Общие.

С. 9. Странно, что "сведения почерпнуты из рецензии Эриха Хауэра". Без оговорок? Без своего собственного суждения?

С. 57: "[Конради считает, что] "Книга перемен" первоначально лишь нечто вроде толкового одноязычного словаря, который <...> стали применять как гадательный текст. Если бы последнее было возможно, то почему же не превратились в гадательные книги словари "Эр я" и "Шо вэнь"? Или почему бы не гадать, наконец, по "Кан-си цзы дянь"!.." Издевательство – не доказательство. Передержка с датой. Речь идет о древних словарях[1032].

С. 112, примеч. 2: "Триграммы расположены одна над другой и изображают выступающие одна над другой горы, т.е. так, как до сих пор в китайском пейзаже горы, тянущиеся вдаль, изображаются расположенными одна над другой и разделенными слоями облаков". Сопоставление это, конечно, неудачное.

С. 112. Почему не посмотрели в издание апокрифов "Лянь шань" и "Гуй цзан"?

У Вас, кажется, не упомянуто об индексе "Чжоу и иньдэ", о вступительной статье и его роли для исследования[1033]. С 144: "Хуан Цзун-си явно предпочитает школы ицэинистов национального направления перед теми авторами, которые привносили в понимание "Книги перемен" даосские элементы". Неужели же "национальное" направление должно противопоставляться даосскому? Слишком уж парадоксально!

С. 144,3. Для знатока "И цзина" сослаться на "биографию" автора в дилетантском "Чжунго жэнь мин да цыдянь"[1034] жидковато и небрежно.

С. 168. Излишняя немецкая цитата из Краузе[1035] – заслуживает ли автор такого почтения?

С. 199. Допущено смешение туземно-китайских иероглифических анализов с яфетической теорией. Не думаю, чтобы этот симбиоз и синкретизм был научно допустим. С. 281. Голословно и парадоксально: "неоконфуцианство" в связи с экспортом!.. Скорее: импортом!

С. 303. Вам, переводившему эссей Су Сюня об "И цзине", странно утверждать, что он "скептически" настроен к "И". Наоборот, это для него самый сильный аргумент в пользу ли![1036]

С. 326. Неверно указана роль "Пэй вэнь юнь фу"[1037], он полезен для прослеживания образа в дальнейшей литературе, т.е. для углубления и в конце концов китайского его понимания. "Цы юаню", словарю (в частности, обычной библиографии с ее обычными терминами), придано совсем неподобающее значение [с. 3.

Разрешить загадку "И цзина" Вам, конечно, не удастся, ибо она неразрешима вплоть до новых данных археологии: ведь ни одного текста (в полном смысле этого слова) еще не вырыто! А фрагменты – не текст (это надо понимать). Апокалипсис остался книгой за семью печатями (выражение также из Апокалипсиса), несмотря на наилучшие его научные истолкования.

Вы сделали решительно все для того, чтобы ввести серьезного читателя в текст "Перемен". Вы проложили столь твердую тропу, что остается лишь пожелать, чтобы, во-первых, Вы, пожив в Китае года два, смогли выпустить ее вторым, дополненным и улучшенным изданием на уже готовом солидном основании, а затем чтобы Ваши последователи шли тем же решительным путем далее, вплоть до решения проблемы "Книги перемен" в ее целом.

Блестяще доказано, что я был прав, когда в своем представлении Вас к докторской степени без защиты диссертации (погибшей в ящиках дирекции ИВ) писал: "Советская синология обогащается впервые за все время Советской Республики крупнейшим вкладом в человеческое знание, проникающее в истоки мысли Востока..."

Мы все должны испытывать к Вам чувство глубокого уважения и глубокой благодарности за этот подвиг! Ведь без Вас мы, китаисты, на все вопросы той или иной аудитории об "И цзине" должны были бы отвечать только пожатием плеч и общими словами! Я определенно заявляю, что на эту тему я лично если и мог бы написать, то именно так бы, а не иначе... если б мог! Свершилось впервые в моей жизни таинство прогресса: учитель полностью поучается у своего ученика, разработавшего целую новую дисциплину, о которой учитель знал только поверхностно. Ни одна книга не доставляла мне такого сосредоточенного удовольствия и поучительности. "На старости я сызнова живу!"

На диспуте О.О.Розенберга я доказывал, что его книга "Проблемы буддийской философии"[1038] есть блестящая книга, но не диссертация. Для Вас же скажу, что Ваша работа – и блестящая книга, и блестящая диссертация. Это одна из тех редких диссертаций, которые решительно ничего общего не имеют с зачетной работой и ученическим процессом. Зрелая книга для зрелого китаиста – вот, собственно, норма вещей, от которой не хотелось бы видеть никаких отклонений. На Вашей книге может воспитаться ученый-китаист и аспирант.

Мы (я в особенности) жаловались, что на русском языке нет научно-увлекательных книг о Китае. Вот она, хотя и не для начинающих, конечно! Поэтому печатать Вашу работу следует немедленно, с большим старанием, с резюме на английском и китайском языках. Да послужит она образцом для наших докторантов и да научит их любви к науке и научному достоинству!

Я считаю Вашу работу достойной перевода на иностранные языки, в том числе на китайский и японский (и в части исследования, и в части интерпретирующего перевода), а это – синологическое достижение из весьма редких (Пеллио, Масперо, Карлгрен).

Эта книга, как нам всем известно, начинает собою серию Ваших больших книг: "Лао-цзы", "Ле-цзы", "Чжуан-цзы", "Ван Ян-мин" и др. – все это будет нашей гордостью, ибо нам нужны именно большие книги. Ваша диссертация заслуживает докторской степени cum eximia laude – безоговорочно – по своей научной состоятельности, по силе научного суждения, научной инвенции, по научному энтузиазму и научному подвигу, каким является вся работа.

Испокон веку Китай был страной высокоразвитой гадательной культуры. Древнейшие памятники китайской письменности – это не что иное, как гадательные надписи. И позднее, в средние века, в сопредельных странах Китай считался родиной гадательной практики, а его император величался "царем мантики"[1039].

Однако китайский подход к гаданиям всегда отличался взвешенностью и рационализмом. Уже в таком древнейшем каноне, как "Шу цзин" ("Канон [документальных] писаний", глава "Хун фань" – "Величественный образец", раздел-чоу 7), была нормативно зафиксирована следующая иерархия совещательных инстанций: "Если у Вас, государь, возникнут большие сомнения, то обдумайте их сначала в своем сердце, затем обсудите их со своими сановниками и чиновниками, посоветуйтесь со своим многочисленным народом и спросите ответа у гадателей на черепашьих щитах и стеблях тысячелистника"[1040]. А более чем через две тысячи лет, в XVIII в.. известный писатель, крупный ученый-конфуцианец и государственный деятель Цзи Юнь (1724-1805) утверждал: "...Сами духи не одухотворены, их одухотворяют люди. Тысячелистник, щит черепахи, сухая трава, кости – хотя по ним можно узнать, что тебе предопределено, беда или счастье, – чудотворными они становятся лишь с помощью человека"[1041].