Я бы хотел знать, что Вы в силах стать выше этого. Все это не имеет значения. Для Вас важнее написать хорошую страницу. Ваши друзья не проявили нужной сноровки? Ну что ж! Они просят у Вас прощения, и на этом можно покончить. Если Вы разрешите им пробовать сызнова, они в другой раз своего добьются. Разожгите трубку статьей из «Фигаро» и, когда позволит здоровье, принимайтесь снова за работу. Остальное — дым; оно не существует.

Одно время я думал ехать к Вам и сказать все это на словах; но я был расстроен, а кроме того, боялся Вас утомить. Мы все Вас любим, Вы это знаете, и мы были бы счастливы доказать это Вам сейчас. Самое худшее — что из-за этого злосчастного перелома[122] Вы прикованы к Круассе. — Думаю, Вы спокойнее смотрели бы на вещи, если бы Вы были с нами. Старайтесь поскорей научиться ходить и возвращайтесь в Париж. А если выздоровление затянется, позвольте нам как-нибудь, когда Вы окрепнете, приехать к Вам хотя бы на часок. Еще раз прошу Вас, не огорчайтесь, наоборот, держите выше голову. Вы лучший из нас всех. Вы наш учитель и наш отец. Мы не хотим, чтобы Вы страдали в одиночку. Клянусь Вам, вы такой же великий художник сегодня, как и вчера. Что до Вашей жизни, которая немного омрачена сейчас, то все образуется, не сомневайтесь. Выздоравливайте поскорее, и Вы увидите, что все будет хорошо.

Обнимаю Вас.

Париж, 1 мая 1879 г.

Кончаю «Братьев Земганно» и пишу Вам, чтобы Вас поздравить: это одна из Ваших лучших книг.

Но, по зрелом размышлении, я глубоко сожалею, что Вы написали такое предисловие.[123] Как-то вечером Вы мне сказали, что кое-кто прилагает много усилий, чтобы посеять раздор в нашей маленькой группе. И вот посмотрите, что начинает говорить пресса о Вашем предисловии: его суют под нос любящей Вас молодежи, Вас обвиняют в том, что Вы от нее отрекаетесь в ту самую минуту, когда ей требуется Ваша мощная поддержка. Меня это очень огорчает.

Я собираюсь ответить на Ваше предисловие, выразив все свое восхищение Вами, но пытаясь в то же время осветить некоторые пункты, которые Вы, мне кажется, оставили в тени.

Искренне Ваш.

Париж, 2 мая 1879 г.

Дорогой друг!

Я знаю Вас и люблю. И ни на мгновение не усомнился в Ваших добрых намерениях. Я жалел, жалею и сейчас о том, что окружающие воспользовались какой-то Вашей фразой, чтобы причинить неприятность нам всем, а мы ведь так глубоко Вами восхищаемся. В нескольких газетах — в «Телеграфе», в «XIX сьекль» — я нашел ту же заметку, что и в «Ви модерн». Сейчас механизм пущен в ход, и нас захотят от Вас оторвать. Вот что меня огорчило, но Вашей вины тут нет.

Только что кончил статью по поводу Вашего предисловия. Я постарался сказать в ней все, что думаю, но так, чтобы нельзя было ни на минуту усомниться в том, что мы единомышленники.

Сердечно Ваш.

Медан, 27 мая 1879 г.

Милостивый государь и любезный собрат по перу!

Охотно даю Вам разрешение поместить мое имя на первой странице романа, который Вы собираетесь опубликовать. Это честь для меня, и мне радостно сознавать, что даже за пределами Франции я буду солдатом правды. Мое имя принадлежит всем, кто сражается в одном бою со мною.

Мне остается поблагодарить Вас. Прошу принять уверения в моей совершенной преданности и наилучших чувствах.

Медан, 23 июня 1879 г.

Милостивый государь!

Я лично не буду отвечать г-ну Катюлю Мендесу. Я хочу сам выбирать себе противников и поле боя. Что касается моих молодых друзей, они поступят, как им заблагорассудится. Но я бы охотно посоветовал им в литературных битвах всегда разить противника в голову и не терять времени, обороняясь от атак, которые должны выдохнуться сами собой.

