Глава XXVIII. "О том, что литература о "[Книге] перемен" весьма велика, но мало из нее можно принять".
В отделе канонов библиотеки "Сы ку цюань шу" подотдел "Книги перемен" самый обильный, аннотации – наиболее серьезные. И даже за пределами этого подотдела есть много книг, имеющих отношение к "Книге перемен". Это различные мантические издания, которые привлекаются иногда для ее объяснения. В действительности, однако, происходит наоборот: они становятся понятными лишь благодаря "Книге перемен". Такова, например, "Книга великой тайны" ("Тай сюань цзин") Ян Сюна. Иногда они, как, в частности, произведения Чэнь Туаня и Шао Юна, исходят из даосизма и лишь искусственно приближаются к "Книге перемен", хотя фактически не объясняют ее и не исходят из нее. Ничего похожего на содержание этих книг не было во времена Конфуция, и он никоим образом не мог воспользоваться их теориями при создании "Книги перемен". В эпоху Хань ученые слишком много заимствовали из апокрифической литературы в интерпретации "И цзина", а в Сун слишком увлекались различными чертежами и схемами. Каждый думал по-своему, и вся возникшая таким образом литература крайне индивидуализирована, не имея отношения к подлинному содержанию "Книги перемен". Поэтому мы безусловно можем игнорировать ее. Так же дело обстоит и с алхимической литературой, например, с известным трактатом "Цань тун ци" ("Воссоединение трех равных"), связь которого с "Книгой перемен" подчеркивается самим его полным заглавием "Чжоу и цань тун ци" – "Воссоединение трех равных по "Чжоуской [книге] перемен"". Однако для этого текста исходными понятиями являются гексаграммы Кань (Вода) и Ли (Огонь), тогда как в "Книге перемен" основную роль играют две первые гексаграммы Цянь (Небо) и Кунь (Земля). В этом – различие систем, не говоря уже о том, что "Цань тун ци" – алхимический трактат. Так же не должна смешиваться с "Книгой перемен" чисто мантическая литература, лишенная философского содержания. Она достаточно обильна, но в библиографиях, начиная с "И вэнь чжи" "Ханьской [династийной] истории", помещается не в отделе "Книги перемен", а особо. Причина такого разделения ясна: она состоит в стремлении отграничить классические тексты, трактующие основные принципы (дао) конфуцианства, от литературы, не имеющей отношения к этим принципам. Из соответствующей ханьской литературы до нас дошли лишь "Тай сюань цзин" и "Цань тун ци". Остальное утрачено, и все, чем мы располагаем кроме них в этой области, – тексты сравнительно позднего происхождения, возникшие при Танской или Сунской династии. Аннотированный каталог библиотеки "Сы ку цюань шу" помещает их отдельно от "Книги перемен", и мы вправе их игнорировать. Но и среди посвященных "Книге перемен" произведений, которые включены в отдел ицзинизма, заслуживают серьезного отношения только произведения Чжан Хуй-яня и Цзяо Сюня.
Глава XXIX. "О том, что древнее понимание ["Книги перемен"] ханьскими авторами во многом до нас не дошло, но засвидетельствовать его можно цитатами из ханьских эпитафий".
До нас дошли в отрывках лишь комментарии Чжэн Сюаня, Сюнь Шуана и Юй Фаня, живших в конце эпохи Хань. Ван Би жил немного позже них, но даже у него уже нет сведений о ханьском ицзинизме. Казалось бы, последний должен остаться неразрешимой загадкой навсегда, но это не так, ибо нам на помощь приходят хорошо сохранившиеся эпитафии династии Хань, в которых есть материалы о "Книге перемен". Из них следует, что термином "Си цы" тогда назывались афоризмы при гексаграммах и отдельных чертах, а отнюдь не "Си цы чжуань". Далее мы узнаем, что ханьские ицзинисты считали автором "Си цы" (т.е. основного текста "Книги перемен") Конфуция. Это – прямое подтверждение нашей теории об авторстве Конфуция[459]. Кроме того, мы находим в этих эпитафиях ряд цитат, помогающих иногда установить правильные прочтения текста "Книги перемен" и произвести оценку древнейших комментариев к ней. В любом случае материал ханьских эпитафий – большое подспорье к знаменитой, собранной Ли Дин-цзо, компиляции комментариев эпохи Хань к "Книге перемен".
