Конечно, нас не может целиком удовлетворить работа Уэйли. Ценное замечание о близости "Книги перемен" к "Щи цзину", к сожалению, не аргументировано. Частично верное положение о том, что в тексте есть народные поговорки, раздуто до невероятных размеров: чуть не весь основной текст принимается как поговорки о приметах! Таким образом, систематичность и органическое развитие текста остались для Уэйли незамеченными. К сожалению, он, исходя из правильного принципа отсечения всех "приложений" от основного текста, совершает в то же время ошибку, игнорируя такой систематический трактат, как "Сюй гуа чжуань". Для нашего исследования оказывается полезным в статье Уэйли только еще одно подтверждение того, что авторы текста "Книги перемен" воспользовались фольклорными материалами своего времени. Но этому материалу качественно отведена в "Книге перемен" самая незначительная роль: он там использован лишь как образный материал. Но как в речи смысл не в звуках, а в словах и фразах, этими звуками выражаемых, так и в "Книге перемен" суть не в образах, а в том, как они координируются в целом, в системе. Если бы это было не так, то чем тогда можно объяснить, что какой-то сборник записей примет станет на тысячелетия исходной точкой для философии одного из крупнейших народов земного шара? На этом, собственно, кончается список европейских работ о "Книге перемен". Кое-какие сведения об "И цзине" даются обычно в курсах истории китайской философии, но ничего оригинального они не представляют и можно без ущерба обойти их молчанием. Подводя итоги рассмотрению того, что было сделано в Европе в деле изучения "Книги перемен", мы прежде всего должны, к сожалению, отметить поразительную пестроту мнений. Т.к. авторы этих мнений были указаны выше, мы для большей сжатости и остроты картины ограничимся лишь списком суждений.

В европейской синологии говорилось, что "Книга перемен" – это: 1) гадательный текст, 2) философский текст, 3) гадательный и философский текст одновременно, 4) основа китайского универсизма, 5) собрание поговорок, 6) записная книжка политика, 7) политическая энциклопедия, 8) толковый словарь, 9) бактрийско-китайский словарь, 10) фаллическая космогония, 11) древнейший исторический документ Китая, 12) учебник логики, 13) бинарная система, 14) тайна кубокуба, 15) случайные толкования на комбинации черт, 16) фокусы уличного гадателя, 17) ребячество, 18) бред, 19) ханьская подделка. Никому не приходило в голову самое сложное и в то же время самое простое: "Книга перемен" возникла как текст вокруг древнейшей практики гадания и служила в дальнейшем почвой для философствования, что было особенно возможно потому, что этот малопонятный и загадочный архаический текст представлял широкий простор творческой философской мысли.

Естественно, что на Востоке "Книгу перемен" изучали значительно больше, чем в Европе. На Востоке историография "Книги перемен" насчитывает уже более двух тысячелетий, и каждый писавший о ней, если и не знал всю литературу вопроса, то во всяком случае основательно знал сам памятник и обычно продолжал кого-нибудь из своих предшественников. Нет никакой возможности дать здесь полный отчет о всей литературе, посвященной "Книге перемен", но мы можем, значительно облегчить задачу общего обзора китайской и японской литературы такого рода, распределив ее по четырем категориям: 1) комментарии различных типов, призванные неотделимо следовать за текстом; 2) трактаты – интерпретации содержания данного памятника; 3) трактаты о технике гадания и 4) трактаты, выросшие на основе философского понимания "Книги перемен". В этой главе нас могут интересовать лишь трактаты идейного содержания, включающие в себя моменты филологии. Рассмотрению этих работ (конечно, лишь главнейших) уместно предпослать указания на древнейшие упоминания о данном памятнике, – вернее, о гадании по нему.