Самое лучшее — это публиковать все, что Вам принесут. Вы не можете меня обидеть. Я Вам охотно даю право помещать в газете все статьи, содержащие нападки на нас. А потом посмотрим, стоит ли на них отвечать.

Кроме того, Вы ошибаетесь, утверждая, что мне не ответили. У меня здесь больше пятидесяти статей, в них стараются опровергнуть те статьи, которые я в течение шести месяцев давал в «Вольтер». Я не стал отвечать им из принципа. Победа остается за тем, кто бьет прямо, наотмашь, пренебрегая ударами, которые сам получает со всех сторон.

Не рассчитывайте на «Нана» раньше октября. Но с октября месяца я буду давать Вам очерки. Подумаю об этом.

Преданный Вам.

Медан, 24 июня 1879 г.

Мадемуазель!

Надо слушаться отца. У него должны быть причины запрещать Вам чтение моих книг, — причины, в которые я не хочу вникать. Прямая обязанность главы семьи руководить воспитанием и образованием своих детей так, как он сочтет нужным. Позвольте мне добавить, что мои книги — весьма горький плод для молодой девицы Вашего возраста. Когда Вы будете замужем и Вам придется жить своим умом, читайте меня. И желаю Вам, чтобы мои книги, какими бы жестокими они ни казались, подарили Вам хотя бы любовь к правде и немного знания жизни.

Преданный Вам.

Медан, 1 сентября 1879 г.

Милостивый государь!

Это я обязан перед Вами извиниться, что вовремя не поблагодарил Вас за присылку «Парижских хроник».

Я часто живу в деревне, и у меня дома, в Париже, все книги, какие приходят, лежат навалом. Недавно, когда я доставал из этой груды «Хроники», к моему удивлению и досаде, из книги выпала Ваша визитная карточка; а я-то думал, что это от издателя! И тогда я, правда уже поздно, заговорил о книге, чтобы сказать Вам спасибо.

Теперь, после Вашего милого письма, я снова Ваш должник. Нам не так уж трудно понять друг друга. Дело не в том, чтобы сказать в критической статье абсолютно все; нужно сказать правду, а правда не требует грубой и бесполезной болтовни. К тому же всегда можно предположить, что анатомируемый объект уже много лет покойник и что ни он сам, ни его близкие не могут на Вас пожаловаться. Тут все — вопрос такта. Фигура Сент-Бева не дает мне покоя; к несчастью, у меня нет необходимых материалов, а кроме того, — я критик-воитель и сам прокладываю себе дорогу, поскольку больше некому ее проложить. Иначе говоря, моя трудная работа состоит не в этом, и я не располагаю временем, которого потребовало бы изучение документов, — вот чем объясняется поверхность моих статей, испеченных на скорую руку в разгар битвы, из тактических соображений, во имя победы. Кто нам нужен — это критик, который занимался бы только критикой, и занимался бы со страстью.

Еще раз благодарю Вас, милостивый государь.

Преданный Вам.

Медан, 22 ноября 1879 г.

Сударыня!

Мне нужна справка для «Нана». Не будете ли Вы так любезны дать мне ее?

Устраивают ли бал в высшем свете, если вопрос о браке решен, и когда? В день подписания брачного контракта или в день венчания в церкви? Я предпочел бы день венчания. И хотел бы, чтобы бал состоялся в гостиной Мюффа. Ну а если бал решительно невозможен, могу ли я заставить его устроить званый вечер? Теперь другое: если это будет вечером, после подписания брачного контракта, каков должен быть наряд новобрачной? А если это будет после венчания, должен ли я к концу бала отправить новобрачных в положенное свадебное путешествие?

Меня так травят, что я не смею больше рисковать ни одной мелочью. Я только что спорил с моей женой по поводу всех вопросов, которые Вам задал, и избираю Вас арбитром. Сообщите мне побольше подробностей, по возможности точных; я никому не скажу, что Вы были моей сотрудницей по «Нана».