снова двигается в путь. Он уже давно перестал удивляться. Если сесть — люди не скоро поднимутся снова… Надо найти воду…
Они не нашли воду. Снова изможденная вереница медленно втягивается на место для ночлега, снова молчаливая потеря надежды. Сергей молча смотрит в иссушенные лица…
'Растянулись?' — спрашивает у Анны.
'Миль восемь… — подруга щурится вдоль цепи. — Мои девочки тоже устали…'