Прежде всего следует отметить §7 главы "Хун фань" в "Шу цзине". Здесь мы читаем следующее: "Исследование сомнительного. Выбери и поставь людей, гадающих на панцире черепахи, и людей, гадающих на стеблях тысячелистника[280], и повели им гадать. И скажут тебе о дожде, о дымке, о тумане, о надвигающейся грозе, о буре[281], и скажут тебе о внутреннем знаке и о внешнем[282]. Всего же семь гаданий, из них гаданий по панцирю черепахи – пять, а гаданий по стеблям тысячелистника – два. И разрешишь сомнения. И поставишь людей сих и дашь им предвещать и гадать. Если трое будут гадать, то следуй согласному ответу хотя бы двоих. А если будет у тебя великое сомнение, то обсуди его, обратившись к своему сердцу; обсуди, обратившись к приближенным; обсуди, обратившись к народу; обсуди, обратившись к предвещающим и гадающим. И вот в согласии будешь и ты, и черепаха, и тысячелистник, и приближенные, и народ. И назовется то великим рождением. И утвердишься крепостью сам, и потомков твоих встретит счастье. Будут в согласии ты, и черепаха, и тысячелистник, пусть даже воспротивятся приближенные и народ, – быть счастью. Будут в согласии приближенные, и черепаха, и тысячелистник, пусть и ты и народ будете противиться, – быть счастью. Будут в согласии народ, и черепаха, и тысячелистник, пусть и ты и приближенные будете противиться, – быть счастью. Будут в согласии ты и черепаха, а воспротивятся тысячелистник, приближенные и народ, – в делах внутри царства быть счастью, в делах же вне царства – быть несчастью. Если же и черепаха и тысячелистник разойдутся с людьми, то пребывающему в покое предуказано[283] счастье, пребывающему же в действии – несчастье"[284].

Как видим, здесь уделяется большое внимание гаданию по тысячелистнику, но еще ни слова нет о гадании по тексту "Книги перемен". Однако некоторое отношение к ней это свидетельство все же имеет, ибо гадание по "Книге перемен" искони строится на отборе стеблей тысячелистника по определенному порядку. Так же как и "Шу цзин", "Ши цзин" дает лишь указание на самый факт гадания: "И будешь гадать по панцирю черепахи, и будешь гадать по стеблям тысячелистника" (см. "Ши цзин", I, V, 4, 2)[285]. Эта цитата приводится и в "Ли цзи" (гл. 30). На основании этих цитат мы можем полагать, что если "Книга перемен" как текст тогда еще не существовала, то была все же практика гадания, в которой, вероятно, сложился в устной традиции и текст.

Далее следует отметить ряд упоминаний о действительных случаях гадания, приводящих и тексты. Эти упоминания встречаются в "Ли цзи" и в "Цзо чжуани". Подробнее об этих цитатах из "Цзо чжуани" мы будем говорить в дальнейшем, здесь же ограничимся только указанием на два места в "Ли цзи" (гл. 30), где прямо поминается "Книга перемен" и приводятся цитаты из нее[286]. Это, во-первых: "Корова, убитая у восточных соседей, не сравнится с небольшой жертвой западных соседей. Если будешь правдив, то поистине найдешь свое счастье!" Отметим, что эта цитата совершенно точно совпадает с современным текстом "Книги перемен" (гекс. №63, V). Во-вторых, в той же главе "Ли цзи" мы находим далее следующую цитату: "Не запахав поле, собирать урожай; не разработав по первому году поле, на третий год воспользоваться им, – к несчастью". В тексте "Книги перемен" это место изложено несколько иначе: "[Если], и не запахав поле, соберешь урожай и, не разработав в первый год поле, в третий год воспользуешься им, то будет благоприятно иметь, куда выступить" (гекс. №25, II). Слова, выделенные разрядкой, по-видимому, являются позднейшими приписками, идущими из разных комментаторских школ. Можно полагать, что это школы устной традиции, типичные для доханьского времени. Благодаря приведенным цитатам мы видим "Книгу перемен" в роли текста, изучаемого начетчиками. Момент возникновения этого начетнического изучения определить очень трудно. Оно, вероятно, началось еще в доханьское время, ибо устная традиция, как известно, была особенно распространена до эпохи Хань. Уже тогда "Книга перемен" не только упоминалась как гадательный текст или как текст об идеальных прообразах поведения, но и была объектом философского изучения.