Глава XXX. "О том, что при гадании по "[Книге] перемен" стебли тысячелистника теперь заменяют монетами и это тоже является остатком древней техники гадания". Как гадательный текст "Книга перемен" избежала сожжения при династии Цинь. Сама она сохранилась, но были утрачены и ее изначальное понимание, и традиция древней мантической техники. Имеется, правда, ряд библиографических указаний на соответствующие тексты, но они до нас не дошли. Мы знаем из свидетельств древних авторов, что гадание на панцире черепахи применялось лишь в особо важных случаях, а гадание по "Книге перемен" было более обычным. Известно также, что гадали по ней путем систематического отбора стеблей тысячелистника, в результате чего получались в конечном счете числа: 6 – как символ Тьмы, превращающейся в Свет; 9 – как символ Света, превращающегося в Тьму; 8 – как символ Тьмы, не способной к превращению; 7 – как символ Света, не способного к превращению.
Эти числа не записывались, а обозначались при помощи трех одинаковых монет[460], которые клали лицевой или оборотной стороной вверх. Так было уже в практике ханьских гадателей. Но со временем стали просто бросать три монеты, не пользуясь стеблями тысячелистника, а довольствуясь случайно выпавшей комбинацией монет[461]. Трудно точно установить, когда свершилась эта замена, но хорошо известно, что в начале династии Тан она уже практиковалась и тогда пользовались такой же терминологией, как и теперь. Совершенно не важно, производится ли гаданье при помощи тысячелистника или монет, существенно то, чтобы оно было достаточно серьезно. Можно поэтому считать допустимыми оба способа.
Таково содержание трактата Пи Си-жуя[462]. По ходу изложения мы не раз указывали неприемлемость для нас основной концепции Пи Си-жуя – утверждения, что текст "Книги перемен" написан Конфуцием. До Пи Си-жуя за Конфуцием признавалось авторство лишь "Десяти крыльев", что также не раз опровергалось. Пи Си-жуй тоже опровергает эту традицию, но в диаметрально противоположном направлении. Мы не знаем столь же радикального решения вопроса. Однако, хотя за Пи Си-жуем нельзя отрицать оригинальности, нет никакой возможности согласиться с ним как раз в этом положении. А ради доказательства его написан весь трактат. Впрочем, не соглашаясь в основной концепции с нашим автором, мы не можем не признать, что им была проделана громадная работа по изучению "Книги перемен" и что трактат его полон ценнейших сведений, еще не учитывавшихся в европейской науке о Китае. Наша точка зрения на "авторство" "Книги перемен" будет точно высказана во второй части работы. Здесь же нам остается еще рассмотреть суждения о "Книге перемен" в современной китайской синологии, а также суждения японских ученых о ней. Естественно, даже в специальной монографии нет возможности подробно пересказать содержание всей этой грандиозной литературы, и мы вынуждены ограничиться указанием работ, наиболее характерных или насыщенных новыми взглядами.
Заслуживает внимания ценная статья современного китайского ученого Юй Юн-ляна[463]. Она состоит из пяти глав: 1) Отношение культур Шан (Инь) и Чжоу; 2) При династии Шан (Инь) не было ни восьми триграмм, ни гадания на тысячелистнике; 3) Сравнение афоризмов при гексаграммах и отдельных чертах с афоризмами гадания на костях животных и на панцирях черепах; 4) Исторические свидетельства того, что афоризмы при гексаграммах и при отдельных чертах созданы в начале династии Чжоу; 5) Путаница с авторством "Книги перемен". Первая глава на достаточно обильных материалах доказывает различие культур племен Шан (Инь) и Чжоу. В момент их исторической встречи шанцы стояли на более развитом этапе культуры, чем чжоусцы. Но сама культура Чжоу более высокая. Шанцы – в основном еще охотники, тогда как чжоусцы – в основном уже земледельческий народ. Шанцы переживали уже эпоху упадка, когда они встретились с чжоусцами, которые находились на подъеме. В связи с этим и культуры их различны. Так, например, при Шанской династии существовало еще наследование от старшего брата к младшему, право, типичное для кочевников, при Чжоуской же династии сын наследовал отцу, как это бывает у оседлых земледельческих народов. У шанцев было в большом ходу вино, тогда как чжоуская литература предостерегает от злоупотребления вином. Письменность шанских памятников беднее чжоуской и запутаннее ее. Все же чжоусцы свою письменность безусловно унаследовали от шанцев, но усовершенствовали и развили ее. У шанцев было распространено гадание на костях животных и на панцире черепахи, у чжоусцев появляется гадание на стеблях тысячелистника. Последнее положение разработано во второй главе. Система записи триграмм по характеру графического приема может быть отнесена к очень раннему времени. Этого нельзя сказать о кружках, которыми записываются Хэ ту ("Чертеж [из Хуан]хэ") и Ло шу ("Схема [из р.] Ло"). Они, по-видимому, – лишь выдумка времен Хань. Черты гексаграмм вначале использовались как знаки исчисления. Но при Шанской династии еще не было восьми триграмм. Есть ряд доказательств этого.
